Пять радостных лет - 1970-1975. Часть 4

В годы моего студенчества происходило множество событий, которые как бы готовили меня к дальнейшей жизни – в том числе, и в плане профессиональном. Простой пример по теме: однажды (точно не помню, но это было зимой или ранней весной 1972 года, мы тогда учились на втором курсе) заботливый наш декан и благодетель Валентин Тимофеевич как-то направил нас четверых (то есть, меня в компании с Витькой Зеленовым, Валькой Плаксиным и Янеком Хохловым) на киностудию им. Горького – на озвучку немецкого десанта в фильме С.И.Ростоцкого «А зори здесь тихие». Как сейчас помню, мы прямо от здания нашего  института на Ростокинском проезде минут за пятнадцать добрались до киностудии на трамвае и ездили туда потом почти неделю. Хотя, честно говоря, очень острой необходимости именно в нас явно не было. Там еще до того, как пригласили нашу группу, уже была порядочная толпа немцев-студентов и аспирантов из ГДР, а из нашего же института (только с переводческого факультета) был еще молодой тогда преподаватель фонетики Сергей Колосов. Тем не менее, и режиссер-постановщик, и ассистент по актерам нас не выгнали, а тоже постарались, так сказать, встроить в процесс. Нужно отдельно заметить, что в сценарии ни текстов, ни диалогов, как таковых, не было – мы сами все придумывали на ходу. Сюжет был предельно понятен в деталях, а по отснятому материалу предстояло определить диалоги немецких десантников в нескольких ситуациях по ходу развития сюжета - Станислав Иосифович по текстам предоставлял нам полнейшую свободу. Он только определил рамки Помнится, его единственным требованием было соблюдение относительной достоверности. Впрочем, сформулировал он это не так нейтрально, он сказал: «Говорите все, что хотите: все, что могли говорить или орать немцы в предлагаемых обстоятельствах (там было несколько эпизодов, где они просто двигались по берегу озера или сидели у костра и пили кофе; были и боевые действия, перестрелки, беготня с оружием по лесам и по береговой линии озер и прочее). Главное – вы мне вместо «смирно!» что-нибудь вроде «жопа» не скажите.» Такой великодушный он был - режиссер С.И.Ростоцкий. Тот, кто смотрел этот фильм (я имею в виду оригинал 1972 года, с отличной режиссурой и с участием прекрасных актеров вроде О.Остроумовой или А.Мартынова, а не дешевый недавний ремейк), обратит внимание на то, что по-немецки там по ходу действия довольно много актеров говорило. Вот мы и «сочиняли» им и диалоги, и групповые сцены на немецком языке - такой массовый «гур-гур». Ну, насчет «мы» я немного преувеличил собственное значение: все же главные предложения и языковые/текстовые решения придумывал наш преподаватель совместно со старшим в группе немецких студентов и аспирантов. Тексты записывались вручную «на коленке», роли распределялись между всей нашей кучей, а потом мы все проговаривали многократно без записи, при этом Колосов корректировал отдельные фразы и «ставил» нам интонацию. Вспоминаю, как ГДР- овские ребята изумлялись уровнем нашей подготовки – а нам этот, объективно высокий (как я теперь понимаю), уровень был привычен, мы его и не считали за что-то особенное. А уж потом, перед самой записью, мы, под руководством нашего фонетиста, «укладывали» отрепетированные тексты на отснятый материал - поэпизодно, так сказать. Эпизоды прогонялись по кругу, в виде так называемых «колечек», а мы на них отрабатывали немецкие тексты, стараясь максимально «попасть» в движения губ актеров. Но актеры-то говорили в ходе съемок что-то на русском языке, хотя крупных планов с «немцами» там было совсем немного. Вот эти сложные для укладки сцены озвучивал наш замечательный преподаватель и немец-аспирант, который был у них старшим. А ГДР-овские студенты и мы изображали немецких десантников на марше, у костра, во время стычек и перестрелок, и уже в финале почти, когда наш старшина брал оставшихся в живых немцев в плен, а они брели за ним по разбитому проселку и проклинали и это озеро, и эту всю страну, и его, и даже тех девчонок, которых они убили, но все равно не прошли дальше, а были остановлены на рубеже, который защищали девочки-зенитчицы и бравый старшина Федот Васков, а многие из них – здоровенных, хорошо подготовленных сытых спецназовцев - навсегда остались в холодной неприветливой карельской земле. Хорошее это было кино, настоящее!
Провели мы там несколько дней. Неплохие гонорары получили: как сейчас помню, платили нам по десятке на руки за съемочный день, итого вышло по полтиннику на каждого, даже чуть больше месячной стипендии. Это были хорошие деньги в начале 70-х годов, у нас стипендия была всего сорок рублей в месяц. Хотя, конечно, пришлось нам немного попотеть, но было весело и очень все для нас, второкурсников, познавательно. Должен сказать, что опыт тех дней (недели или чуть больше, точно не помню), проведенных среди настоящих, матерых киношников очень пригодились мне потом, через десять лет, когда я принимал участие в подготовке и отчасти съемке некоторых фильмов уже на «Мосфильме». Правда, там уже были иные задачи: я переводил на немецкий язык сценарии, а по некоторым фильмам – и монтажные листы. А на фильме А.Алова и В.Наумова был даже немного (месяца полтора-два) устным переводчиком во время съемок в Гамбурге, даже снялся в массовке разок. Но это – другая история…
А в тот раз, на киностудии имени Горького, у меня произошла еще одна краткая, но интереснейшая встреча. Там в то же время великий Василий Макарович Шукшин доснимал некоторые эпизоды своего фильма «Печки-лавочки» - уже скоро должна была состояться премьера, а он был чем-то недоволен. Все великие Мастера такие, ведь они стремятся к совершенству…
В один из своих перерывов я встретил его в буфете. Поздоровался, кратко представился, рассказал, что смотрел все его фильмы, начиная с самого первого - «Два Федора», который смотрел с отцом еще дошкольником, и попросил позволения посмотреть на его съемки поближе. Он вроде даже слегка обрадовался и радушно пригласил меня в павильон номер такой-то к такому-то часу (конечно, подробности выветрились из памяти напрочь). В тот день он снимал финальный кадр фильма. Напомню этот кадр: босой главный герой сидит на травянистом пригорке и смотрит в объектив кинокамеры – то есть, как бы прямо в глаза зрителю, смотрит молча. Камера наезжает на его печальное лицо, грустные глаза. Он затягивается папиросой, раз, другой… потом бросает окурок под ноги и произносит: «Все, ребята, конец». Причем, вначале был отснят эпизодик на реальном лугу, там камера дает панораму, общий вид и выходит на героя, сидящего на пригорке. А потом снимали вот этот краткий миг в павильоне, который аккуратно, даже виртуозно подмонтировался к натурным съемкам.
Ах, кино, кино! В этом насквозь фальшивом киноискусстве все какое-то липовое, мимолетное, ненастоящее – везде и во всем сплошные обманки (прямо как в кино Андрея Тарковского про сталкера, которое он поставил по роману братцев Стругацких). Василий Макарович тогда язвой мучился, морщился иногда от боли, не замечая даже. Я потом часто вспоминал его лицо в такие минуты – главным образом, когда сам валялся в самом начале 80-х годов в Институте гастроэнтерологии, да постанывал с такими же гримасками на лице. Тоже назначали мне диеты всякие изнурительные, слегка подсушенный исключительно белый хлеб (по черному скучал, как наши люди, трудившиеся годами в командировках в какой-нить Африке), опять же страдал запорами (извините за подробности). И так трогательно было слышать теплые поздравления со стороны сочувственных собратьев по язве типа «с облегченьицем Вас!.» после трудного, но успешного процесса в известном месте…
   А наши люди в те годы были, в массе своей, и более открытыми, и более честными в своих общественных, так сказать, проявлениях. Более общительными, во всяком случае, и, что в корне отличало нас - тогдашних молодых, но уже вполне ответственных мужчин - от нынешних, еще отнюдь не старых, но вполне по годам взрослых персонажей, менее эгоистичными, не так жестко зацикленными на собственных текущих вопросах, задачах и проблемах. Кстати, то, что сейчас патетически именуют проблемами, для нас тогда было просто вопросами и задачами, которые следовало просто и четко сформулировать, а потом спокойно решать. Мы легче переносили трудности, чем нынешние нытики, хотя уже и не так стойко, как поколение наших родителей, которые за счастье почитали белого хлеба вволю поесть. Да и вообще -  как-то больше в нашей жизни было человечности, просто на бытовом уровне, без патетики. В особенности, в отношении болящих и страждущих. Забавно, что и к пьяненьким согражданам (не буйным или в усмерть ужравшимся, пресыщенным или хамам, а именно к таким вот - простым работягам, слегка подпившим после работы, без всякой закуси, а  посему захмелевшим «с устатку и не евши») в широких народных массах бытовало этакое снисходительное и сердобольное даже сочувствие. Особенно – в общественном транспорте – чаще всего, по пятницам или в дни авансов и зарплат, именовавшихся среди народа «получками», т.е. когда простые труженики по дороге домой задремывали в метро или трамвае. Их мягко будили, пытались усовестить и деликатно, но твердо понуждали направляться в сторону дома. В этих «мероприятиях» особо отличались пожилые тётушки: они всплескивали ручками, сокрушенно корили болезных и призывали общественность к моральной, а иногда и физической (выражавшейся в подъеме этих персонажей в вертикальное положение) поддержке  в их благородном деле. Ну, и как-то не принято было таких бедолаг грабить. Хотя, безусловно, во все времена имелось и некоторое число уголовных элементов, которые «специализировались» в части ограбления таких поддатеньких сограждан. Но в массе своей народ наш был добр, мягок и благодушен. Вплоть до, не к ночи будь помянутой, «перестройки», которую следовало бы именовать катастрофой.
Но это – уже совсем другая история, а пока мы, студенты третьего курса ИН’ЯЗа, радостно и весело «укладывали» простые немецкие диалоги, стараясь по максимуму попадать в движения губ актеров, которые во время съемок говорили что попало, и на русском зыке, конечно. Но вроде все получилось, хотя, конечно, веселее всего было озвучивать, например, массовую сцену у костра, где десятка два солдат были сняты издалека – так что, говорить можно было вообще что угодно. Что мы радостно и осуществили…
Отдельно можно было бы рассказать о разных студенческих увеселениях, например, о собственных конкурсах КВН. Это из телевизора КВН изгнали, а в московских ВУЗах задушить его не удалось. Мы проводили наши КВНовские чемпионаты регулярно, готовились основательно, сами, разумеется, все тексты и писали, а репетировали, умирая от хохота. Были и чемпионаты, и двусторонние, так сказать, «матчи» (обычно – между двумя какими-нибудь факультетами) в стиле КВН. Предварительно обговаривались основные условия, сроки проведения матчей, генеральная тема и прочее. Проводились предматчевые встречи, в ходе этих встреч, как правило, и определялась тематика, состав участников, перечень заданий и прочие важные детали этих матчей. И в конечном итоге, не так уж и важно было, кто победит: веселились и радовались все. Еще одно забавное развлечение: это капустники. На них обыгрывались интересные для нас темы – в основном, из нашей повседневной жизни. Так сказать, на местном материале. Их мы устраивали по нескольку раз за учебный год, как правило – тематические. Но темы эти сейчас уже никому не интересны, а юмор, привязанный к конкретным событиям и именам (ныне уже и почти забытым), вряд ли кому будут сейчас интересны. Это было, это грело наши души, а воспоминания об этом согревают сердца и теперь.
 Но этого нам было мало, поэтому наши активисты из сектора культработы  комитета комсомола факультета иногда приглашали то известных, то все же чаще – начинающих артистов, юмористов и вообще деятелей культуры. А деканат (вернее, сам декан, разумеется) обеспечивал выплату некоторых вознаграждений  приглашенным артистам. Вот помнится, что как-то например, приглашались уже достаточно известная тогда парочка - Михаил Державин и Александр Ширвиндт - в наше здание в Сокольниках. И вот там, в нашем скромном актовом зале, они и давали свои сольные мини-концерты. И ведь как-то же удавалось в те годы даже из студенческой (деканатской или ректорской) кассы заплатить гонорар, за который артисты вполне добросовестно работали. Увы, ныне непомерно велики аппетиты у теперешних фигляров и клоунов: им подавай миллионные и даже миллиардные доходы, им глубоко безразличны трудности, проблемы и непростая жизнь людей, которых они так радостно обирали, обирают и желают обирать в будущем. Им начхать на то, что Россия отбивается от всего «коллективного Запада», который надеется уничтожить наше Отечество. Они думают только о своих ненасытных утробах. Ну, что ж -  они свое получат и без меня…   
Впрочем, в те времена, о которых я здесь кратко повествую, нам приходилось, так или иначе, самостоятельно отделять овец от козлищ – не дожидаясь Страшного суда. А сейчас  многие мечтают и на нем проскочить в качестве свидетелей. Не получится…
      Я уже несколько раз упоминал телепередачу с пением немецких революционных и протестных песен. Расскажу немного подробнее.
Эту работу нам тоже «подкинул» наш милейший декан В.Т.Косов. Было это на третьем курсе, в самом конце учебного года, т.е. в апреле-мае 1973 года. Задача, которую перед нами поставил режиссер того (учебного) канала ТВ, которого теперь уже, конечно, нет, заключалась в следующем. Нужно было на примере полутора десятков песен продемонстрировать богатство немецкого языка, т.е. слегка разбить стереотипы, согласно которым немецкая речь груба, примитивна и немелодична. В части выбора репертуара нам была предоставлена полнейшая свобода. Видимо, Валентин Тимофеевич отрекомендовал нас (а особенно – меня, как главного солиста и ситуационного руководителя нашей группки, состоявшей традиционно из Витьки Зеленова, Вальки Плаксина, Янека Хохлова и меня) как серьезных и вдумчивых знатоков и народной, и современной немецкой песни. Ну, с некоторой натяжкой, оно в целом так и было: три года опыта постоянных репетиций и регулярных выступлений в разных концертах (составных и сольных) и на серьезных мероприятиях (в том числе – и на открытых площадках) не пропали для нас даром. Вот мы и выбрали несколько очень мелодичных народных песен, пару современных песен протеста, одну-две песни модной тогда ГДР-овской группы Oktoberklub, и шесть-семь традиционных песен революционного немецкого пролетариата (20-40 годов). Получилась разнообразная и серьезная программа, дававшая реальное представление о выразительности и мелодичности немецкого языка. Гвоздем программы был канон, в котором мы своими голосами имитировали музыкальные инструменты: скрипку, горн, кларнет и тимпан. Некоторые песни (и канон, конечно, тоже) мы исполняли а капелла, но большинство зонгов пели, конечно, под единственную (мою) гитару. Было бы нам несоизмеримо легче, да и программа получилась  бы серьезнее и интереснее, если бы Маринка Райхартова (солистка нашего факультетского хора – певица практически профессиональная, поскольку много лет пела своим изумительным сопрано в детском хоре радио и телевидения под управлением В.Попова) не отказалась поучаствовать в качестве солистки и пианистки. Но она не смогла присоединиться к нашему коллективу, в котором неизменно была солисткой и руководителем, не в силу гордости, а ввиду беременности на последних неделях. Но как-то мы справились вчетвером. Песни все мы знали твердо наизусть, репетиций было немного, мы провели на студии телевидения (на Шаболовке, кстати, а не в Останкино) дня три, а на четвертый был тракт, и потом запись. Мы там заработали какие-то, по тем временам, просто бешеные деньги: я, как мелкий «начальник», рублей двести что ли, а «рядовые исполнители» - что-то около ста пятидесяти. Для 1973 года это была средняя месячная зарплата какого-нибудь старшего научного сотрудника, инженера или школьного завуча, а мы ведь потрудились всего пять дней часа по два-три. Работалось нам легко, даже как-то весело, мы ведь делали то, что хорошо умели и понимали. Единственная и не самая большая трудность заключалась в том, что нам пришлось строго хронометрировать программу, чтобы выдержать предельный размер передачи, а именно – академический час, т.е. 45 минут. С этим справились легко и не напрягаясь. Программа получилась динамичная, разнообразная и отнюдь не скучная. Мы на некоторое (весьма, впрочем, короткое) время стали очень популярными персонажами в Москве. Кстати, как я уже упоминал, помимо популярности, мы получили еще и возможность неплохого заработка: телевидение и в те годы платило хорошие гонорары. Меня туда потом еще неоднократно приглашали на разные роли в театральных постановках на немецком языке. 
Такие дела…