В школьный музей боевой славы

        Красных Е. А.

                В школьный музей боевой славы.

Осенью тысяча девятьсот семьдесят второго года, когда я учился в десятом классе тридцать девятой школы города Копейска, старшеклассникам этой школы преподаватели дали комсомольское поручение: к приближающемуся празднику тридцатилетия победы в Великой Отечественной войне собрать сведенья о ветеранах войны, их боевом пути. Для чего расспросить здравствующих ветеранов и написать по их воспоминаниям рассказ или очерк, как получится. По возможности попросить у них фронтовые фотографии, документы, письма, чтобы скопировать их для школьных музеев боевой славы земляков города Копейска. С разрешения фронтовиков-ветеранов принести  для музея  несколько оригиналов военных документов и фотографий. О бойцах, погибших в бою – очень тактично обратиться с просьбой к их родственникам, чтобы они поделились воспоминаниями о ратном подвиге своих героев и также, по возможности, попросить военные документы и фото для копирования. Каждому старшекласснику учителя определили свой «район» опроса фронтовиков на нескольких улицах Второго участка и, когда я обошёл указанные мне адреса да отнёс собранные сведенья в школьный музей, то направился к своему дяде-фронтовику: Красных Николаю Степановичу. Как я понял – ветераны-фронтовики не любили вспоминать о войне и в семнадцать лет я уже дозрел до понимания того, что кому же хочется вспоминать о боли, страхе и смертях своих друзей. Но я попросил своего дядю Колю, как его звали по-свойски все племянники и племянницы, худощавого мужчину невысокого роста, который летом 1972 года отметил пятидесятилетний юбилей, рассказать мне свою солдатскую правду Великой Отечественной войны, чтобы я мог передать её, ну как смогу, конечно, в рассказе для школьного музея. Пусть хотя бы наше первое послевоенное поколение знает и помнит правду, а не «гимны Покрасса грядущей войне».
           Николай Степанович жил в те годы на Втором участке города Копейска на улице Леваневского с женой Таисьей. Хотел написать и тремя детьми, но все дети дяди Коли и тёти Таисьи были старше меня и, что называется во времена оные уже «становились на крыло» и разлетались по жизни. Жил он в бревенчатом домике, который состоял из двух небольших комнат и кухни. При домике имелся огородик в шесть соток и различные хозяйственные постройки. Мне больше всего нравилась «стайка» с голубятней, которой заведовал старший сын дяди Коли. Перебралась семья Красных в Копейск с Кировской области в шестидесятых годах двадцатого века, а позднее сюда же с Вятчины и мою маму со мной переманила.
          Насчёт документов и фронтовых фотографий дядя Коля мне разъяснил, что его навестили «следопыты» со школы №9, Четвёртого участка. Он можно сказать их курирует. В этой же школе и рассказывает о каких-либо боевых действиях, в которых принимал участие, ученикам и педагогам, когда его туда приглашают по памятным датам. А Николай Степанович всегда был балагур, любил вспоминать смешные случаи. По принципу Бомарше: «Я спешу посмеяться над всем, иначе мне пришлось бы заплакать».
           «Ну, что ж, Женька, нынче выходной, Таисья  ушла в магазин. Дети повырастали и кто где. Раз такое дело, памятное, то родному племяшу я обскажу как было на моей войне. Давай с самого призыва на фронт: Призвался я летом 1942 г. Сунским РВК. Кировской области. Мне тогда ещё и восемнадцати лет не исполнилось. Нет, наш призыв не бросили на фронт без подготовки. До 22.10.42г. мы проходили, что сейчас называется «курс молодого бойца». Опытные бойцы, уже побывавшие на фронте, и после серьёзных ранений проходящие службу на полигонах, учили нас стрелять из винтовок, бить врага штыком, прикладом, сапёрной лопаткой, рвать зубами если под рукой ничего нет. Окапываться, маскироваться, совершать марш броски – всему тому, что бы помогло нам не погибнуть глупо в первом же бою, а успеть нанести урон врагу. Двадцать второго октября выдали мне красноармейскую книжку». – «Дядя, а я думал она называлась солдатская?» - Нет,  племяш, вот эта книжка - Красноармейская. Видишь в ней написано: рядовой, стрелок. Из оружия получен карабин, сумка для гранат. Из вещевого довольствия: котелок, ботинки и обмотки к ним. Две пары кальсон, две пары рубах нательных. Пилотка. Ну, брюки и гимнастёрку мне, конечно, тоже выдали. Мы всё - таки не в 1812 году воевали. Белые кальсоны сильно демаскируют солдата в летнее время. Может быть позднее, когда погоны вернули вместо «кубарей», и документы переименовали, но мне, видишь, выдали Красноармейскую книжку. И был я зачислен в 24 батальон 42 гвардейского полка 13 гвардейской стрелковой дивизии. Нашим комдивом был  генерал майор Родимцев.
        Понимаешь, Жень, я же ещё в детстве повредил левый глаз и им очень плохо видел. Стрелять то я мог, но поле зрения ограничено, объёмное зрение отсутствует и был я медкомиссией признан годным к нестроевой. То есть был во втором эшелоне 13 гвардейской дивизии во время Сталинградского сражения. А это значит, через Волгу от Сталинграда охранял склады, разгружал и загружал к отправке на передовую снаряды и патроны под немецкими бомбёжками. Я как колхозник умел управляться с лошадьми, так что помогал ветеринарам выхаживать лошадей после ранений. В Сталинграде же и кони воевали. С их помощью наши солдаты подвозили боеприпасы и продовольствие на передовую от берега Волги, а обратно – раненых. Ну и лошадям доставалось: ранило и убивало. Вот как-то в начале ноября 1942 года лейтенант нашего батальона получил приказ командования переправить двух оправившихся от ран лошадей из тыла в Сталинград ну, а оттуда забрать раненых бойцов на бронекатере, как стемнает. Взял меня для исполнения приказа как опытного в конных делах солдата. А основную переправу немцы нещадно бомбят! Волга по-настоящему красная от крови! И что делать, приказ выполнять надо? Лейтенант налил нам по пятьдесят грамм спиртику, чтоб не замёрзнуть и для храбрости, а до этого мы соорудили из досок плотик, погрузили на него обувь, шинелки, документы, привязали их к плотику, а его к лошадиному седлу и ниже по течению от переправы зашли с конями в воду, уцепились за их гривы и они, видать поняв, что не в смерть плывут -  выплыли,  родимые, на другой берег и меня с лейтенантом спасли. Нас у правого берега Волги бойцы из родного 24 батальона подхватили, утащили в блиндаж, оттёрли спиртом. Лошадей тоже увели куда-то в укрытие. Так, что не один «Василий Тёркин» с помощью спирта приказы выполнял. А бомбили, так сказать тылы за Волгой, немцы страшно. Мне приходилось ездить за продовольствием для нашей дивизии  опять же на лошадях, запряжённых в телеги, а позднее и в сани. Обоз шёл где-то с неделю, чтобы добраться до продовольственных складов не разбитых фрицевскими  бомбами.  Могу рассказать ещё, что при охране военного имущества часовой находился в карауле по четыре часа. Я тебе скажу, что ботинки с обмотками как то не очень греют, да и солдатский паёк под Сталинградом скуден был. И однажды, когда я стоял на посту у покрытого маскировочной сеткой, врытого в землю склада с боеприпасами, солдаты, что меня сменяли, думали, что я сплю, потому что должен кричать: « Стой, кто идёт», а я ни гугу. Решили винтовку у сонного забрать – не тут-то было: примёрзли руки к винтовке и не разгибаются. Вот меня в бессознательном состоянии вместе с винтовкой схватили и  бегом в караулку. Могу только сказать, что перед тем как почти замерз, показалось, что потеплело. Оттёрли, отогрели. В санбате оклемался окончательно. Кожа, как у змеи, с тела местами сползла, а так ничего, в нестроевом строю остался. Наши, как ты знаешь, с 19 ноября 1942 года в наступление пошли и 2 февраля 1943 закончилось оно полным разгромом фашистов, воюющих  под Сталинградом. Позже наградили меня медалью «За оборону Сталинграда» как и многих моих фронтовых товарищей, конечно.
              Дядя, помолчал, вздохнул и продолжил рассказ: «Пришлось повоевать и на Курской дуге, тоже, так сказать, во втором эшелоне, но  медаль «За отвагу» я получил, когда наша дивизия после Курска шла освобождать Полтаву. А для этого нашим частям из 9 гвардейской воздушно-десантной дивизии, из 95, 97 и 13 гвардейских стрелковых дивизий, в том числе и моему 24 батальону был дан приказ форсировать реку Ворсклу, занять на правом берегу плацдарм, закрепиться на нём и оборонять до подхода частей прорыва. Бои на Курской дуге были страшные, много наших солдат полегло, так что и бойцов второго эшелона вроде меня направили на передовую. Ворскла, опять же близ Диканьки как у Гоголя, неширокая, но вражеский берег крутой и был хорошо укреплён немцами. Сосредоточилось наше подразделение 22.9.4З г. в густом утреннем тумане у плавсредств в кустах возле реки и услышал я как наши офицеры – артиллерийский и пехотный, командир моей роты, судя по голосу, обсуждают планы наступления: что через пять минут, наша артиллерия откроет огонь по правому берегу. Как только под эту канонаду пехотные передовые отряды форсируют реку моему лейтенанту нужно подать артиллеристам сигнал одной красной ракетой, чтобы перенесли огонь в глубину обороны противника. А немцы пока не прочухались, ведут с противоположного берега лишь беспокоящий огонь, осветительные ракеты в туман время от времени пускают. Обсудили командиры план действий, артиллерийские орудия вдарили по вражескому берегу, мой ротный вышел прямо к нашей лодке, возле которой уже ждали команды к переправе я и пять моих товарищей, и подал команду к форсированию Ворсклы. Мы мигом добежали с лодкой в руках до реки, спустили её на воду. Прыгнули в неё вместе ротным лейтенантом и что есть сил заработали вёслами. Пока наши артиллеристы обрабатывали гребень противоположного берега, подавляя огневые точки врага, а немецкая артиллерия принялась «гвоздить» по реке форсируемой нашим десантом - передовые лодки с десантниками успели добраться до вражеских позиций. И гляжу я, а ротный-то убит, сигнал не успев подать нашей артиллерии о перенесении огня в тыл фашистам, и долбят по нам как наши так и немецкие пушки, а штурмовики лежат на бережку возле уреза воды и поднять головы не могут. Пришлось принять решение самому. Выстрелил из ракетницы командира вверх красной ракетой. Наша артиллерия перенесла огонь вглубь немецкой обороны. Батальон воспрял духом и зачистил от немцев окопы как первой так и второй их оборонительных линий. Закрепились мы, таким образом, на довольно большом мысу Ворсклы, где она делает широкую петлю. Под прикрытием тумана и «бога войны» - артиллерии другие части прорыва подтянулись на наш плацдарм. Ну, они уже днём пошли в наступление. Командованию же надо было разобраться в обстановке: где сделать проходы в минных полях, чтобы пехота могла выйти на оперативный простор, куда перенести огонь артиллерийских орудий и бомбовые удары самолётов, чтобы уничтожить оставшуюся боеспособной военную технику и живую силу противника. Я не генерал, не могу обсказать все тонкости наступательных операций, да ещё и уставным военным языком… 
          Когда выяснили, что ротный убит и это я подал нужный сигнал нашей артиллерии, кроме того, как там формулируется: проявил мужество и находчивость в боевых действиях при занятии плацдарма -  меня командование и представило к награде медалью «За отвагу».  Дядя вздохнул ещё раз: «Этот бой многих «наградил» медалями и орденами, живых и мёртвых. В том числе и саму дивизию, присвоив ей звание Полтавской.
          Помню и другую переправу возле границы Советского Союза с Польшей. Пока наши войска шли по Украине, освобождая наши земли от оккупантов – пополнение набирали в украинских хуторах и сёлах. В первые месяцы войны немцы в хуторах не трогали мужское население, а оставляли «арбайтен» на немецкий Рейх и даже мобилизованных военнопленных  украинцев отпускали «по хатам» с этой же целью. Особенно такое дело у них практиковалось на западной Украине, где многие «громадяне» вообще приветствовали немецких фашистов. Поэтому «на войне как на войне». Докажи, что не приветствовал  фашистов, своим ратным трудом. И вот привели такое пополнение в нашу часть, которая остановилась средь бела дня в каком-то небольшом украинском хуторе перед речкой на вынужденный отдых и переформирование. Мост взорван немцами при отступлении. Речку можно вброд перейти, но берега болотистые и дно топкое, техника без оборудованной переправы не пройдёт. За рекой степь насколько видят глаза, а за окоёмом – Польша начинается. А техника всё прибывает и прибывает в этот хуторок. Ну, что – опытные солдаты траншеи роют, я в карауле эту технику охраняю. Вижу  «рама», фрицевский разведывательный самолёт над нами кружится – значит ждите «гостинцев». Да  вот и «люфтваффе» пожаловало. Мои товарищи в траншеях укрылись, будущее пополнение с перепугу через речку да в чисто поле рвануло, где многих немецкие лётчики из пулемётов и покрошили, а по машинам, что я охранял, бомбами прошлись. Но моё дело солдатское, бросить пост не могу. Укрылся между двух грузовиков с обмундированием для будущего пополнения – они меня и прикрыли от взрывных волн и осколков. Видать фашисты в танки целились, что подальше стояли. Это меня и спасло. Позже прибыл зенитный батальон, сапёры для строительства нового моста и  материалами для этого строительства. Сапёры своё дело сделали, зенитчики и их и наши подразделения прикрыли. Так, что ночью, что замаскировала передвижения воинских частей, кто пешком, кто на грузовиках или даже на танках отправились мы освобождать Польшу вместе с оставшимся в живых новым пополнением. А вот в Польше я был несколько раз ранен опять же при охране полевых складов. Немецкие бомбы как-то не считали второй эшелон тылом. В санбатах подлечили до годности к нестроевой и пошёл я со своим батальоном воевать дальше».
           Дядя поднялся из-за стола, за которым мы сидели, налил нам по кружке чая, поставил в вазочке печенье и конфеты на стол: «Давай, племяш, и мы отдохнём, пока я вспоминаю и переформировываюсь!» Молча попили чаю. «Еще налить, спросил дядя Коля?» -  «Нет, спасибо, слушать мешает». - « Да, а мне баять. К тому же работа языком облегчает жизнь телу. Как именно я тебе в конце воспоминаний расскажу. Так вот в Польше с пополнением стало туго. Не будешь же поляков по хуторам вылавливать и в строй ставить. К тому же у них своя армия была, что за нас воевала, так что на границе с Германией я стал уже годным к строевой опытным бойцом. Мало того – пулемётчиком. Выдали мне пулемёт Дегтярёва, тот у которого здоровенный диск с сорока семью патронами сверху. Ну, стрелять то из карабина я наловчился, даже глаз повреждённый прищуривать не надо, но второй номер пулемёта Дегтярёва всяко-разно лучше меня умел стрелять и, главное, попадать куда надо из пулемёта. Тем не менее, этот крепкий казах попросил нашего командира взвода оставить его вторым номером, а меня назначить пулемётчиком. Он, мол, привык носить патроны, снаряжать ими диски к пулемёту, обслуживать пулемёт, перетаскивать его на другие позиции, а я маленький, худенький с такими делами буду плохо справляться. Лейтенант посмотрел на меня и согласился с его просьбой. И пошли мы с этим казахом Бауыржаном, что на русском означает – братская душа, в составе первого украинского фронта воевать с фашистами уже в их «логове». Сколько раз мой друг-казах мне жизнь спасал… ну, возможно и я ему, только на дальней дистанции. Вот, помню, подходили мы к городу Торгау.  Да, где была встреча наших войск с союзниками 24 мая 1945 года. А перед ним, на расстоянии прыжка кошки, как говорят в неметчине - какой-то маленький городок с цветочным названием стоит на важном дорожном перекрёстке. Цветау, кажется или что-то подлиннее. И засел там, в двухэтажке на чердаке, пулемётчик, что прикрывал отход основного эсесовского отряда к Эльбе, как раз через мост возле Торгао. Эти эсесовцы шли переправляться через реку Эльбу, чтобы сдаться в плен американцам. Вроде бы наши солдаты их там перехватили, точно не скажу, а оставшийся в засаде пулемётчик дождался, когда наш взвод весь выйдет на линию огня в уже цветущем яблоневом саду и как вдарил из пулемёта…   Половину взвода точно положил! А меня братская душа на землю за яблоню толкнул и своим телом прикрыл. Яблоню очередь из пулемёта срезала, а мы оба невредимые благодаря казаху. Когда  оставшиеся в живых бойцы  перебежками, прикрывая огнём друг друга, добрались до чердака – пулемётчика и след простыл, лишь горы пустых гильз от пулемёта MG 42 валяются.  Ладно, один отряд остался перевязывать раненых, хоронить убитых в этом же цветущем саду, рядом с погибшими яблонями, а нашему отделению уцелевший старшина приказал  зачистить от недобитых фашистских солдат этот маленький городок. Зашли мы с Бауыржаном в один из домов. Вроде бы всё мирно. Даже собаки не лают, наверное вместе с хозяевами «на расстояние прыжка кошки», переместились.  Разделились при осмотре комнат, и вдруг я успел заметить боковым зрением в старинном огромном зеркале отражение кого-то в гражданской одежде, но замахивающегося на меня кинжалом или штык ножом. Вот тут я в первый раз в упор высадил весь пулемётный диск, все 47 патронов в человека. Раньше всё доводилось убивать фашистов издалека. В ближнем бою всегда друг прикрывал. Вот он и выскочил из соседней комнаты с винтовкой в руках, готовый убить врага. Посмотрел на убитого мной фашиста, на кинжал в его руке: « Забери трофей, говорит, и не переживай. У тебя будет ещё много возможностей забыть смерть этой абжылпан».
             И он был прав. Убедился в этом, когда мы брали Дрезден. Город большой, фрицы обороняли его отчаянно, но «где русский напрёт – там немец сдриснет». Ну, присловье у меня во время войны такое было, можешь в свой рассказ не включать, в школу всё-таки отдаёшь, маленькие дети небось читать будут. Продвигались мы со своим взводом по какому-то переулку Дрездена. Я из  «Дегтяря» стреляю во всё, что движется прямо по курсу, чтобы оно не двигалось. Два взводных автоматчика на разных сторонах улицы в основном по окнам и крышам врагов выцеливают. Наши товарищи с винтовками берут на прицел дальние развалины и проёмы в домах.  Казах на ближней дистанции меня прикрывает и следит, чтоб в своих  не пальнул в городской неразберихе боя. Все мы успешно используем «карманную артиллерию». И вот, когда я сунулся с пулемётом за угол на какую-то широкую улицу – сразу же получил прикладом по каске от здоровенного немецкого солдата и приложился лицом о диск с патронами на своём пулемёте. Но немец добить меня не успел, потому, что словил пулю из карабина от казаха и упал сверху на меня. Сучу ногами, весь в крови, что течёт из моего разбитого лица и немецкой туши сверху, а выбраться не могу. Спасибо другу, выручил ещё раз: стащил с меня этого кабана и кричит: «Стреляй, давай вверх вдоль улицы! Видишь, немцы по ней убегают!?» А я не вижу ни черта, глаза кровью залило из рассечённого лба? Ну, пальнул примерно в том направлении куда Бауыржан указал и попросил лоб перевязать, чтобы кровь глаза не заливала. Перевязал друг меня, водички из фляжки налил, чтоб я глаза промыл, а тут и наш взводный  подоспел. Спрашивает: «Ранен, Красных!?» - «Да, ничего страшного, лоб рассадил, до свадьбы заживет». -  «Вот и ладно. Обойдите эти развалины со своим напарником, в них уже немца зачистили, выйдите вот на эту улицу». - Взводный достал карту и показал на какую улицу выйти. – «С вами  пойдёт ваш взвод. Сейчас, как ты говоришь, русские напрут – немцы сдриснут и именно по этой улице. По-другому у них не получится. Валите всех, пленных не брать, это по Цветау знакомая вам эсесовская шваль!»
        Знаешь, Жень, ствол пулемёта раскалился и у других моих товарищей тоже стволы на их оружии пятнами пошли от нагрева. Жутко это. Знаю, что враги, а душа убивать всё равно не приемлет. И был этот бой 8 мая 1945г.
         Не успели толком передохнуть, а после Дрездена нашей дивизии был дан приказ двигаться на чешскую  Прагу. По трассе от Дрездена до Праги около 150 километров. Первыми пошли и дошли танки и танковый десант, а мы пехота и значит двигаться нам пёхом. Посему командиры подразделений приказали убрать из вещмешков все солдатские трофеи. А какие у солдата трофеи: Ну, там фонарики, зажигалки, часы, может быть статуэтки какие. Мне, как колхознику, очень немецкие плуги понравились, которыми ихние мужики на конной тяге землю пашут. Очень ухватистые, лёгкие и аккуратные, только в вещмешок их не положишь в качестве трофея. Вытащил из рюкзака три фонарика на батарейках. У нас в Хорошихе, деревне, откуда я призвался, таких отродясь не видали. Только керосиновые лампы.
       Выдали нам на дорожку сухпаёк, мы патронов натолкали в вещмешки под завязку. То есть,  совершаем марш на 150 километров со сверхполной выкладкой и штатным вооружением. Второй номер в данной ситуации был не при делах. Мой друг казах и так жаловался, что его нагрузили как ишака. Так или иначе, а потопали мы от Дрездена до Праги. Дорога долгая, идти тяжело, и стал я байки травить. А я книги любил читать и много их до войны прочёл, особенно об исторических событиях и географических открытиях. Ну и о научных достижениях тоже, вроде первых телевизоров. И сказки мог рассказать и байку, как спастись от медведя, мог завернуть. Ну, это если ты от медведя спасаешься, залезая на дерево, то, чтобы он тебя не достал, нужно взобраться на два метра  выше древесной вершинки и ты спасён.  Хорошо идти под всякие истории. Вроде и дорога покороче и груз полегче. Это кто слушает тому хорошо, а я что-то притомился. Вот мои друзья однополчане и теребят меня: «Давай, соври чего-нибудь ещё!» - «Да устал я, вещмешок тяжёлый, да и пулемёт мало, что 12 килограмм, так ещё и нести неудобно. Дыхалку сбивает, говорить не могу!» - «Давай нам пулемёт, по очереди донесём, а твоё дело нам байки травить. Уж больно ты врёшь завлекательно!» Вот так десятого мая и дошли мы до Праги. Там уже вовсю зачистка города от немецких недобитков шла. Ну и мы с другом в этом поучаствовали. Вот видишь фотографию, где я в Праге, а кинжал в ножнах на поясе – это тот самый   немецкий трофей от которого я чуть жизни не лишился. Вот там мы с Бауыржаном  и  были награждёны медалями «За победу над Германией» и «За освобождение  Праги». Это не моя похвальба. Но ты же про мои медали спрашиваешь, а многие мои фронтовые друзья-товарищи были после ПОБЕДЫ награждены и очень многие – посмертно!  Ну, позднее, уже после окончательной победы довелось нам с другом-казахом прогуляться и до австрийского города Вены. Где мы несколько месяцев квартировали до демобилизации ближе к осени 1945 года. Я, племяш, и сейчас переписываюсь со своим вторым номером, но первейшим другом – Бауыржаном. Жаль, всё как-то повидаться не удаётся. Но, это уже мои проблемы в мирном послевоенном времени.
          Так, что закончу на этом своё интервью и давай пить чай. Э-э-э, нет. Вон  хозяйка из магазина идёт. Она нас сейминут чем-нибудь вкусненьким накормит!»