Джоконда

(Рассказки о галиматьях)



Человечество со времён своего образования (к прародителям Адаму и Еве в данном рассказе это не относится) делится на две части. Признаком такого разделения может служить всё, что угодно. Например – у одних есть то, а других этого нет. Вот вам и разделение на две части.
Это к чему, а к тому, что у нашего героя именно этого не было, но было то, что получилось.
Вот оно как вышло.

Сегодня с самого утра просыпавшееся человечество было разделено по такому существенному признаку – «У кого-то утро уже занялось, а у кого-то ещё нет, но предполагалось. А у кого-то вообще нет – не занялось, и даже не думалось, что будет!». У нашего героя случился этот самый «нет» из последних случаев.

Можно задаться вопросом – «Почему так?». Ответ на сей вопрос совсем непредсказуем по сути своего содержания – «Его – утра, как такового, у него не было!».
Наш герой был в своей жизни и по её проявлению в людях художником.

Проработавши всю ночь в поисках фантазийности сюжета, мозг его мыслями истощился … Сюжета найдено не было … Из-за этого уснуть он никак не мог. Ночь и утро было едино без всяких чётких границ между ними … А значит, у него случилось то, что и не рассветай!

Изначальная задумка у художника в голове была такая – «Создать то, чем можно удивить личность, общество и иных … Сотворить бесценное по-настоящему, до глубины самой последней мысли … До самого дна в черепной коробке… Да чего греха таить – в мире! … По крайней мере, в моём мире!».

А вот чем? Это-то в муках не проявлялось. Оно носилось в воздухе где-то рядом, а явно не возникало.
Такая ситуация огорчила голову творящего … А затем возникшее огорчение дошло прямо до самого желудка. А он был к наступившему утреннему времени пуст и не содержал съедобного.

«Эх ты голова … И вроде бы не пустая, как я поутру … Ну кто же может сотворить что-то путное, да удивительное для мира, когда я пустой … Даже пусть будет этот мир свой собственный! … Каждый, что-либо творящий да знает, что путь к хорошему сюжету и вдохновению лежит через меня … Только от меня, наполненного и сытого, может из головы в свет что-то да выйдет!» – так ответил пустой желудок на пришедшее из головы огорчение.

«Во! Надо заполнить образовавшуюся пустоту чем-то доброкачественным! Вперёд в магазин за наполнением … Также нужно для проявления вдохновения! … Давай ка побыстрее!» – откликнулась голова на справедливую критику снизу.
Спорить со своей головой творческий человек не стал.

Для будущего вдохновения в магазине было куплено все, что надо. И какое! Художник долго выбирал, чем бы ему вдохновиться, что поможет в формировании сюжета мирового шедевра, чем желудок успокоится?

С самого дна черепной коробки выплыла дремавшая мысль – «Вдохновись портвейном! Всем будет на радость! Тем более, что тебе не привыкать этим вдохновляться, и от него фантазировать … Да и низы его приемлют … Тоже не впервой! … А кисть потом всё из головы, вставшей на нужный путь творения, сама выложит сюжет на холст … Хватило бы красок … Ох, не пожалеешь ни  … Ни о выпитом, ни о возникшей картине!».

Только от себя мастер для душевного вдохновения ещё добавил к бутылке портвейна на послевкусие кусок сыра ... Немного подумав, покупатель купил ещё одну бутылку того же портвейна и один сочный мясистый помидор.
Голова с желудком тут же взыграли от предвкушения грядущего процесса сотворения мирового шедевра.

Он вышел с покупками на улицу, впрочем, как все выходящие из него, и сразу попал прямо в люди. В большинстве своём люди проходили мимо магазина и всего того, что его окружало.
На выходе у вдохновляемого из магазина, и прямо с крыльца, совершенно неожиданно для него, началось нужное художнику действо. Нет, не употребление им сразу же купленного предвкушения.

Жизнь преподнесла мастеру искомую ночью творческую муку – сюжет!
В сквере, что в стороне от магазина, он вдруг заметил то, что есть и другие люди. Правда, они немногочисленные.
Замеченные зорким взглядом художника особи стояли кучкой на не крепких, переминающихся ногах. Утренняя компания, собранная из них, отправляла в уши людей, идущих мимо, разные непонятные слова, которые применялись для обсуждения тем, только им ведомых.
Правда, собрались они здесь и сейчас не для ведения дискуссий.

Ноги сами принесли вдохновляемого к тем самым, размытым утренним городским воздухом человеческим типажам. Они были в количестве четырёх.
Подойдя поближе, художник от неожиданных открывшихся рельефов чуть было почти не уронил всё им несомое для вдохновения. Дно черепной коробки на пару с желудком при этом также почти, чуть было инеем не покрылись от возможной утраты. Но обошлось без этого.

Образы трёх из всей компании, тронутые тленом от ведения маргинального образа жизни, в один миг обратили к нему свои ничем не наполненные с утра взоры.
Перед глазами творческого ходока проявились очень необычные физиономические рельефы … Они словно сошли с картины Иеронима Босха «Ecce Homo» … Именно те, которые стояли возле пьедестала, конечно.

Наверняка он не собирался уподобляться Босху и запечатлевать их профили в веках. Художник уже подумал отойти в сторону от столь неожиданной компании. Но в этот самый момент одна фигура (похоже, что она из женского пола) тоже повернулась в его сторону.
От взгляда на четвёртый образ он всё несомое чуть было не обронил второй раз. И также второй раз дно черепной коробки и желудок среагировали холодом, но ненадолго. Всё обошлось и в этот раз.

Глазам мастера открылось лицо женщины, стоявшей перед ним. Оно никоим образом не соответствовало и не гармонировало с тем «босховским» скопищем … И мало того, оно было такое очень удивительное и никак здесь не ожидаемое.

Перед художником возник образ Лизы дель Джокондо, или Лизы Герардини – знатной флорентийки, более известной миру по портрету Леонардо да Винчи – «Джоконда» («Мона Лиза») … Но без её улыбки … Не говоря уже обо всех остальных атрибутах, присутствовавших в том портрете … И ещё … Она была нашего, а не итальянского, происхождения!

От встреченного взгляда художник глубоко вздохнул, задержал дыхание, а затем с шумом выдохнул. Творец нашел, то, что так настойчиво искал всю ночь!
От такой встречи тепло разлилось и в его органах там, где был недавно холод.

– Чё вылупился? Не видишь, что это дама … Предложи ей вина выпить … И нам заодно … Гы гы гы … – так разорвал возникшую тишину самый «босховский» персонаж из всей компании невзрачных маргиналов. И он залился глухими звуками, идущими со дна нутра.
– И правда, может уже угостите за погляд … А ха ха ха … – поддержала самого почти «флорентийка», но без улыбки.
– У меня к Вам, мадам Джоконда (имя вырвалось само собой) есть более прелестное предложение … Я художник, и предлагаю Вам мне попозировать для … Впрочем определимся для чего … Как? … Пойдёте? … И, конечно, угощение за мной! – держал такой ответ ценитель женской красоты.
– Ты это … Так не пойдёт! … Уводить из нашей компании за просто так не положено … Ставь-ка нам уважение! – поставил условие самый маргиналистый.
– Интересно, во что же я оценена Вашей милостью в измерении проставляемого уважения? – уже согласная на предложение художника, и кокетливо подалась в его сторону, прокомментировала псевдо «Лиза» … И опять без улыбки.
– Могу предложить Вам в качестве уважения представителя из славного семейства короля вин … На сегодняшний день в магазинном ассортименте оно представлено в виде … Бутылки «Портвейн 777»! … Вот она – пожалуйста! – и художник показал всем то, о чём говорил.
– А нам-то всё одно … Что 33, что 54, что 777 … Лишь бы с ног валило – отрезал хищный профиль самого – А ты чего застыла … Иди прочь от нас … Здесь только на троих … И то на один зубок … Который у меня вообще во рту остался … Гы гы гы …
– Идёмте к Вам … Рисуйте из меня что или кого хотите – покорно в сторону художника ещё больше отодвинулась от маргинальной компании «флорентийка».

В студии первым делом вдохновлённый портретист начал накрывать на стол. Откупорил бутылку «короля вин», от души – не на один зубок, нарезал на кусочки сыр и помидор.
Пригубив с натурщицей по глотку «вдохновителя» мастер начал создавать атмосферу будущего портрета.
Органы, жаждавшие наполнения, получивши свою часть, тоже занялись своим делом. Каждый по своей принадлежности.

Того пейзажа, что написан у Леонардо за Джокондой мастеру взять было не откуда … Даже из головы.
Когда-то очень давно на одной стене комнаты были наклеены фотообои. На них были невысокая гора, поросшая лавандой, закатное Солнце на синем небе, а вдали морская гладь. И они почти не выгорели.
«Дать сервированный стол общим фоном, как у голландцев? Это не та ситуация ... Надо иное, современный пейзаж … Зачем копировать … Если этот пейзаж стилизовать, да хорошенько адаптировать к нашей бытности, то на таком фоне можно и портрет написать!» – решил творец.

За найденный антураж оба опять чокнулись бокалами и приложились. Дама пила культурно – небольшими глотками. Как-то такое её поведение за столом не вязалось с той компанией. Невольно в голове мастера возник вопрос - "Откуда она пришла и как появилась на моём пути?" Правда, быстрого ответа на него он не ожидал - "А затеяное надо довести до шедевра ... И да шут с ними, с- маргиналами … Они там остались! ".

«Джоконда» зарумянилась и молчаливо наблюдала за всем тем, о чём думает хозяин мастерской, его телодвижениями и действиями. Опасности для себя она в них не видела, а посему расслабилась. И это тоже с её стороны стало к месту.

Теперь встал вопрос – «Во что «Мона» должна быть одета?».
Её одежда была хороша для сюжетов, что увековечил В.И. Суриков, хотя она была не совсем в недоносках.
Взгляд мастера ненароком скользнул по портьере. «Вот во что её одену! Складки свисающие сделаю … Фактуру ткани дам … Постараюсь, чтобы не хуже, как у фламандца Антониса ван Дейка! … Конечно, без серебра и золота … Откуда у меня такое шитьё … Но и портьера тоже достойно выглядит …» – подумалось вдохновлённому (напомню, что натурщица при этом, как будто читала его мысли).
Выпили и за будущую фактуру одеяния.

Когда-никогда, а подготовка натуры для её шедеврального запечатления в «веках» была закончена.
На окончательной стадии дама, не стесняясь никого, очистилась под водами от былой компании.

Художник же, то ли от действия портвейна, то ли от своего вкуса к женщине, а может и то, и другое, немного соблазнился открывшемуся обнажённому телу натурщицы … Это влечение усилилось когда он декорировал её в портьеру.
Дама в таком виде оказалась не лишённая особой привлекательности для мужского глаза.

«Эха … Может сюжет в стиле Франсуа Буше? … Понимал француз толк в женских телах … Нет, коли выбрал для себя, как Джоконда … Как Буше потом можно … Тоже от меня в «века» может пойти на ура …» – сдержался мастер.
После такого сдерживания они на пару отметили окончание и этого периода творчества.

За всё время, что дама была в мастерской, она не проронила ни слова. Да и о чём им было говорить? Так сразу и не скажешь о чём … Потому и молчали.
Мастер иногда про себя вслух рассуждал о чём-то своём текущем. Она молчаливо, словно пластилин для лепки, поддавалась на его рассуждения. Да плюс к тому – особое влияние короля вин.

Надо отметить, что между художником и прообразом сложились те самые нужные отношения, какие важны для полного успеха в их общем деле.
Это сродни отношений, сложившихся и ведущих к абсолютному успеху, между врачом и пациентом, учителем и учеником … И так далее.

«Джоконда» для написания портрета села на указанное ей мастером место. Её поза, поворот в три четверти, взгляд и положение рук сразу попали в самую десятку. И всё это было опять без улыбки.
На сей раз, приступая к работе, портвейна выпил он один.

Написание портрета началось в хорошем настроении, с хорошей энергетикой, во взаимопонимании между участниками его создания, полном доверии друг другу. А это уже почти сто процентов успеха в будущем по влиянию его на ценителей … И, конечно, на простых зрителей.
Работая, художник тихонько про себя вслух замурлыкал – Это только цыгане за ножик, Мы ж – за рюмку, и дело с концом … Очень ему нравилась эта песня Ю.И. Визбора – «Теплый стан».
Что показывало его хорошее расположение духа.

Искусствоведы, рассказывая о творчестве того или иного художника, вплетают в анализ его работ такое мнение – «Что чувствовал художник, о чём он думал …». В нашем же случае – наш герой ни о чём таком не думал … Ему просто хотелось написать хорошую работу … А ещё он стал любоваться своей моделью с неким чувством вожделения.

Кисть летала от палитры с красками к стоящему на мольберте холсту. Если поглядеть со стороны, то можно было представить себе, что она живёт своей жизнью. Пишет картину сама по себе, без телесного участия в процессе творения самого художника ... А от него, мол, нужна была только мысль.

Дело дошло до детализации лица «Джоконды» и головы, как таковой. Получились глаза, брови, волосы … А вот рот никак не хотел получаться … Не было улыбки и у натурщицы.
Мастер допил вино, напевая уже знакомую строчку из песни Ю.И. Визбора. И опять, в который раз, приступил к написанию неподдающейся детали.
И вдруг из-под кисти появился рот с высунутым наружу, как бы дразнящим мастера, розовым язычком.

«Что за наваждение … Наяву-то этого нет …» – отреагировал мастер. Его старания по изменению нелицеприятной гримасы на благую улыбку, не привели ни к какому эффекту. Высунутый дразнящийся дамский язычок проявлялся снова и снова, как он его не закрывал красками.
Художника охватила поднявшаяся из глубин тела и выпитого портвейна волна злости к непокорности.

От возникшего чувства он схватил со стола попавшуюся под руку пустую бутылку и решил ударить ею по своему творению … Это выглядело сродни порыва Дориана Грея, героя романа Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея» (правда, тот был с ножом).
Неведомая сила остановила руку с «орудием» возмездия в самом апогее её взлета и … Мастер рухнул. Заодно, он одним махом сервировал пол тем, что оставалось на столе. Тело следом легло на эту сервировку.

Падая на пол, он краем глаза заметил, что модель и её портрет, глядя на его падение, улыбались загадочной улыбкой.
Как ему показалось, они продолжали так улыбаться и дальше, когда он неподвижно лежал в закуске.

Утро у художника занялось в лучшем смысле этого слова. Он поднялся с пола, не помня, как он оказался среди долек помидора с кусками сыра, с рядом лежащей пустой бутылкой с наименованием «Портвейн 777».
На мольберте стоял чистый холст. «Джоконды» в мастерской не было. О том, что вчера был творческий процесс, говорил лишь один устойчивый запах невысохшей краски … На палитре и на кистях.

Первым в его организме огорчился желудок – «Пора бы и наполниться! Сухая ложка рот дерёт – так в народе говорят!». Он отправил своё послание в голову.
Дно черепной коробки согласилось – «Согласна … Пора бы … А потом надо подумать о бытии … И о том, что это такое было вчера?».
Спорить со своей головой творческий человек не стал.

Для будущего анализа в магазине было куплено всё, что надо. На деле же – всё уже известное, но в половинном размере.
Он вышел с покупками на улицу, впрочем, как все выходящие из него, и сразу попал прямо в люди. В большинстве своём люди проходили мимо магазина и всего того, что его окружало.

В сквере, что в стороне от магазина (он специально поглядел в ту сторону), так же, как вчера, стояла кучка маргиналов. Но их было только трое. Никакой дамы среди них не было.
Замеченные зорким взглядом художника особи также стояли кучкой на не крепких, переминающихся ногах.

Головы всех из компании в один миг обратили к нему свои ничем не наполненные с утра взоры. Они с молчаливым укором ждали его. Думали, что он подойдет и принесёт им «уважение» …
Подходить художник к ним не стал, так как не хотел задавать ненужные вопросы … – «Ушла, значит ушла! Может быть, и не было …».

Уже в мастерской  пригубив от гастрономических щедрот, художник сделал давно известный ему вывод из экспресс анализа – «И, правда, что это было? … Ин вино веритас … А ещё лучше по нашему – Что у трезвого на уме, то … У пьяного в желудке!
Хотя, в этом мире всё иллюзия и тлен!».


А. Коро, февраль, 2025 г.