Письмо поэту и другу. 15 лет назад

Небо да море – сколько хватает глаз.
И бесконечность между зависших ливней.
Это всё ложь, что боги счастливей нас.
Разве что чуть моложе и чуть наивней.
Это всё ложь, что им не внушает страх
необходимость зреть легионы судеб,
веру в себя гася в ледяных волнах.
Я покажу, как было, а ты – как будет.
Вновь от дождей свинцовый провис навес
тот, что Атлант веками держал рукою.
В травах над Стиксом юный заснул Гадес –
как он прекрасен в вечном своём покое!
Как безмятежно лучший среди мужчин
в маках заснул, по-детски поджавши ноги.
Даже на скулах вместо рубцов морщин
розовый след от складок замятой тоги,
как у младенца. Сладок до марта сон
бога в подземном мире. И в безначалье
гендерной роли в пику сам Аполлон
залюбовался с нежной тоской печальной,
как безнадежно светел в плену у сна
тёмного царства юный владыка. Ровно
лето с весной ему неверна жена,
лишь с сентября по март о супруге помнит.
Но, не боясь свой бег обратить в полёт,
как Андалузский пёс, по верхам заката
Кербер залогом новой зимы несёт
в цепких зубах браслет из плодов граната.
Только не вяжет терпкий багровый сок.
Каждой весною вновь на Олимп уходит
горе-жена, сжимая в руке цветок.
Видно, изъян какой-то сокрыт в природе
женской. Вот так и мы со своих орбит
сходим, минуя нравственные законы.
В нас и Олимп божественный и Аид
произрастают генами Персефоны.
Много ли мало, но такова цена
сути своей постижения – неизбежно
новых богов придумывать имена
и отзываться на позывные прежних.
Дождь – не иначе. И горизонт нечист
на руку, в помыслах, ненатуральным цветом.
Юный Гадес, бледнее, чем белый лист,
снова не спит, ожидая кончины лета.