Глава 4

Когда Таня ела устрицы, пила водку, вино или шампанское тонет в океане, из которого устрицы произошли, живой жемчуг, водка этот океан усиливает и полирует, превращая падение в неизведанные алкогольные глубины Марианских впадин спиртного в творческий процесс, отношения у Тани с «белым змием» были хорошие, папочка, дай на пузырёк, она ему нравилась, и он ей, бывает, достанет из своей модной дамской сумочки в учебной части позолоченную фляжку со своими инициалами, ловко свернёт длинным, покрытым импортным тёмно-красным, а то чёрным лаком аристократическим ногтем мизинца в сторону маленькую крышку и приложится, не обхватывая губами, вольет в себя, подняв высоко тонкую, изящную руку, две три бульки крепкого коньяка для успешного переваривания новых рабочих моментов, которые приходили тоннами, то кто-то взял академический отпуск, то — не поехал на картошку,  просит его отчислить по собственному, жить не хочет, не то, чтобы ходить на «фак». Трясёт перед ней средним пальцем и объясняет, жизнь говно, Татьяна спрашивает, когда вы поступали, о чем думали. Потеряли столько времени для самоубийства!

Ходить с покаянием в учебную часть к инспекторам на исповедь, как в храм на журфаке был обязательный ритуал, тайна гарантировалась, не пренебрегал даже сам Ясен Николаевич, часами просиживавший там на диванчике за ширмочкой с чашкой чая, кляня горькое бремя своих постоянных заграничных поездок, на самолетах «Аэрофлота» кормили плохо.

— Как же вы летаете? — спрашивали его женщины-инспектора.

— С усилием, понимаете, с усилием! — Если жрицы журналистики начинали бузить, Засурский предупреждал их, следите за своими выражениями, пожалуйста, что вы говорите, например, Татьяна, «я не бесхозная, за меня, если что, придут».

— Кто придёт? — Он не понимал. Безобразницы выпучивали глаза.

— Кто надо!— То беременная придёт и скажет, обрюхатил начальник кафедры, то вообще КГБ, просим, дайте возможность пересдать экзамены имярек, ходил месяц за иностранцами, вы же наши! Тогда Таня сама превращалась в следователя по особо важным делам, внутренне преображалась.

— Ну-с, я вся внимания, рассказывайте, как за кем ходил и что делал? Имена, пароли и явки! — Была во многое посвящена. А то родственники приедут к кому-то, придут знакомиться не с пустыми руками.

— Не обидьте? Тут яички деревенские оранжевые, органика, курочка вся на натуральных кормах, трехлитровпя банка грибов, сама солила, самогон. — Достанет из плетёной корзины трехлитровую мутную бутыль. — Проследите уж за моим балбесом! Еле выбралась. — Если кто из студентов попадал в следственный изолятор или тюрьму, помогала собирать ему или ей деньги на личный счёт, могла устроить перевод на хорошее место после призЫва, отмазать от Афгана. Зарплату делила между коллегами, тоже женщинами, она была ей не нужна, работала строго на благотворительном уровне совершенно бескорыстно с одной целью облегчить Ясену Засурскому и без того его стремную жизнь, болела за «общее», сын декана Иван был ей премного благодарен.

— Мы вам должны!

— Что там.

— На твоём месте я бы этого не делал, — сказал ей Студент, — сели вам на шею. — В коридоре он сделал себе огромный бутерброд с маслом, сыром и мёдом — скоро тренировка! — бледно-желтое на белом, сверху янтарно-желтое, потом коричнево-красное, съедобный флаг ФРГ, и уплетал за обе щеки, похожий на жизнерадостного молодого штурмовика «гитлерюгенда» образца начала 1945-го, свежий, румяный кровь с молоком и отягощённый злом полного отсутствия любых моральных принципов. Ихь гейт мир гут, в карманах всегда грецкие орехи для поднятия потенции.

— Фвааашшш, — кого-то спустили с главной лестницы факультета, приставив ножик к ребру, за вход не заплатил, ведущей него родного на второй этаж, большой и широкой с перилами и монументальными ступеньками, журналисты сила. Мимо забора не пройдут, чтоб его не сломать, в курилке у буфета перевёрнуты все урны, очки засраны, и сегодня заметил. А как написать что-то главное, важное, хорошее, кукиш с маком, горлопаны сиволапые, а не личности, мозгов нет совсем, честно говоря, Студент и сам был не силён в публицистике и гражданском. Художественное сколько угодно, прирожденный, а вот статью нет, про всякие новости, политику,  заседания и современных героев-буржуинов не выходило, звали в криминальную хронику, чуть не врезал.

— Меня же свои увидят волки, что со мной будет?! Скажут, ты что, актёр?!! Полез в ящик?!! Знаешь, как у нас с этим строго, нельзя показывать свои лица, я и так рискую, не было бы, давно б снялся в кино, я все знаю кроме заключения, ну и ВорОм не был, а так ради Бога, отыграю трагически! — На самом деле Студент всегда замечал вокруг себя множество вещей, о которых сообщать кому-либо не считал нужным. Например, без Пети, с которым познакомился с подачи Тани, он был бы сраный «ронин», перекати поле, свой среди чужих, ни Шилов и не Лепке, значит, им обязан. Хотя полностью отдавал себе отчёт, осознавал, ВорЫ «создают» правду, своей у них нет, манипулируют Людьми и событиями в местах, угодных им самим, именно это имел в виду Батя, когда заметил, если Петр уедет в Америку, той придётся отнюдь не сладко.

Силовым структурам вопрос правды доверить тоже было нельзя, за это не платили, и церковному уложению в истине «своей» в рамках конфессий, в отличие от братвы, никак не договорятся. «Что ж, — Студент мысленно сжал кулаки, — вот зачем он тут, от сохи на время, что не убивает нас, делает сильнее, проблема только тогда проблема, когда ты делаешь из неё проблему, пусть будет, как будет, лови момент, ответственность за свою жизнь я с себя давно снял, ни за что не отвечаю.»

— Я убивал людей, — сказал ему Шах, — все они преследуют меня. Даже те, кого убил в Пакистане в патрульных рейдах, которых я не видел, Бог спустя время показал их мне их, за что я Его от души благодарю. Ложусь с ними спать каждую ночь, разговариваю… Готовься, у тебя все это ещё впереди! — Киллер был глубоко религиозным, как любой высокий профессионал.

— Ты не на моем месте, дорогой, — умилилась Таня, о ней заботится. — И никогда на нём не будешь! Твоя мысль — считается. — Ещё бы, место инспектора курса на любом факультете тем более МГУ стоило от 100 000$+, на блатную педаль тут особо не нажмёшь, Студент почему-то вспомнил службу…

— Вооруженный на 12-ть часов, приём?

— Валите! — Кто-то должен быть всегда  «на курке» даже когда отбой, мир будут подавать в другое время. Потом та война, на которой он был, закончилась нереально. Вините? Они ступали не по самой нейтральной земле, от которой в конце тоже ничего не осталось. Югославия, границы которой написаны кровью от берега до берега, хорваты закатывали тела убитых сербов в старинные картины из разграбленных музеев, бесценные для тех, кто их мог себе позволить, и топили в своих болотах, Neo Usta;e. Их трупы находили с человеческим мясом в кишечнике, ели так много, оно там гнилО, подношение Папе Римскому. Начались допросы:

— В гражданских стрелял? —  Караджича послушались.

— Что вы хотите услышать?

— Правду!

— Ну как бы  в солдат, — отвечал Студент, —  все нормально. Отнял у одного «сербомолот». Правду говорю!

— Точно? — Сдавайся, Стоян! Погибнешь без толку.

— Точно! — Слушай меня, Стоян, не попадайся живым в руки туркам. Верь моему слову. Я знаю, что они тебе готовят.

— Гайдук, — покачал головой военный прокурор с римским профилем и такими же сединам, «велетовец», такими они были и в период османского владычества, и в период австро-венгерской оккупации, воин, дружил с Милошем Црнянским, впервые увидел у русского в багажнике специальный молоток с зазубринами на металлическом наконечнике, разработанный по поручению правительства Хорватии для разбивания голов непокорных сербов во время Второй мировой, такими было убито 2835 человек, из них — и в первую очередь! — 553 ребёнка, хорваты снова взяли на вооружение, изъял при обыске в их палатке, проламывали им головы, разбивали кости, затаптывали их в грязь. Не сдавайся живым, Стоян, не сдавайся ни за что.

— И намолотил… Просидел в закрЕпе дня три… — Вошёл русский генерал-майор в полевой фуражке, сказал судье что-то на ухо.

— Добре, — сербский Пилат сменил тон, поделился, как любил гулять по Арбату, живя подолгу в «Белградах» 1 и 2. — По-моему я тебя там видел с… «пацанами»? Там «круг» сидел.

— Вполне возможно! — Не обманывал, по собственному опыту зная, дознавателям надо врать по минимуму, иначе отправляли на Белградскую гауптвахту, сильно били, синяки пройдут, и опять. Что понятно, на любом подвале все симпатии к любому государству заканчиваются, матерились сербы похоже на русский мат. Да и тут могли вывести, «подкинуть».

— В дисбат поедешь к себе на Родину года на два, — подмигнул седой Понтий, на границе военный вернули.

— С поезда не сходи до Москвы, Украина, приедешь, дуй в военкомат на учёт, встанешь, сиди дома, жди звонка! — Ждал. Позвонили и приехали на «31-й» с номерами «МОК», антенной наверху, пожали руку. Куратор подарил ему книгу сербского писателя Виктора Новака «Великое преступление»,  «Магнум Кримен», включенную в список запрещенных книг святого Ватикана. 

— Сербосеки у них были? — Куратор составлял картотеку. Как он ударил одному пальцами в глаза, когда тот пролез впереди него в очереди в кассу в «Елисеевском», наглец ослеп, надо было видеть.

— Не сталкивался. — Немецкой фирмой «Золинген сталь» по просьбе хорватского правительства в массовом порядке были изготовлены изогнутые клинки на кожаной рукавице, при их разработке  главным требованием была возможность как можно быстрее резать пленным горло при минимальной усталости исполнителя, слишком много, в лагере смерти в Ясеноваце стали проводиться соревнования, абсолютный чемпион воспитанник католического общества «Крижари» («Крестоносцы») Петар Бриза, за одну ночь 1360, получил золотые часы, серебряный сервиз, вино и поросенка. Позже он бежал в США, где без труда получил американское гражданство, в его выдаче Югославии было отказано, вошёл в какую-то эмигрантскую ОПГ и стал нужен с таким-то опытом.

— Возвращайтесь на журфак, будете нужны! —  После этого разговора Студент стал ещё сильнее. Через два года обратился, когда возвращался из ночного клуба, нос в багажник вела голубая «шестёрка», доверху напичканная аппаратурой и какими-то темными личностями, вплоть до самого подъезда, позвонил Человеку-Волге.

— Меня слушают… Наверное, МУР. — Все без исключения в то лето опасались всемогущего короля Арбата майора Розова, подозреваемые исчезали с улиц, как в Чили при Пиночете включая коммерсантов, место герой произведения, Арбат всегда был таким, где пешки — сильнее ферзя.

— Пусть слушают, — ответил тихий голос в трубке, — если им делать нечего, не волнуйся! — Слежка прекратилась, волшебными бывают не только кейсы, в которых внутри сто неотслеживаемых пуль, но и номера телефонов «смежников».

— Я бы и не хотел бы. — Таня положила фляжку, погладила его по коротко стриженной упрямой голове, он напоминал ей одновременно отца и сына, иногда снился, на ощупь прическа Студента ощущалась, как коротко постриженный газон. «Только бы она жила вечно,  — его сердце сжалось, это было больше, чем любовь, она стала им. — Если ее не будет, не перенесу, пусть спит с кем угодно, даже с мужем, лишь бы была жива!»

— Что ты молчишь? — спросила Таня, видя, что Студент внезапно притих.

— Думаю.

— О чём?

— О нас с тобой и о судьбах мира…  — Сто волшебных пуль нужны для того, чтобы разбудить «спящих» минитменов или проверить кандидатов на эту должность, смертельный «макгаффин», кому нравится «Мальтийский сокол» или «Криминальное чтиво». Его слова заставили Таню рассмеяться, Георгий разрушил ее жизнь, скомпрометировал ее принципы взамен на возможность предлагать их другим людям, поступил очень по-воровски, а Студент их возродил.

Сам грозный муж забирал жену с факультета редко, та так же редко ходила на Арбат к нему, если и ходила, только в начало к Лёне, не доходя до самого Грузинского культурного центра, тому были свои причины. Там часто появлялся Вахтанг Кикабидзе, который за ней ухаживал, пристанет, как банный лист, спою тебе «Мимино», ничего не помогало, его уже и били в туалете. Все равно такой же, Татьяна — будет моей! На груди у него на золотой цепочке висело огромное изображение Ленина. (Ага, жди, удачи, конечно, будет, сейчас бригада придёт.) Сначала его глупость находили забавной, потом она начала всех печалить, подаёт себя, как серебряное блюдо, я бродяга, куча говна на нём, ездит по Москве на желтом «линкольне» с американскими номерами «Иллинойс 423 3784 Земля Линкольна» и где хочет паркуется. ГАИшники узнают, отменяют штраф, с его жопой разобрались.

— Ара, биджо, кончай болтать, соки выжимаешь? — Воды Лагидзе. — Тупой мудель! Ты и тебе подобные отравляете наши Улицы, которые, наконец, с таким трудом удалось вернуть. — В конце концов кто-то из Людей его предупредил, это серьёзно, не прекратишь, в лес отвезут, как ореховские того еврея, для гарантии посмотрев ему в глаза. Речь шла об одном известном архитекторе, который мешал Сильвестру  строить дом напротив Киевской набережной, к нему пришли в офис, потом пропал.

— Садись в машину, поедем! Хватит твоего псевдопацанского озорства. — На небольшое собственное (кладбище).

— Сколько бы вам не заплатили, я могу заплатить вдвое больше, если вы уйдёте, — упирался Буба, более певец, чем актёр.

— Ты чего морозишь? Думаешь, кого-то это волнует?! Мы тогда будем фуфлогонами. Поехали!!! — Подмосковные поляны чудесны, там столько оттенков зелёного от нежного салатного до почти чёрного, альфа-чистота. Спорить с этим не стал бы никто, м?

— Извините, мшвидобиса, картвели, генацвале… — Сациви, цинандали, Вахтанг всегда думал, что умрет в своей постели и понял, словно получил от собственной матери по морде, согласился, это был последний слепой акт неповиновения, больше никакой мести, пошёл в театр имени Вахтангова искать себе кого-то из молодых актрис, главное для него было целовать им писечки, напитываться, так сказать, молодой иньской энергией, тогда и зубы будут белыми, и волосы чёрными, и здоровье хорошее! О том, что с ним сделают его же земляки, попали он в места кратковременного заключения, не догадывался, делал куннилингус, туда членом тыкают, значит, и фелляцию, сосал, честь древнего рода Кикабидзе оказалась под угрозой, станет кислейшим из всех обитающих в этой хате, будет поёбанным. Король кино, мол, по-царски обосрался, даже по-княжески.

После Нового Года, когда пал Грозный, азербайджано-дагестанская граница была полностью перекрыта, не помог даже Давуд Давадов, представитель даргинской мафии в Москве, который много мог, потомок Льва Толстого, Лев Толстой был дагестанцем, на каких-то островах в Тихом океане у «Давада» было славное бунгало, вторая фамилия Мирзабеков, на первом этаже магазин, жив и сейчас, продаёт через Amazon. От дороги в поле через каждые 500м тянулись блиндажи, закопанные в землю брошенные обгоревшие БТРы, боевые кони пехоты, покоцанные специальными кусачками проволочные змеи. Оставался только путь через горные реки вброд,  Шах был готов рискнуть, но чеченцы обломились, они же не пуштуны, на  базе к ним присоединилась вторая группа, пытавшаяся пройти через Абхазию собственно, контролируемый грузинами анклав по направлению к Свану. Попытка не удалась, помешало недоразумение с пьяными наблюдателями ООН, Шах их всех превратил в бездомных ангелов более от злости, чем исходя из необходимости, зажрались, поэтому пришлось возвращаться, личный состав промолчал, на любой паузе первое, что слетает, это нервы.

Группу, которая пыталась добраться через Грузию, повязали в Тбилиси в аэропорту, там был Узбек, полицейские, бывшие мхедрионовцы, поверили его афганской орденской книжке ребят, воевавших в Абхазии отвели в зеленку, и там, а ему свистнули своего таксиста, приказали везти в парламент. Один из охранников у входа оказался более компетентным, вспомнил его командира-каратиста, то ли Ахмеда, то ли Шаха, доложил выше. По причине позднего времени или ещё какой Джаба Иоселиани, бывший Вор, Узбека не принял, но выслал своих пацанов на джипах отвезти его на базу «Мхедриони», в то время Тбилиси в территориальном и социальном отношении разделялся на две зоны, светлую, в которой было электричество, и темную, в его не было.

Штаб «Мхедриони» оказался реквизированным двухэтажным особняком за таким высоким забором, что его не перепрыгнул бы сам сумасшедший гаванец Лоно, который в финале не погиб на ранчо Августа Медичи, когда в него в упор выстрелила Диззи, а выжил и подался в Мексику, единственный из семи минитменов, кто не был «усыплён», располагался в его последней комнате, на пороге лежала огромная кавказская овчарка. Чёрные пацаны долго сигналили, кричали, открывай, э, пока на балкон не вышла какая-то фигура и не начала в ответ потрясать автоматом, Узбек узнал Виктора «Дождя», который тоже не погиб в пламени в Маями, а с отцом и Лупом, представляете, что могли эти трое. Наконец, пустили.

В честь гостей на скорую руку был спешно накрыт стол, чача, кабачковая икра, консервы «рыба в томатном соусе», два батона чёрного хлебы.

— Тушенку принести? — спросил мерзкого вида карлик с лицом человека, на которого тюрьма ещё имеет свои права,  повесил свой «акм» себе на горб, ядовитая рептилия, такие насилуют мирных женщин, человек без имени, на блатном языке «куклим», как его зовут и откуда он, каких мастей, никто не знал. Это ладно, как правило, такие славились тем, что жестоко глумились над своими прежними идеалами, мечтая в конце концов нажить лично для себя на такую сумму, чтобы потом стать в России зажиточным рантье. Утром Узбека отвели к Джабе, в преступном мире могут быть только банды, но никогда не возникнет никакой партии.

— Отправьте на Ташкент! — Его судьба была решена, но ни копейки не заплатили (как всегда). Грузины были пьяны, похмелиться не забыли, хмели-сунели, смогли и сумели, заползли в машины, они не заводились, нет бензина. Размахивая штык-ножом, тормознули проезжавшего мимо, конфисковали и транспортное средство и полный бак бензина. Тбилиси выглядел из окна живописно, в многочисленных парках срезанные деревья давно растащили на обогрев, во дворах напротив пылали почти языческие костры, на которых беженцы-курды, живущие в бетонных хозяйственных пристройках во дворах тбилисских панельных монстров, построенных ещё Сталиным, жарищи шашлык, овощей не было, одно мясо, всякие там баклажаны не по-мужски, жирная, истекающая соком свинина, и без хлеба. Они предлагали ее всем почти бесплатно на бумажных тарелочках с пластмассовыми вилками плюс томатный соус.

Облик города на самом деле определяли перепады его крыш, особенно в старом Тбилиси, черепица старая и новая, рельефная и плоская, изящные или, наоборот, массивные гребни, навесы из гофрированного рубероида, полные трубочек для вьющихся растений, резные парапеты и балюстрады, пилястры с вазами с цветами, стальные баки для воды, слуховые окна и над всеми ними возвышающийся лес давно не чищенных печных труб, прямых и кривых, дающих тягу и забитых, эмалированных и ржавых самых разных поколений со всевозможными отростками-рогами, неизменно внушающими трепет, пролетарские веранды, на которых сушилось белье и в цинковых тазах росли помидоры, были обитаемы со шпалерами из зелени, цепляющейся за деревянные решетки, с садовой мебелью из крашенного дерева и свертывающимися в трубки тентами, многоярусные башни со старинными колокольнями без колоколов, аттики, надаттики, надстройки, самострой, запрещённый и безнаказанный на Кавказе, полые строительные леса возле еще строящихся или позабытых недостроенными зданий со времен Хрущева, огромные задрапированные окна частных вилл и крошечные окошечки загаженных общественных уборных, стены цвета глины и жженой бумаги, плесени все в трещинах, откуда свешивались пучки душистой травы-мяты, полные насекомых, колонны остановившимся без электроэнергии лифтов на время или же навсегда, шпили церковок с мадоннами и без оных и башенки с двух – и трехарочными окнами в стиле Пиросмани, скульптурные изображения зверей и коней, квадраты и квадриги, развалюхи, бывшие некогда роскошными, перестроенные в квартиры без жителей, и купола, которые, куда ни глянь, виднелись на фоне неба по обоим берегам Куры, словно подтверждая мужскую натуру Тбилиси, увенчанного старыми газовыми фонарями, столь множественно, разнолико и богато, что дарило уму Узбека сплошной переизбыток всех возможных сведений и смыслов.

— Ну и Грузия! — Останавливались у каждого бензовоза, собирали с них деньги и бензин. Узбека проводили до трапа самолета, старший бандит сказал:

— Шаха, тебя и Бирю будем ждать.

— Как сойдет снег, — ответил Узбек, снова все потерял, и опять его домой, таким не скажешь, гони кровь из носу, то есть, рассчитаемся.

— Пойдём на Абхазию, — снег в горах, как известно, лежит долго. Проститься с грузинскими наемниками Узбеку было значительно легче, чем после той войны, перенести смерть брата, чем друга, в самолете были украинские солдаты фортуны, они пели:

— Я кохаю білявочку Хлою,
Як богиня, вона наді мною,
Серце повне лиш нею одною.

Сначала Таня не верила, что Петр колдун, пока три чёрных скорпиона не упали с кончика серпа молодого месяца ей на подушку через форточку. Петя велел ей открыть ее в «час мыши» по восточному гороскопу, время, старые сутки переходят в новые от 23.00 часов до часу ночи. Было 2е или 3е февраля, луна ярко светила в окно, освещая кухню, сказать ярко, не сказать ничего, как днём, можно было читать газету, очков Татьяна не носила, зрение такое же острое, как в молодые годы, каждое утро натощак пила свежевыжатый морковный сок. Это случилось сразу после того, как часы пробили двенадцать, ночное солнце висело полукругов вниз лишь чуть-чуть криво, улыбающийся желтый рот на чёрном полотне,  через несколько минут с планеты закапало, из его середины появились небольшие чёрные пятна, похожие на чернильные, рот плюнул вниз три капли. Три ровные небольшие капли плотной чёрной массы упали на ее стол через квадратное отверстие, тотчас приняв форму, превратившись в три маленьких чёрных скорпиона с загнутыми назад хвостами на мягких лапах, они свалились со стола на пол на спину, покрутились на нем какие-то время, перевернулись и неожиданно живо разбежались по квартире.

— Ужас какой… — прошептала онемевшая от страха маленькая хозяйка большого дома, видя, как один пролез сквозь щель закрытой двери в комнату, где спал маленький Константин. И такой же гипнотизёр, как агент Грейвз, в разговоре даже по телефону мог имплантировать в сознание любого своего собеседника нужные фразу или слово, кодируя на всю жизнь. Только он знал, что произойдёт, если его приятель ещё раз услышит это, последствия такого — необратимы.

Перші сорок років свого життя ти намагаєшся влізти у цей довбали бізнес, а інші сорок років намагаєшся з нього вилізти. І кому, питається, це все потрібно ? Хіба діти з білявим чубом не робляться часто брюнетами? Хто знає! Главное понять, если мы думаем о свете, что до Большого взрыва мы все были одним, и люди, и Вселенная. Камни, горы, вещи. Даже не сидели друг у друга над головой, там совсем места не было, одно во всем, все в одном спрессовано, из-за этого взорвалось, и понеслась, разделилось на верх и низ, лево, право, светлое и темное, живое и не живое. Эта мебельная стенка, которую вы купили вчера в магазине, ваш прапрадедушка.

— Любишь свет? Огонь! — Valar dohaeris.

Конец четвёртой главы