7. Клёв

  - Ку-ку, ку-ку, ку-ку, – просвистели ходики, и Прошка тихо-тихо, опасаясь разбудить домашних выскользнул в сени. Быстро натянул штаны и рубаху, сунул ноги в башмаки и прихватив отцовскую телогрейку вышел из дома. На рыбалку предстояло идти по росе, да и у воды поутру – прохладно.
  Обыденная летняя одежда пацана - штаны и босы ноги, потому к осени мальчишки выглядели в бане как негры в кальсонах. В часы купания солнце старалось исправить эту аномалию, но и тогда освобождённые от порток ягодицы мальчишки постоянно прятали в воде отдавая на растерзание жарким лучам лишь плечи и спину.
  Вытащив из-под крыльца припасённую с вечера жестяную банку свеженакопанных червей и прихватив свою «счастливую» удочку, Проша приспустил к реке.
  Солнце ещё только-только просыпалось, где-то за горизонтом. Оно открыло глаза и первые лучи окрасили небо на востоке рыжими всполохами. Убывающая Луна с перекошенным лицом смотрела на разгорающееся буйство огня и торопилось спрятаться за верхушками елового леса.
  Луг за деревней был покрыт белым, как снег, утренним туманом. Прошка с разбегу по пояс влетел в это молочное озеро и пошёл дальше замедлив шаг, опасаясь оступиться в этой белой пелене.
  Неспешно ступая Прошка вспомнил, как учитель рассказывал на природоведении про облака, что это висящий в небе водяной пар. Как туман. Прошка замер. Секунду подумав он растянулся на земле целиком погрузившись в ватную мглу. Свет сразу стал глуше, как зашторенный белой занавеской. Звуки, казалось, пропали совсем. Прошка раскинул руки и представил, что летит высоко в небе прямо в гуще облаков. В мыслях он смело забирался выше и выше, стремясь прорвать туманную пелену и выйти к солнцу. В какой-то момент даже перестал ощущать где верх и низ и перепуганно вскочил на ноги.
  Солнце уже показывало свой раскалённый краешек, туман рассеивался. Проха почувствовал, как продрог от росы и влажной пелены. Подхватив удочку и червей скорее побежал к реке уже не так внимательно глядя под ноги.
  Над речкой еще запоздало витали обрывки утренней дымки, утренняя мошкара затевала свои надводные пляски, приглашая оголодавшую за ночь рыбу полакомиться собой. Кое-где уже раздавался смачный плеск – речные жители не заставляли долго упрашивать себя к завтраку.
  Прошка размотал удочку, достал из банки червяка, насадил его на крючок. Три раза, как полагается, плюнул на наживку и забросил снасть в чистую воду, за прибрежными камышами. Поплавок, сделанный собственноручно из гусиного пера, чуток полежав выпрямился, как солдатик. Значит с глубиной угадал.
  Присев на корточки, чтобы рыба не углядела его сквозь прозрачную, как отмытое стекло, воду Проша начал ждать первой поклёвки.
Поплавок слегка поднырнул. Прошка затаил дыхание, не отводя глаз от его неспешных движений, сходных с танцором разминающимся перед выходом в круг. Вот плясун замер и как пошёл вприсядку вбок и в глубину! Удилище потяжелело в Прошкиных руках, изогнулось и выпрямившись выбросило на берег серебристый слиток.
  Рыба вырванная из привычной среды затрепетала, помышляя вернуться обратно, но крепкая мальчишечья рука не оставила ей ни единого шанса.
  Серебристый, с золотым отливом, карась тяжело дышал двигая плавниками, словно говоря - «Ладно-ладно, сдаюсь, твоя взяла!». Прохор положил карася в ямку, с уложенными в неё заранее водорослями, прикрыл сверху свежей крапивой и потянулся к банке за новым червяком.
  Начинался клёв.