Веселая кляча. Окончание

Маленький театрик «Весёлая кляча № 13» (стихи и песни для маленькой сцены (окончание)
  Я не знаю другой книги в мировой поэзии, так густо населённой персонажами, как «Весёлая кляча № 13». В общем-то, в небольшой объём книжки Владимир Попов сумел уютно втиснуть десятки и десятки милых, очаровательных пикко, шопенклюков, эрнестин, монь, дунек – обитателей европейских стран, не забыв и Россию. А есть в его весёлой книжке и Япония, и Китай, и Индия… И у нас действительно складывается ощущение присутствия на сцене. Захватывающий, необыкновенно смешной, тонкий, изящный карнавал лиц, народов, эпох, событий.
  Паустовскому принадлежат замечательные слова: «Странствие - лучшее занятие в мире. Скитания очищают, переплетают встречи, века, книги и любовь». Владимир Попов рискнул совершить странствие «по волне его памяти», опираясь на свои универсальные знания и такой же универсальный талант. Нет, это не глубокие погружения в историю –  скорее, намёки на дорогие сердцу события, книги, живопись, музыку, имена, символы эпох, – такие, скажем,  как Прекрасная Дама, Рыцарь, Клеопатра, Ковчег… Парадоксы, остроумные шутки, неожиданные временные смещения, добрая усмешка автора делают «Весёлую клячу» лекарством против уныния.
  Это действительно лечащая книга!  Одновременно её внешне лёгкий флёр требует читателя со знаниями, культурой, чувством юмора.
  Далёкое прошлое легко соединяется в «Весёлой кляче № 13 с днём сегодняшним:

Очень важные приметы,
Что внушают уваженье: –
Горбоносые поэты
Их эпохи Возрожденья.

Очень важные приметы
Для любого человека:
Длинноносые поэты
Девятнадцатого века.

В современном разгильдяйстве,
В этом чувственном вопросе,
В поэтическом хозяйстве
Поголовное безносье.

  Мне всегда казалось, что поэтические намёки на другие имена, стихотворения только расширяют глубину талантливого произведения. Это, наверное, вообще, фирменная черта искусства и литературы. Блестяще владел таким даром выдающийся самарский поэт Михаил Анищенко. Такое многоголосие, такие изящные перепевы, сердечные отклики поэтов на поэтов неимоверно расширяют временное и смысловое пространство  письма, связывают в нашей памяти любимое. Приятно ощущать, читая «Зимнее утро» Пушкина, строчки «Первого снега» Вяземского. В таком соприкосновении поэтических материалов чувствуешь любовное и уважительное отношение к поэтическому собрату и одновременно последовательное преображение первоисточника, придание ему нового качества, новой высоты, свежести. Читаешь «Ночь в Грюневальде» В. Попова и в тебе просыпаются странные образы другого поэта…

За окном притихли птички.
Над окном висит паук
Спит в кроваточке девичьей
Вильгельмина Шопенклюк.

Как пижон в пижаме новой,
Сладко спит мсье Пикко…
И, поскольку спит корова,
Спит коровье молоко.

Кавалеры спят и дамы…
Конюх Карл уснул в коляске.
Поросята возле мамы,
Как сардельки и колбаски.

И, покусывая блошек,
Словно жареный изюм,
Спят в кровати восемь кошек
На мамаше Розенблюм.

Как уснувшие синицы,
Опустив ресницы вниз,
Спят весёлые сестрицы
Роз-Мари и Анна-Лиз.

Только прыгает лягушка
По нескошенной траве…
Сторож спит, и колотушка
Засыпает в рукаве.

Ручеёк во сне бормочет
Песни тихие свои…
Вот и вам, спокойной ночи!
Спите, милые мои!

  Узнали? Да, Заболоцкий с его «Меркнут знаки зодиака»:

Колотушка тук-тук-тук,
Спит животное паук,
Спит корова, Муха спит,
Над землёй луна висит.

Над землёй большая плошка
Опрокинутой воды.
Спит растение Картошка.
Засыпай скорей и ты!

  Наверное, и Александр Сергеевич Пушкин улыбнулся бы на «Балет» нашего современника. А мы вслед «кровожадной» сцене В. Попова припомним знаменитую строфу из первой главы «Евгения Онегина» с очаровательной, бесподобной балериной Истоминой. И даже «снижение» планки пушкинского «пуха от уст Эола» и «быстрой ножкой ножку бьёт» не отменяет весёлой, шаржированной, конечно, сцены В.Н. Попова:

Волчья поступь балерины: –
Как крадётся, как идёт! –
На плечо того мужчины
Ногу белую кладёт.

А мужчина стан хватает,
И давай то так, то сяк –
Легкой бабочкой летает
В отвратительных руках.

Словно рыбка в сетке бьётся…
И, похожа на змею,
Тело тонкое трясётся,
Осыпая чешую.

  И всё-таки не обойтись за «дымкой веков», за лицезрением «тайны древнейших строений и плит» невольного вздоха по «галантным манерам осьмнадцатого века», по руинам средневекового замка, по уличной шарманке, по несчастному королю Пипину Тщедушному, по дочке лесника Асме, по заброшенному акведуку…

Кто позабыл тебя, печальный акведук,
Среди полей, у рощицы старинной…
Идёшь равниною томительно, и вдруг,
Почти что итальянские руины.

Крапивою и лебедой зарос…
Здесь даже редко встретишь человека.
Смотри, смотри: – полуразрушен мост
От берегов «серебряного века».

И голоса растаяли вдали.
И поколения по свету разметались…
Шуты разъехались. И зрители ушли.
Спектакль окончен.  Декорации остались.

  Остаётся и нам закрыть занавес Маленького театрика «Весёлой клячи», воскликнув за поэтом:

Прощайте, – а то ненароком
Слеза упадёт на рукав.