Паук и Бездна
Залпом выпил, по ноздри задрав свою маску,
Закусил бутербродом, от наслажденья причмокивая
Сложил мусор стюарду, на серую с синим коляску.
В подворотнях, от Пушкина медного
До окраины миль не считают.
А ведь он никогда не летал до этого,
Вот как, значит, все люди летают.
Кто-то спит, а кто-то сквозь шум разговаривает
Кто-то ест свой обед остывающий,
А он сам облака разглядывает
Черепахой под ним проплывающие
От чертогов Собора Казанского
До подвальных отелей в Мякинино
Не достанет скачка залихватского
Сколько крыш не цепляй паутиной.
Да и что там скрывать… Нацеплялся он
Петербуржской бессовестной сволочи,
Наплясался с дворовой шпаной в унисон,
Наловился насильников полночью.
Натянул он костюм и собрал чемодан,
Захватил кошелек свой нубуковый,
Опрокинул для храбрости водки стакан
И помчал паутиною в Пулково.
И теперь, на борту аэробуса
Наслаждаясь едой безвозмездною
Он летит над поверхностью глобуса!
Он любуется сумрачной бездною!
И тут бездна ему улыбается…
Словно: «Здравствуй, родной, вот и встретились»
Она ближе к нему наклоняется
И шипит, как в ранении перекись.
Самолет затрясло, как от холода,
И к зениту, вдруг, хвост как потянется.
А он еле сдержался от хохота:
«Отпуск, кажется, отменяется».
На пол рухнул стюард, кофе вылился
И табло залило красной краской
Он поднялся с сиденья, и выпрямился
До гортани спустив свою маску.
Похоронно приборы скандировали
Матерясь синтетическим воем,
Пассажиры крича аплодировали:
«Спасены будем супергероем».
Он увидел в рядах лоб наморщеный,
А над ним прядь волос скособоченных
Цвета зрелой пшеницы скошенной,
И намокшие детские очи.
Мальчуган лет пяти, явно в панике,
На него посмотрел недоверчиво,
Сомневаясь в цветастом охраннике,
Хмуря брови, под челкой прочерченные.
Он к мальцу подошел, прошептал ему:
«Что пугаться-то до посинения?
Я в обиду тебя не отдам никому,
Будет мягким твое приземление».
И пошел выполнять обещание
Потрепав мальчугана за волосы.
Эх, собрать бы сейчас совещание:
«Как садиться на взлетные полосы?»
Заглянуть бы к пилотам для ясности
Почему парни резко пикируют.
А они, под лавиной опасности
Всем земли полный рот гарантируют.
Что пилоты? – Два парня не стрелянных
РУДы в пол и штурвалы натянуты!
Пропотели как сивые мерины.
Два салаги, не будь тем помянуты.
А в ушах шепот бездны размеренный
Заглушающий все звуки в мире!
В бизнес-класс он вернулся растерянный
Страх здесь тот же, но кресла пошире.
Выбил дверь аварийного выхода
И шагнул в пасть темнеющей пропасти.
Вроде вылез, но нет однозначного вывода
Как помочь и людей на треклятом борту спасти.
Щедро небо коптит правый двигатель
И закрылки нервозно шевелятся.
Ветер, гарь словно на негативе метель
По обшивке наждачкою стелется.
Еще пара минут, здесь не то, что костюм
Вихрем шкуру сорвет как со стерляди,
Перепонки порвет издаваемый шум
Вот и крест на спасательном методе.
И он понял, спасти можно только себя,
Он один приземление выдержит.
Нужно прыгать сейчас, пока грязь и земля
Фюзеляж на фрагменты не выложит.
Пассажирам конец, их уже не спасти
Думать времени нет, основательно.
Это лучший исход, что возможно найти
Да! Ему падать не обязательно!
Если в жертву сегодня себя принесет
Кому легче от этого станется?
Ну, а в будущем скольких людей он спасет?
Больше чем в самолете останется.
Не впервой… Он трагедии переживал.
Сделал то, что давно должен сделать был.
Волю стиснул в кулак, глубоуо подышал
И вернулся в салон. Нет, не пережил…
А в салоне кричат, позабыв про него
Кто-то встал, кто-то вжался в сидение.
Но в людской суете видел он одного
В чьих глазах было недоумение.
Мальчуган лет пяти был спокойнее всех,
И смотрел на него осуждающе:
«Ты же мне обещал, что поднимется вверх
Самолет из потёков, пугающих».
«Извини», - вот и все, что он выдавить смог
И застыл возле кресла как вкопанный.
Красной кистью пригладил ему хохолок.
Словно кровью на светлые локоны.
Здесь и буду стоять, для себя он решил,
Смерти можно такой позавидовать.
И пока в кулаках есть достаточно сил
Буду пламя обломков раскидывать.
Что-то хрустнуло, словно раскат грозовой,
Заскрипели тревожно карданы.
Весь напрягся, стал ждать столкновенья с землей
Но итог, просто стер его планы.
«Шереметьево» - с треском динамик сказал,
За бортом – плюс одиннадцать градусов.
И Паук, погружаясь в восторженный шквал
Ощутил себя порванным парусом…
Свидетельство о публикации №125021704403