Половицы

Каждая изба - как бабья хворь,
лечится мужицкими руками.
Стоит покоситься - умный вор
обойдёт, а счастье на аркане,
словно кобылицу, в каждый двор
Отче не пригнал - забыл, наверно.

Притолок с поклоном. Скрипнув дверью,
я переступил через порог.
О’бдало теплом. В пути продрог.
Запахи избы знакомы с детства.
Жили в деревеньке по соседству
дети перемешанных кровей.
Как бы невзначай не зареветь -
я пошмыгал носом, проморгался,
обнимая, спрятался в плечо.
«Вот и я…» - сказал, поправив галстук,
словно городской и облечён
правом говорить на иноземном
и дарить заморские цветы.
«Дверь прикрой и вытри - на-ко - зенки.
Заблестят как прежде - значит ты» -
повелел и подтянул порты
вечный Дед, крестьянского засола,
и хозяин старенькой избы,
балагур, охотник позлословить.
Сколько он изведал и избыл!

Марфушка с сеней внесла с мороза,
то, что оживило старика.
Марфе скоко лет? Жена… заноза…
У неё отсохшая рука.
Так уж в этой жизни приключилось.
С той поры… с Прасковьи похорон.
Веская для матери причина.
Что рука - усохла вся. С тех пор
Марфа в чёрном. И не ходит в церковь.
Все иконы во дворе сожгла.
И зимой, и летом - в коцовейке:
зябко ей и не найдёт угла.

Посидели, помянули - есть что.
Я прошелся по избе: полы
танцевали подо мной от печки.
Дед сказал: «Присядь и не пыли».
Молча чёрно-белая Прасковья
на меня смотрела со стены.
Что случилось? Тайны не раскрою.
Будем неназойливы, скромны.

В этой жизни всякое бывает…
Потому полы в избе скрипят.
Всё мы, убиваясь, убиваем
наши души, а затем скрепя
глупое скандальное сердечко,
доживаем… коротаем век.
Стоит ли всегда плясать от печки?
Всё пустое, божий человек!

Я Прасковью позабыл. Так надо…
Помню только… смех её, глаза…
В детстве мы дружили - жили рядом.
Слыла непоседой егоза.

Помнят босоногие аккорды
клавиши скрипучих половиц.
Лоб горячий, когда пала ниц
перед Богом, но молила гордо -
требовала право на дитя.
Бабья прихоть. Отказали в просьбе.
Помнят, как топтал их дед Митяй,
из петли достав… остатки Проси,
тёплые ещё… Курносый нос
почему-то заострился сразу,
конопушки разбежались… Дед отнёс
дочку на кровать, сказал: «Зараза…» -
и на Божью Матерь посмотрел.