Глава 5

«Конечно, глуп человек, который в старости не сделался коммерсантом, но еще глупее тот, кто в юности никогда не был бандитом.»

Отрывок из книги «Каторга» Валентин Пикуль

Автор рассказал о том, что Петя был рабочий колдун не потому, что он любитель дешевых симпатий, они ему не нужны. Криминальный андеграунд по определению магичен, сначала появляются маги, ВорЫ и авторитеты, потом дают кому считают нужным, лампу Алладина, Имя, коронуют, потер ее, появились джинны, стремяги, смотрящие и поддерживающие, та-та-та, та-ка-тун, если бы воровские звания можно было выиграть по лотерейному билету, наверное, их скупали бы целыми пачками, не жалея денег, это ведь слава, воровские погоны и короны не фунт изюму, хотя бы и кашгарского, грузили бы бочками эти «апельсины», мавр сделал своё дело, когда Карфаген был разрушен. Выбирайте море среди всех чудес, и вы не пожалеете, уверяю вас! Особенно Охотское, кристально чистое.

Благодаря географическому расположению Сахалина, местная кухня объединяет в себе русские, японские и корейские традиции приготовления пищи. Здесь можно отведать уникальные блюда, в которых переплетаются разнообразные вкусы. Рыба, морепродукты, рис, мясо и овощи с легкостью сочетаются в рецептах, которые отражают многовековую историю местного населения. В целом, расположение Сахалина оказало заметное влияние на развитие его культуры и национальной кухни, сделав их уникальными и привлекательными для исследования, много тут и украинских блюд. Сахалин с Украиной связан священными узами, там отбывала Сонька Золотая Ручка. Что поражает, в Варшаве можно было спросить за Сахалин тогда, наверное, и в Германии, Империя.

Некоторые шрамы заслуживают того, чтобы их носили. Пикуль пишет, на Сахалине аресианты конвоиров засцывали насмерть, «застывали на пнях ледяными истуканами» за 10-15 вёрст от тюрьмы на рубке сосен, тяжёлых, как железо. Мода такая была конвоира обосцать.  Дивились этому японцы, считавшие Корею своей родной вотчиной. Но, по мнению сахалинских жителей, настоящая каторга на острове начиналась лишь тогда, когда она заканчивалась Так и говорили:

— Кандалами-то отбрякать срок полегше. Не режим, а прижим! А ты вот попробуй не окочуриться после тюрьмы — на воле… Вот где настоящая каторга! Это тебе не бревна таскать из лесу, городничего не очень-то обосцышь.

Таня услышала, как Студент препирался с кем-то у факультета, звуки становились все громче:

— Да вы серьёзные Люди, оперируете такими цифрами? Ну и делайте со мной, что хотите, сорок рулей отдать вам не могу! Денег нет!! Делайте, что хотите. — Он был должен семнадцать, выросло до сорока. — Хотите, пойду мыть жопу, хоть туда! Она всегда со мной, хотите, загоняйте в петухи, дырокольте, дырявите, богат задним умом, не предусмотрел. Потому что я — реалист! Зачем мне на себя брать невыполнимые обязательства? Сорок мне отдать не реально! — Не Илон Маск. — Не то, что я не хочу, это неподъёмно. Космические цифры! У меня даже одежды нет, — показал на свой малиновый пиджак, — подгоняют. Я — сирота. — Половина ее золотых волос, вымолить один, повернуть к свету, увидеть бы, что в нем отражается, была завязана над головой, остальная свободно спадала на верхнюю часть тела, пальцы, унизанные дорогими кольцами перебирали стопку документов. Красива, улыбчива и обольстительна, на неё постоянно падали косые взгляды проходящих мимо, талия узкая, шарф из дорого шелка на шее цвета радуги мягко колыхался. Кто-то подарил ей цветы бананового дерева, которые днём закрыты, направлены вниз, вечером переворачиваются, раскрываются, внутри красные, похожие на цветы водочного лотоса, поставила их в вазу, ей стали ещё больше завидовать, все инспектора — седая Натусик и другие… — ненавидели друг друга.

— Может, из близких кто займёт? Или твоя «девятка»? Ты ж вроде друг ВорА? Нам сказали! — Кавказцы-борцы были суровы, в кожаных куртках и тренировочных штанах, проспорил, честный долг. Поступали они, как «союзные кадры», которым отчисление не грозило, вне конкурса. На каждую южную республику было несколько мест (и детям иностранцев), Абхазию и Грузию считали одной, что иногда вызывало локальные этнические конфликты на журфаке, разбираться ходили направо от входа за факультет.

— Не, ребят, машина общаковая, раз, идите к бригадиру, предъявите ему мои долги, второе, и у ВорОв таких сумм нет, отдают все на зоны, они ж бродяги! Сами посудите, в наше время откуда кто-то возьмёт сорок рублей? Даже если напрягу всех своих коммерсов! Хотите, здесь с меня получИте. Семнадцать, может быть и мог бы частями за год напрячься, составить график, а сорок?!  Хоть пятьсот, без разницы, для меня сейчас каждый рубль деньги. Вы уж отнеситесь с пониманием? Зуб даю, здесь ни у кого из присутствующих таких денег нет, — Студент оглядел толпу отрешенным взглядом, намереваясь дорого продать свою жизнь.

— Зачем нам нужен твой зад, ара, — сказал Парвиз, чемпион Азербайджана по боксу в абсолютном весе, там всего трое таких было. — Гёта волосатая!
 
— Правильно, — поддержал борец Гела из Осетии. — И то этот Петя мог бы нас только попросить больше не включать проценты. Вор, и что? Там пусть эти головы судьбы решают.

— Проценты с процентов! — выкрикнул эмоциональный Парвиз, сто рядов проверенный в бакинских уличных боях, как полномочный представитель СССР в ООН.

— Чего-то думать надо, — сказал чемпион Грузии по дзю-до двухметровый с пятью сантиметрами Георгий Митрошин, в девичестве Багратиони, для почти всех Гоша.

— Ммммм… — протянул чемпион олимпийски игр по прыжкам в воду Слава Власов. — А что ты думал, когда спорил? — Кольцо вокруг Студента сужалось, спортсмены хоть и не бандиты, но тоже мощная ОПГ, особенно на журфаке. Спорт объединяет!

— Что выиграю. Зачем спорят? Выиграть, конечно!

— Квартирой заплатить? Есть знакомый маклер.

— На мать записана. — Выдох. — Да и продашь, столько не получишь, мы армяне. Знаете, сколько у нас квартира стоит? Рубль, два, за пять дом модно купить! А дядя… — Вспомнил своего уродского родственника. — Сразу отправит! Вы, это, в Новогиреево приезжайте, да? Там договорим, а то стоим тут у науки на дороге, сорвались с цепи!

— Я туда не езжу, ножика под ребро кому получать охота? Езжай сам, ежели тебе жизнь не дорога, — сказал Гела. — Мы с тобой говорим по нашей морали, которой живём, да. По понятиям!

— Чего мне туда ехать, — сказал Студент, — я там живу. — Получилось совсем, как в фильме Тарковского «Ностальгия», видели большое болото.

— Ладно, ладно, — Татьяна Вячеславовна вышла из двери, слушала минут десять этот разговор, — нате, берите, всех и так распугали! — Она руками в белых перчатках открыла свою коричневую замшевую сумочку «Versache»  с позолоченным маленьким замком и достала четыре абсолютно красные новые купюры. — Кому? — Как ей, не знать, что студенты и аспиранты тут живут по «понятиям». В каждом классе «малины», декан без конвоя виде студенческого оперотряда даже не заглядывал. Могли запросто мочой в лицо, воплощением тантрического Будды Вайрочаны, кал, моча, менструальная кровь, сперма в тантризме все святое, представляют пять наших иллюзорных психофизических составляющих, надо только уметь увидеть.

— Вы что, — запротестовал Студент, при всех называл ее на «вы», такой уговор.  — Я сам! — Трансплантации органов тогда не было. Это сейчас идёшь по улице один в безлюдном месте, подъедет «минивэн», выйдут четверо или трое, за руки и в машину, отвезут за город в подпольную клинику, разберут на органы, так что отдать почкой Студент не смог бы, а сделал, береги часть смолоду. Таня показала ему рукой, иди внутрь, и пацаны расступились, деканат это звучит грозно, и свирепо замолчали (так молчала Испания, когда Гарсия Лорку вели на расстрел). При виде этого чуда коридор залился настоящим красным светом не хуже, чем в Амстердаме в квартале Красных фонарей, от центрального вокзала налево.

— Все на лекцию! — Об истине спорить можно, но не в ущерб посещению, доцент кафедры педагогики ТашГУ, кандидат филологических наук Гюльчарай Камолова из Узбекистана читала «Образ Бунина в романе (Катаева) «Трава забвения», это было как раз то, что надо, забыться и упасть на дно колодца, где никакой истины нет. Надо сказать, неплохо и не зря, «Трава» представляет собой довольно сложное, архитектонически многоплановое произведение. У Катаева в центре внимания также оказываются два антипода Бунин и Маяковский, Бунин выступает тем самым человеком, который «обладает гениальной зоркостью к окружающему миру».

Как растились? Конопля и баночки,
Бице(а)ссы из бунинских аллей,
Как звонили нам ночные бабочки,
Как носили деньги с бакалей…

Конечно, обладал ей и Студент, но не мог выразить в социально приемлемой форме, потому и претерпевал все описанные трудности, пошёл к ворам, истэблишмент его с детства пугал и не пускал, он считал, правда противозаконна, и далеко не он один, весь тот миллион злых, умных, сильных и веселых мужчин, которые погибли на просторах СНГ в криминале и разборках за двадцать с хвостиком с конца 80-х до начала нулевых, скажем, 25 лет.

— I’m not the only one, — пропел однажды Джон Леннон, за эту песню его убили. Не любит дуальный мир разностного  безобъектного сострадания, абсолютного синтеза абсолютных антитез.

— Премного благодарны, — сказал Гоша и наклонился так, что Таня смогла ему их вручить, она была ему по грудь ростом на самых высоких каблуках. Когда Гоша не мог кого-то побороть, брал за отвороты кимоно и бил об себя, потом ложился сверху, русское бразильское джиу-джитсу. Судья открывал счёт, а противник засыпал под огромным прессом. Затылок у Гоши был такой, что патрульная милиция сразу доставала свои автоматы, пробить такой пистолетной пулей было невозможно. Легенда факультета по характеру был добрым и застенчивыми, сразу стремился с утра кого-нибудь избить, к обеду получали все, отоваривал. Того в стену ткнёт лицом, тому пинка, тому подзатыльник, группировки приглашали к себе, отказывался, контркультурный, любил выпить и покурить.

Знал, в любой приличной ОПГ за эту сделают такое, закопают, бандитская жизнь субкультура, а не контр-, с правилами, по которым существовать ещё труднее, чем по «Кодексу строителя коммунизма», железно строгая дисциплина и ни шагу вправо или влево. На дачи играть в футбол едут все, потом твоя очередь пришла, наркоман, Егора, как ещё звали Гошу, такое не устраивало, к тому же комплекция на стрелках решала, но не все, организованные дела стайные, редко когда выходят один на один, и уж совсем по правилам. Грузят в авто в лес одного человек пятнадцать, в «универе» дело другое, заряженными, то есть со стволами, в аудитории приходили единицы, школьная, так  казать, преступность была, а сообщества типа солнцевских нем было, отжимать нефтяные компании и напившиеся крови обычных трудящихся конторы по обналичке, здесь спортсмены были в своей стихии, крокодил с крокодилом рядом плавает.

— Все получат, —  таков был суровый закон, и он соблюдался. Совмещение реальности и сна, Центр Помпиду в Париже заканчивает официальную летопись сюрреалистического движения 1939-м годом. Вторая мировая война фактически распустила движение. Однако выдающийся историк искусства Александриан Саране утверждает, что смерть Андре Бретона в 1966-м году ознаменовала его конец, были попытки связать некролог движения со смертью Сальвадора Дали в 1989м. Возможно, но в главном вузе в столице победившей в войне страны он продолжался в полный рост, реальное, вымогатели борцы, не реальное, отдать такие деньги и магическое, волшебное появление Тани существовало там на «кухонном уровне», было бытовым. За убийство не отчисляли, не поздоровался с преподавателем, на выход. Уродливые формы постсоветского высшего образования соседствовали с простой философией маргиналов, которым оно было абсолютно до фени, которой они с ним и разговаривали, да и наличие самих стен факультета скорее было умозаключением, чем зримой реальностью. Человек может окончить журфак и выпуститься, журфак из него уйти нет.

— Добрый день, у меня письмо для факультета мифологии!

— Что-то не припомню у нас такого?

— Ну он еще раньше факультетом журналистики назывался. — Спор был за магический реализм. Как вообще возник реализм, реалистические направления в искусстве? Это произошло в то время, когда об истине никто не спорил. Писатель мог широко высказывать своё мнение, полагая, что его точку зрения разделят миллионы его читателей. Мысль о том, что есть мир, что он такое, не была предметом спора, царствовал консенсус.  Который, как мы сейчас видим спустя некоторое время, основывался на замалчивании, например, вопросы рас, религий, многих культур или точек зрения неимущих классов коллективно опускались. Сама платформа художественного реализма была солидной, на ней строились те великие произведения. Сейчас мы живем в другое время! Пол одного человека потолок другого, новости в одной стране считаются правдой, в другой фейки, за них можно получить в духе прошлого реализма вполне реальный срок, так давно, что было хорошо для Джорджа Буша, плохо для Саддама Хусейна, у нас разведчики, у них шпионы, так и в тюрьме, все там ни за что, государство главный преступник, своя вера.

— Вы какой буддист, католический или протестантский, — реальный вопрос ночью на безлюдной улицы в Северной Ирландии, иногда жизнь цена его ответа. Кому важно, что в буддизме и Бога нет, и души. Значит, начинаются споры, что правильно, что ложь, а что правда. Сюрреализм начинается с того, что все вокруг наше воображение, окружает нас то, во что мы верим, по существу никто никогда не существовал и ничто не происходило, поэтому любому художнику крайне не продуктивно ограничивать себя тем, что реально может случиться с нами в этой жизни, что такое реальность? Очередная иллюзия, очередной хороший или плохой сон опять же для кого, где точка отсчета и, соответсвенно, опора, то, что вы читаете сейчас, давно высказано и ничуть не ново. Что важно, сюрреализм это не эскапизм, попытка ухода от действительности, а ещё одно правдивое ее описание, иногда  более сильное, чем натурализм, если оно используется верно. Скажем так, если ковёр должен стать самолетом, сделайте из него ковёр-самолёт, достаньте у чародея на базаре или купите, возможно, взобраться на него и прилетела туда, куда вам необходимо самый быстрый способ. Вы поняли?

Магический реализм пользуется реализмом и сюрреализмом вместе, его авторы не группа латиноамериканских писателей, как принято считать, начинавших работать в 50-х годах прошлого века (и до 70-х), а простые советские заключённые, ГУЛАГ и был магический реализм, организованный хаос, то, что там происходило, фантастика, но совсем реально. На вопрос, что хочешь, в жопу раз или пальцем в глаз, выкалывали глаза, больше такого не было нигде, СССР вообще была страна серьёзного магического реализма, на войну в Афганистане посылали морпехов, а Галя Брежнева с Борисом Бурятко, цыган, который всю жизнь нигде не работал, на выходные ездили за границу в театр на премьеру без виз и паспортов (и денег), приземлились, отвезли в «Ла Скалу», там же большой приём, поужинали. Кто не работает, тот ест и пьёт, такой был тогда временной и пространственный разлом одной шестой части суши. В Кремле считалось шиком знать хоть несколько слов на грузинском несмотря на развенчание культа личности и того, что завещал товарищ Сталин:

— Жить буду только воровским! — Для вида соглашались, что нельзя, на самом деле выполняли, жили. Укради у ближнего своего, самые серьезные ВорЫ всегда были в Стране Советов, которую, собственно и создали, заявляю, как историк. Поэтому потом грянула война, Адольф Гитлер, «Фюрер» считал первым магическим реалистом Кафку, в Германии тоже правил магический реализм, да ещё какой, с язычествам, штандартами и шевронами под мертвые головы разных нибелунгов, разошлись с кавказцами во мнениях, в какой-то мере это продолжается до сих пор, на самом деле Берлин был Москвой, а Москва Берлином. Что касается диктаторов всех тех мексик и колумбий, учились они у Булгакова, который создал такой магреализм, что у латиносов отвалилась челюсть, мастер и Маргарита. Поэтому ему домой позвонил «непобедимый» его генералиссимус, и правда в то время непобедимый, до СССР Гитлер дошёл потом. Так что что ни говори, а грузины — держали. Полный сюр! Крайность? Тогда все было — крайности и максимализм.

Вообще думается, магический реализм испанцев и индейцев, сюрреализм французов и северо-американский фабулизм, легенды и мифы новой святой Америки, азиатски видеокарт-арт одно и то же, корни его на самом деле глубоко в реалиях нашей жизни, когда автор сам понимает так называемую истину и используется прибамбасом карнавала, чтобы лучшее ее подать и осветить для таких неучей, как мы, сделать более, что ли интенсивной. И хорошо, лучше всего ведь любую истину выражали комиксы, почитайте «Новый Завет в картинках» или «Капитал», нарисован такой Маркс, что встаёт, кто любит бороды. И хотя Студент был прав, говоря все это, он проспорил, не комиксы, а графические новеллы. Сам ты комикс! Комикс «Ну, погоди!», или графические романы.

— Не так выразился! Это я примерно сказал, комикс…

— Не волнует! — Как всегда, увлёкся и зачастил, горячая голова, подтянули за язык. Бились на двадцать рублей, три сразу отдал под восторг публики, нехилые лавэ, семнадцать не хотел, говорил, завтра под разными предлогами, что он, дочка миллионера? Потихоньку накопилось сорок, обещал, отдам вдвое больше, за месяц тридцать четыре, неделя ещё шесть, попал в засаду, не ожидал, что борцы. Притом  свои, и вдруг такое! Но пришли за дело, сам виноват, чётче надо выражаться, будет ему наука.

— Душевно в душу, — Таня закрыла свою сумочку, как прочитанную от корки до корки «Книгу Перемен», в которой нельзя ни убавить, ни добавить ни одного иероглифа, благородная и великодушная госпожа, принимающая под своё покровительство. Все обошлось, переживал только Парвиз.

— Чалям баш, сиктырь амчахи, — ругал он себя, пошёл в тайное место своей мамы, батыр он пустоголовый, — надо было больше просить! Пятьдесят. Всем гранатов бы накупил на Цветном бульваре! Поднимают гемоглобин. — Что, что, выбирать фрукты он умел, — гётуне сикким, ещё раз ситуацию упустишь! — Себя в зад употреблю. — Гела, который немного понимал турецкий, поднял брови, такая самокритика, ценный кадр

— Я раньше был говнистый, — рассказывал Парвиз, — а теперь я красавец! — У него уже был свой трехкомнатный кооператив на станции метро «Преображенская», — дурак, которому повезло! Один раз почесал в мотне, а потом этой же рукой выпил газированной воды… — в глубине души Студентом он восхищался, рисковый, видел в нем армянского злодея бесстрашного и сильного. Смог бы он так или нет, не знал, с кем-то об заклад на двадцать рублей, сам сломался на втором курсе об журфаковский сопромат, курс профессора Прохорова «Введение в теорию журналистики», учебник написал он сам, свей дочери на экзамене заявил, вы такая же дура, как ваша мать, и с тех пор честно  боксировал, выступая за МГУ, университеты, город, страну и прочее, это давалось ему намного легче. Разогнался и изо всех сил ударился об стену головой, проучить ее, чтоб себя не забывал, говорили же, у этого парня с рабочих окраин, который садится на все шпагаты, богатая покровительница, а, может, и не одна! «Надо  было 50… И сумма не круглая, не то число…» В душевном и телесном изнурении Парвиз сполз со стены на пол, на лбу вздувалась вот такая шишка, голова болела, не ещё одна «катя» его удручала, нет, пропустил ее, недосмотрел. Сам себя объегорил, недомудрил, ишак, значит. А на ринге вроде думающий… Буду тренером!

Не любили Олега в будущем Дивова, мечтали, лежит теперь на полу, выплевывая из разбитого рта зубы, судорожно размазывая ладонями кровь по чистым половицам зала для игры в волейбол, а над ним стоит в полном спортивном составе международное отделение второго курса, размахивая массивной табуреткой:

— Сейчас как долбанем по черепушке, и дело с концом! Ты будешь сознаваться? Что ты нам хотел сказать о Пастернаке?! Отвечай, грязная скотина!!! — Включая тех, что и после армии. Схватят за длинные распущенные волосы, ниспадающие сверху на плечи, трижды головой о стену. – Говори, говори, говори! — Под свой псевдоэстетизм хотел переиначить их босяцкую журналистскую жизнь, потом стал кропать дешевую фантастику, такую, что могла продаться. Лучше б работал в ТАССе корректором, он же был типографским печатником один день в неделю в школе. Если о Студенте шла молва две извилины, пэтэушник голимый, качок, кусок мяса, качок из Люберец, в неформальном движении разбирается как аптекарь, оба изгои, первый вроде клоуна, кукла ростовая.

— Скарамуш, скарамуш, вил ю до зе фанданго, — Олег любил группу «Квин». Ещё он любил читать, вникать в текст, мысленно его изменяя, а фигура читающего на журфаке всегда вызывала призрение, покупать у памятника Михаилу Васильевичу асфаханской травки да, потом что-то сдать, какой-то предмет и забыть, ещё спорт и девочки.

— Ботаник, — угорали будущему литератору в спину львы пера. — Истинный ботаник! — Олег, хоть и был повыше Студента, плюнув, уходил, не дрался, не то воспитание.

— Гы-гы-гы, — усцыкался Варыхан, забывая про свой рваный зад, — Скарамуш, Петрушка! Цирк уехал, клоун остался, эстет! — Олег был образцов всего так называемого «культурного», то есть, знания, журналисты это презирали. Журналист не писатель, ему не надо много знать, главное вовремя «передернуть», подать материал кому-то в угоду, горячие факты и неизвестно откуда взявшаяся статистика. Скарамуш нет, Олег был не в театре одного зрителя, а скорее в редакторе того, чего ему научили в детстве, когда он пришёл на журфак, то уже сформировался. Клоун Шалимар, отсутствующая женщина связала все его жизненные истории вместе и уехала в Данию, однокурсница Катя Кобаладзе, сейчас за Украину.

Поэтому, придя из армии, забрал документы, не захотел дальше жить с таким отношением к себе, потому, что повзрослел и ещё больше возненавидел своего отца, которого временами хотел отправить на тот свет, «Убить отца», Олег Дивов. Гонорарий за свою трепотню (которую в странах третьего мира считают, как учебники по физике и истории) — получал… — Смотрели на него, как чистоплюи глядят на поганую сороконожку. Все так, но по-своему он тоже вколачивал свой осиновый гвоздь в пышный гроб журфаковского величия, неотделимый от него самого подобно тому, как наша рука является частью нас, долгое время со Студентом потом они не встречались, разошлись, последний в то время уже плотно жил рекетом и кражами, вернее, разбоями с грабежом, по старому «УК РСФСР» статьи 145-я и 146-я. Стук в дверь ночью (предварительно отключив на щитке свет для всего этажа):

— Больные есть? Я доктор! Открывайте, вылечу всех!

— В нашем заповеднике доктора не нужны! Только ветеринары, — иногда среди списка зажиточных жильцов попадали те, что долго сидели. Откусить больше, чем сможешь прожевать, это было Движение. (Всегда можно сделать хорошую вещь немного лучше.)

— За Пушкина царь платил, а я за тебя! И больше не спорь ни на что, пожалуйста, — велела она Студенту, пока главный рыцарь всесильной королевы в безопасности пил внутри святая святых своей альма матер жасминовый зелёный чай, который уже разошёлся по всему городу, раньше он был редкость, на банке большими буквами было написано «Twinings», знаменитая английская фирма . — Истина не рождается, сколько я рамсила с мужем! Говорить имеет смысл, если тебя услышат. — Фантастическая сумма была заплачена за иллюзорную реальность, потерпевшему, за которого приходили борцы, отдали семнадцать, остальные поделили между собой в равных долях, «раздербанили», гуляли три месяца, пельмени в «стекляшке» напротив библиотеки имени Ленина с дешевой водкой, и беляши с кофе, ассирийцы, державшие «стекло», недоумевали, вы, что, алмазный фонд вынесли, гужбаните каждый день? Ну подняли! В Росси все дёшево, дорого стоят только лавэ.

—  Эх, будешь ходить ты,
   вся золотом шитая,
   спать на парче и меху.
   Эх, буду ходить я,
   вся морда разбитая,
   спать на параше в углу!

Из благодарности спел он ей, царица Тамара засмеялась:

— В тюрьму собрался? — Поехали в ресторан, заказали осетра, от раздувшейся икры рыба была толще полена, намазывали ее густым слоем на отборное сливочное масло, оно было из Австралии не желтое, а белое: высший сорт! Хлеб данное совместное предприятие выпекало само, белые французские батоны, душистый. Студент больше пихать в себя не мог, откинулся на спинку стула:

— Обожрался…

— Сдаёшься, а я ещё съем, —  Таня была похожа на благородную леди Серсею Ланистер из сериала «Игры престолов», сюжетная линия которой опережает книжную с шестого сезона, внешне и внутренне, боги помогают нам выигрывать поединки, оружие выбираем сами, чтобы это увидеть и понять, скомпроментированный инсайт бандитской мудрости не требовался, коварная, самые соленые куски икры она скормила Студенту, уже разгоряченная дорогим алкоголем, открыла сумочку, показала Студенту, там лежала стопка новых загранпаспортов:

— Просят помочь сделать визы в Америку… —Смущенно улыбнулась, Студент тоже.

— Придётся, раз к тебе обратились! — Дама его сердца была уникальна, уникального на журфаке было много, трудно поверить. На факультете журналистики МГУ вместе со Студентом учился полный тезка классика русской литературы, автора бессмертных «Мертвых душ» и «Ревизора» Николай Васильевич Гоголь. Он приехал в Москву из Мурманска, на первом курсе женился на однокурснице, горьковчанке Наталье Гештаровой, вскорости у них родился сын. Из-за фамилии у Николая нередко случались смешные истории. Сдавали экзамен по античной литературе, Кучборская, преподаватель, мягко говоря, оригинальный. Пришел Коля на экзамен, подходит к столу, протягивает ей зачетку, берет билет, Елизавета Петровна говорит:

— Ваша фамилия Гоголь?

– Ну да, – кивает студент.

— Николай Васильевич?

— Конечно! — Наступает пауза, после которой Петровна осторожно закрывает зачетку и, недоверчиво глядя на однофамильца, возвращает.

— Извините! Принять экзамен у вас не могу.

— Как?!

— Подумайте сами! Имею ли я моральное право принимать экзамен у Николая Васильевича Гоголя?! Вы что, дебил?!!

— Но я же не виноват...

— Лично вы, нет, попробуйте встать на мое место? Принять экзамен у Гоголя? Сами понимаете! — Коля расстроился и молча вышел. Вскоре он вернулся в сопровождении инспектора учебной части Татьяны Вячеславовны, всемогущей и всесильной.

– Елизавета Петровна, – начала она. – У вас к этому студенту какие-то вопросы по фамилии, это не «сухари», по всем легальным документам Гоголь, Николай Васильевич! Это совпадение!! Экзамен надо бы принять бы??? — Кучборская недоуменно развела руками.

— Мамочка! Голубушка!! Не-мо-гу!!! Как вы не понимаете?!! Пусть обратится в органы ЗАГСа, поменяют фамилию. А так... И не говорите... — Петровна перевела дух и, окинув взором изумленных этой сценой сидящих в аудитории студентов, большинство кавказцы-борцы, неожиданно решила.

— Давайте вашу зачетку, молодой человек! — И поставила Коле «пятерочку». Потом ко всем повернулась, скорчив авторитетное лицо с большими глазами. — Николай Васильевич Гоголь знать античную литературу меньше, чем на «отлично», не может! Понятно?!

— Извините, это выше моих сил, — сказала Таня и ушла, так и было. После выпуска Коля по разнарядке (опять Таня) уехал работать на Дальний Восток, был близок к бригаде Джема в Комсомольске, работал негласным пресс-атташе джемовской ОПГ, нужны мертвые души, жил, как Бог во Франции, доживать до этого, как учил Сильвестр, ему было не надо. Он крутился в положухе, организовывал для Евгения Васина разные конференции, чёрный пиар и рекламные компании, учась у Невзорова, который для Кумарина, ночного губернатора самого бандитского города страны Петербурга делал то же, звал туда и Студента, но он выбрал своих ВорОв. Потом звонил из Москвы, ОПГ распалось, Джема отравили, вернулся, печатался в «Комсомолке», работал в «Труде» криминальным корреспондентом. Пусть и не снискал лавров своего именитого тезки, но журналист из него вышел хороший, бандитский.

— Осьминог без рук! — Морепродукты были поданы.

— Прерываю цепь твоих неудач, — сказала  Татьяна. Повела рукой, словно играла богиню судьбы, толкнула локтем бокал с шампанским, оно разлилось, суетясь и услужливо сгорбившись, подбежал официант.

— А мою можно? — Услышал.

— И твою, —  она обмакнула палец и нарисовала ему на лбу  маленький кружок в межбровье, видимо, подсмотрела в фильмах. Он поцеловал ей руку галантным жестом и удалился. Надо сказать, цепь неудач Студента была прервана, больше он, когда спорил или играл, ни разу ее проигрывал. Грузия очень сильная оккультно, когда кто-то рядом с грузинами, ему светит постоянный фарт, в этом успех кавказских ВорОв, а ни в чем другом. Если кто-то не любит Грузию, не восхищается ей, ай, какая страна, надо хотя бы не критиковать, это чревато. Все равно, как дома каждый день разбивать себе зеркало.

Жена короля, регент, маленький сын,  никогда не любила мужа, а узурпировала то, что он выгребал темной лапой из пучины перестройки, на самом деле все обстояло не совсем таким образом. Когда Георгий увидел ее впервые, она ему сразу приглянулась. Хотя бы потому, что с такой экзотикой он еще никогда не встречался! И где таких берут только, наверное, берегут про запас? В его мире, где за холодным ветром всегда следовали затяжные проливные дожди, такая роза была большой редкостью, свежая, юная и счастливая, она все время улыбалась! Ему захотелось сделать Тане приятное, он  сказал:

– Наверное, даже Иисус Христос, будь он назначен мэром города в Москве,  не смог бы так угодить Пилату, как угодили вы мне своим очарованием… Хвалю! — Затем его от природы породистое лицо грузинских князей сразу сделалось мрачными, жуткими, почти зловещим, он был неплохой бизнесмен, но большой профан в любовных делах. Однако даже он начинал чувствовать, что назревают события, которые сейчас еще трудно предвидеть, его будущая женитьба. О положении женщины в Грузии историки пишут, что, вступив к мужу в дом, она переставала быть человеком, становясь предметом, который можно купить или продать. Женщин обменивали на чачу, их проигрывали в карты.

— Что ты со мной будешь делать? — спрашивала невеста жениха.

— Все, что захочу! — Статистика браков в дореволюционном Закавказье была жуткая, в среднем на одну женщину приходилось, как в Тибете, десять мужчин, отчего там бытовала безобразная полиандрия, сами грузины хвастались перед приезжими армянами:

– У нас женщин не бьют! Это в Армении лупят их чуть не оглоблей, чем попало, а здесь даже пальцем!

— Зато, слыли, у вас женщин режут? Убивают!

— Это правда. Убить жену пожалуйста, кинжалом, это можно и даже нужно, скинуть в мутные воды Куры, а лупить их нельзя, к соседу убежит! Потом волком извоешься, «борзом», пока найдёшь другую, опять платить. — Бесплатных браков в Тбилиси и Сухуми не бывало, изволь 100 золотых (2 миллиона на наши деньги примерно). Снесет крышу! Превращенная в товар, кавказская женщина мстила за свою честь подлым тунеядством, если бы муж вздумал требовать от нее серьезной работы и взвалил бы на нее обязанности трудолюбивой жены, она сразу бросила бы его и ушла к другому! Жена настоящего грузина (свана, мегрела, абхаза, осетина) никогда не работала. Правда, бывали очень счастливые браки, возникшие из случайной связи, когда муж и жена, соединив свои судьбы по прихоти судьбы, горячо любили друг друга, об этом мечтала Таня, визуальный первый контакт с кавказским инопланетянином ее испугал, грудь и спина обуглены, жесткий чёрный волОс, потом привыкла.

Ей было интересно, как они себя ведут, оказавшись в одной комнате с нормальными людьми, как на них эти люди реагируют, ездили с Георгием по знакомым. «Боюсь ли я его, — спрашивала себя она, — не предвзята ли? Тогда это расизм на расизм, грузины националисты!», понимая, что встретила не только иное тело, но и иной разум, думает по-грузински, даже не до-фрейдистское мышление, а гораздо раньше, витязь, она стремилась его очеловечить. Что его в ней восхищало, именно его сложность, хотите, назовите это гуманизм, думал об обычных людях, их душевных силах и правах, с одной стороны вполне современные идеи, с другой законченный и абсолютный монарх, все должны делать, как он сказал, а то, желания перестать быть тираном у него не было, таким он хотел, окружающим приходилось трудно, противоречивый характер мужа она исследовала, на обед одевался, как император ко двору, это требовало усилий.

Когда его космический корабль чёрная «Волга 24-10» впервые запаковалась в ее дворе, надеялась, инопланетянин прилетел с миром. Испугалась: «А вдруг оттуда выйдет крохотный человек, мальчик-с-пальчик (Мизинец), которого ей придётся все время носить на груди с собой?» В школе зачитывалась Джонатаном Свифтом и Марком Твеном, помните его придуманный город? Марк Твен совратил Гейдельберг, а Георгий Татьяну, она была «девочкой». Это было больно, но терпимо, крови почти не было, пополам с молоком.

— «Кровь упала на пол, пролилась до двери, потом на улицу, на перекрёстке посмотрела направо и налево и оказалась у ног ее матери на кухне…» — Что писать, прошлое особая страна, в которой все ведут себя по-другому, к тому же для читателей по большому счету чужие былины недоступны, кто сам не пережил все с нашими героями, если чувствуют, что да, ошибаются, в принципе мы сами не в состоянии достойно оценить своё прошлое, потому что делаем это с сегодняшнего угла. Единственно прошу заметить, феминисткой Татьяна не была, феминистской чувствительности у неё не было, рядом с ней должен быть «мужчина», пусть и не пришедший Афганистан, тогда все любили «афганцев», там была война, а не СВО. Так что не пытайтесь навязать даже своему прошлому сере мнение, лоханетесь. Вообще о жизни других людей писать трудно, особенно известных, Георгий был известен в Москве, это все делают, главное, найти в этой Татьяне свою Татьяну, как Студент, его привлекло к ней не ее величие, как многих, а сложный внутренний душевный конфликт, который она постоянно переживала, а что ещё делать в роскоши, и, он это признавал и признает, был им скорее придуман, чем соответствовал их психологической реальности, это была система координат X и Y, а не любовный треугольник, верхний угол которого подолгу в России вообще не появлялся. Но это изобретение — как сказать? — дало ему свободу лететь в этом потоке, а не скучать в компании каких-нибудь ранних версий Танечки типа Гали. Ему нужна была, так сказать, не копии, а своя картина, наверное, ей тоже. Георгия он уважал, сильный противник, и организатор великолепный, и тактик, и психолог, к тому же щедрый, когда Петя вышел, накупил ему квартир и машин, «подогрел», в криминальном мире не осталось без внимания.

Она понимала, все эти годы ему не хватало женской улыбки и женского плеча, на которое можно было опереться в его многочисленных невзгодах, крепкого тыла и хотела дать это ему, кто мог предположить, что у этого красавца-мужчины столько постоянных любовниц, причём в разных странах от Польши до Мексики, к котором он вынужден то и дело выезжать, изменить его характер было невозможно. Но деньги водились, если Лине Хинди платили по 2 000 000; за эпизод только к концу саги, Таня с этого начинала, проводила дни в колониальной роскоши грузинов в Москве, а уставала меньше, Меган Дитрих Черемушек, несчастные армяне, такие, как Атос вместе с русскими совершали почти заказные убийства на Арбате за 50$, грузин за эту сумму не встал бы из кресла.

Действительно ли можно было состоять в агентурной сети и время от времени общаться с кураторами, при этом не давая подписки, а также иметь псевдоним, ни кому об этом не говоря? Со стороны кураторов это было нарушением, но — некоторые шли на него, и правильно, стремясь улучшить показатели своей работы, в итоге часть агентурной сети фактически составляли «мертвые души». Извините, оговорился, спящие.

Конец пятой главы