Роман-стенограмма 3 часть

А цыгане всё уходят и уходят кочевать. С городов, поселков, с хуторов на волю, в бескрайние просторы, чтобы вновь затем остановиться возле какого нибудь поселка или хутора. Копыта их лошадей шаркают то по степным дорогам, то кибитки вывозят их на асфальты вблизи городов. И даже по ночам они двигаются по дороге, освящённой далёкой то ли планетой,а то ли большим светящимся космическим кораблем. В ночные часы все звуки намного отчетливее, слышен треск передвигающейся кибитки и громче позвенькивает подвешенное к ней железное ведро с овсом.  А повозчик уже давно дремлет, и лошади сами идут вперёд без вожжей и хлыста, свободно посередине дороги, на которой нет совсем машин. И бывает, что проснувшись утром, он видит,что лошадь съехала на обочину и жует влажную от росы траву. И мимо проезжают самые ранние автомобили. И рядом ни домика, и нет реки рядом, чтобы напоить коня. А значит надо продолжать путь. Но вот вдали блестит река и виднеются мелкие белые точки в зелёных одеяниях. Но цыганское радио давно доложило, что в этом месте останавливаться не стоит. Глазницы домов закрывают вмиг свои веки в виде темных ставней, как только завидят вышедшую на охоту женщину в длинной цветастой юбке со своим многочисленным выводком. Обычный хуторской оседлый народ начинает быстро креститься при виде этого внезапного вторжения извне чужеродной массы. Один лишь председатель местного колхоза не боится их, да одна казачка, которая всегда прежде боявшаяся и сторонившаяся их, с некоторых пор стала относиться к этой массе совсем по-другому.  Вот они проезжают мимо местной кузни. Они подъезжают совсем близко к хутору. Женщина все таки останавливает повозчика. Она решает войти в этот хутор, несмотря на плохую молву своих сородичей о нём. Попытка не пытка, тем более дети давно уже оголодали, да и ей самой с мужем не мешает подкрепиться. Женщина поднимает полусонных детей и ведёт их в сторону хутора. Самая старшая дочь, совсем уже взрослая, берет на руки самую младшенькую сестрёнку. Они заходят в хутор, спускаются по круче и видят перед собой высокий деревянный дом на сваях.  Они подходят к открытой калитке, и их мать обращается к хозяйке дома.
-Эй, молодая красавица, дай, погадаю. Расскажу,что было, что будет, чем сердце твое успокоится.
Если бы не все события, произошедшие за два последних года, она сразу же и убежала бы в дом со страху, ну или бы быстро сунув им в руки узелок, сказала бы: “Берите, больше ничего у меня нет”.
Женщина оказывается сердобольной. Не могла она ничего не оставить малым детишкам, если бы и боялась очень цыган. Но женщина в белом платке подходит ближе к этой цыганке, она не отгоняет их.
-Что ты так на меня смотришь? Будто бы спросить что хочешь?
Цыганка по ее взгляду понимает, что они попали удачно. Она сама без спросу толкает калитку, и вся ватага проникает во двор.
-Они тебе и споют и спляшут, - лепечет обрадованная цыганка. Она хлопает в ладоши, и девочка с мальчиком вытанцовывают. У женщины падает сердце при виде этого. Она берет в руки мальчика, и все идут в сторону беседки.
-Пойдемте, я вас накормлю, - говорит она.
Все усаживаются за стол. Дети сразу же принимаются за еду, вынесенную хозяйкой. Все молчат. Где то недалеко слышатся артиллерийские выстрелы. Какой то военный учебный гарнизон из училища прибыл на военные учения в эти края. Дети уже покончили со всей едой. Принимаются за виноград и арбуз.
-Почему у вас кузня закрыта? - спрашивает цыганка.
-Кузнеца нет.
-И давно?
-Второй год.
-Уволили или сам ушел?
-Сам ушел.
-Значит мало ему платили.
-Вроде немало.
-А зачем же он ушел?... Дай родненькая, погадаю тебе за твою доброту. За то,что детей моих накормила.
Женщина пристально смотрит на цыганку.
-Давай я тебе погадаю. Вон, на лице у тебя написано. И муж у тебя есть.И дом у тебя был. И друг у тебя был. Говорил, сиди на месте. И враг у тебя был. Говорил, не балуй, отбиру самое дорогое. А ты?
-Истинную правду говоришь. И враг был, и злодейка была.
-Ну какая она злодейка? Она замуж вышла, бабой стала…
Цыганка недоуменно смотрит на незнакомую ей женщину.
-Правильно. Вышла замуж, хотя и не за цыгана.
-Как? Разве злодейка не за друга вышла?
-Мишка то был друг, а стал супруг.
-Ну а тот что же?
-Да нехай он долго не перебирает. А то он хочет самым честным цыганом быть.
Женщина смеётся каким то странным смехом.
-Как же это? Значит цыганка не за цыгана вышла?
- А что тут такого? Цыганка, она каждому желанна.
Женщина продолжает смеяться. Вся она как то резко меняется за последние пять минут. Была такой спокойной, а теперь… Цыганка пугается такой перемене в женщине, она торопит своих детей. Они уже почти выходят со двора. Но женщина их останавливает.
-Постойте!
Она протягивает платок и кофту. Затем она убегает,чтобы ещё что-то принести.
-А ты не закричишь,что цыганка тебя всю обокрала?
Женщина вне себя от счастья,  приносит ещё какую то одежду, затем бежит обратно и приносит ведро с зерном и корзину с яйцами и помидорами.
-Значит, цыганка за русского вышла, - словно не веря, повторяет женщина.
-А цыган то что?
-А цыган ушел.
-Куда?
-Не знаю милая. Ушел, в свою цыганскую дорогу.
И вся радость женщины куда то улетучивается. Цыганка вытаскивает амулет.
-Вот тебе, на счастье. Бах называется. Чтоб твоя любовь всегда была при тебе. Дай Бог тебе огромного счастья!
С этими словами она всё ещё опасаясь женщину, выводит быстро детей на улицу, и они исчезают.

А он в своем новом железном седле давно выехал из степных дорог на асфальтовую трассу и уже простоял целый час на пароме, двигавшегося из поселка Весёлый. Но не проехав и десяти километров правее по грунтовке, в сторону Большой Мартыновки, в середине небольшого леска его машина затрещала по швам. Появилось виляние руля и стуки где то внизу. Было ещё светло. Солнце стояло где то слева, ещё довольно высоко над горизонтом и небольшое, как в полдень, уходя по-тихоньку на запад. Будулай остановил машину и раскрыл дорожную карту. До места назначения, до лесного кордона, оставалось ещё километров триста, не меньше. Он достал из бардачка банку тушонки, хлеб и бурдюк вина оставшегося от свадьбы  и собирался уже приступать к еде, как где то сзади услышал какой то нарастающий гул. За левой кромкой леса от него вдоль поля бежали мужчины и женщины. Цыгане. За ними гнался на тарантасе с лошадью  какой то мужчина в костюме с кнутом в руке. Он нагнал одного из цыган и стал бить его кнутом. Остальные, как вкопанные на время в растерянности остановились. Затем вновь все побежали . Мужчина побежал за ними. Будулай подбежал сзади и отобрав у него кнут, повалил его на землю. В нем Будулай вмиг узнал цыгана. Он сломал об колено его кнут.
-Ты за это ответишь, - встав, погрозил ему мужчина, - На кого руку поднял, засужу!
Этот мужчина внимательно оглядел Будулая и на этот раз произнес:
-Ты лучше проваливай. По добру, поздорову. Не влезай в наши дела. Ехал мимо. И езжай дальше мимо отсюда. Я тебя отпускаю. Воспользуйся моей добротой.
-Спасибо. Спасибо, что отпускаешь. Только я хочу тебе напомнить одну цыганскую поговорку. Никому не грози и сам не будешь бояться.
-Поговори. Каждый кочующий будет мне указывать.
-Кнутом хочешь людей учить?
-Ну а как ты бы на моем месте поступил, если бы они у тебя лошадей поворовали? Целых одиннадцать лошадей угнали. Это не проезжие цыгане, свои. Я им дома построил, деньги взаймы дал. Я конечно, мог их под суд отдать. Но я их по-цыгански, по-своему  проучил.
-И вы считаете себя очень добрым?
-А ты считаешь,что лучше их за конокрадство на пять лет припрятать? Уж лучше под кнутом побыть, чем под судом.
- Нет! Не все то лучше,что лучше, товарищ директор. По мне лучше под суд, чем под кнут.
-Ну давай тогда посадим их, вместе. За то,что коней  у меня своровали. Ты не против? Давай, посадим, - засмеялся директор.
-Одного вы уже посадили. Знаем. Он вернулся к вам в совхоз, а вы его ни за что посадили. Вы посадили его за бегство и пришили ему конокрадство.
Будулай имел ввиду одного знакомого цыгана, на днях почта все донесла. И если бы он действительно украл лошадь у этого директора, то цыганская почта так и доложила бы. Что он действительно виновен. Но он не был виновен в конокрадстве.
-Смотрите, товарищ директор, чтоб вы не оказались на месте этого цыгана. Я лично сделаю так, чтобы народный суд досмотрел это дело. И тогда вам не поздоровится.
-Какой ты разговорчивый. Не боишься?
-Будулай подошёл вплотную к лицу директора.
-Бойся ты! - обратился Будулай к нему уже на ты.
Директор впрочем не стал спорить или угрожать ещё дальше. Он как то испуганно и подобострастно  взглянул на Будулая и ответил:
-Да, было дело…. Но сейчас то я никак не могу освободить его. Сам знаешь. Начнутся подозрения. Из города могут прислать комиссию. И дальше он уже продолжил на вы.
-Вы уж меня извините. Я готов извиниться перед этими цыганами. Хотя на этот раз они действительно у меня украли целых одиннадцать лошадей. Есть акт осмотра конюшни. Подделать я его не мог. У меня же в подчинении и бухгалтера и зоотехник. Они все знают.
-Я вам верю, товарищ директор. Ну так как быть с тем цыганом? Возбуждать заново дело или как?
Директор обречённо присел, держа в руках свой сломанный кнут.
-Хорошо. Я все забуду,если вы мне поможете. У меня поломка в мотоцикле появилась.
Директор облегчённо вздохнул.
-Давайте, давайте, конечно, я вам помогу. Все сделаем,как надо, - залепетал директор.
И они вместе поехали в совхоз. В МТС послушали мотоцикл, проехались на нем на улице. Посмотрели рулевую тягу. Разобрали передний карданный вал. И нашли неисправность. Крестовина этого карданного вала оказалась треснутой. Быстро заменили и все обратно собрали. На все это ушло часа два. В Большую Мартыновку, как в промежуточный пункт своего следования, он добрался уже, когда совсем стемнело. Он провалился в объятия свежескошенного стога сена, пахнущего дикой резедой и ландышем, совсем рядом с селом, а в мозгу непрестанно звучали слова председателя: “Целая банда руководит этими конокрадами. Страшные люди”. Это он ему сказал, сидя в люльке мотоцикла, когда они направлялись к его совхозу…
Уже утром Будулай доехал до лесного кордона.
-Завидую я тебе, Будулай. Если бы не мои обязанности, я ей богу, попросился бы к тебе на раму. - говорил ему Николай Ожогин, бывший его фронтовой друг и подчинённый. В его отделении он служил радистом. По азбуке морзе во время забросок разведки в тыл врага передавал необходимую информацию в полк.
-Как на передовой живу. Воюю с браконьерами, - прикусывая сахар и шипя горячим чаем, говорил Ожогин. Но то была война, а здесь враг ходит рядом. В городах они все приличные люди, эти браконьеры, так же, как и все работают, а попадают в лес, начинают стрелять в лосей и косуль и глушить рыбу. У волка оружие это когти и зубы, а браконьер это можно сказать специализированный воин, напичканный всяким оружием. Ружье с оптикой и даже самодельная граната, чтобы глушить рыбу. По сравнению с ними твои цыгане-конокрады это жалкие кустари. Воровать и убивать это не одно и то же. Совсем разные вещи. Да и воруют тоже в лесу, и не какие то жалкие два-три бревна для стропила дома, а целый лесовоз. Ближе к осени сено тоннами воруют. Вообщем моя война не окончена. И конца ей и края не видать. Людей не хватает, егерей нет.
Они сидели у высокого бревенчатого дома за накрытым столом в тени возле молодого тополя. Пили душистый чай из самовара с варениками и медом.
-Да ты ешь, не стесняйся, с дороги то голодный небось, - старался угощать Ожогин.
Попив чай, они вместе поднялись на мезонин. Это был, как бы отдельный  чулан с балкончиком. Они присели на старый диван.
-Никогда не думал,что и после войны такая пакость может быть на свете, - вздыхая, - говорил Ожогин.
Он даже встал и заходил по тесному пространству мезонина взад и вперед. Короткие половицы смещались под его тяжёлыми и быстрыми шагами.
Вдруг он встал и замер, будто услышал что то. Доносились какие то мерные звуки. То ли в лесу, а то ли где то в доме.
-У меня даже уши стали шевелиться на каждый звук в лесу. Особенно после того, как мы завезли куропаток из северного Кавказа. А лосей приходится отстреливать нам самим. Жалуются, сады грызут. Но лично я как то не могу в них стрелять. Рука не поднимается. Смотришь на них, а они на тебя.  И не решается рука нажать на курок. А они все чуют, слышат. Пока стоишь вот так, они и сбегают в глубь леса. Чтобы их убивать, надо отбрасывать всякие эмоции, все мысли, отключать душу свою, а я не могу.
И Ожогин сел вновь на диван, меняя тему разговора.
-А у вас на конезаводе лошади есть ещё? Удалось развести элиту?
-Да.
-Ты там не один у Стрепетова из наших?
-Не один.
Ожогин думал,что Будулай лишь на время отлучился оттуда. Тот не стал разуверять его в этом.
-Вдвойне завидую тебе, Будулай. Ты там при своем деле, да и ещё вместе с теми, с кем войну прошел. Хотя конечно и мне тут грех жаловаться на свою жизнь. Здесь недалеко областной центр, в восьми километрах. Езжу туда на своем “Урале” за продуктами. Воздух здесь чистый. Чистейший можно сказать. Эти сосны все, которые ты видишь, я насадил. То есть конечно не я один, но они все уже при мне появились. А ведь здесь раньше одни пески были. И никакой другой жизни мне не надо вроде бы, но пусто стало без доченьки моей Оли. Мы с женой так и завяли, когда один студент лесного института ,бывший здесь на преддипломной практике, взял, да и прихватил ее за крыло. И остались мы совсем одни. Но против этого никак не попрешь. Закон жизни и природы. Мы ведь и сами такими были. Не спрашивали родителей тех, кого брали под свое крыло. Ты наверное, там Будулаша, среди людей на конезаводе, и тебе это трудно понять? Тоска одиночества. Хотя вроде и не один я был. А без Оленьки такая тоска нахлынула. И на меня и на жену. Игрушки от нее прятал, вот в этом самом диване. Но через год появилась… А вот и она. Ну ты сам сейчас поймёшь. Послышались шаги, затем долгий скрип внизу. Через некоторое время появилась белая головка и затем вся девочка ,ей было года два.
-Дедуся, Лена пришла.
-Ну и кто тебе разрешил? - строго спросил дед.
-Я сама, - и вставая с четверенек и обнимая ногу деда, она делая кислое лицо, попросила:
-Не нужно, дедуся, Лену ругать.  И тут увидев Будулая, она ещё крепче прижалась к ноге деда. Что-то испугало ее при виде бородатого незнакомого человека.
-Это Лена, хороший дядя.
Она поняв,что это “хороший дядя”, стала осматривать эту комнату. Она начала трогать чучела, которые стояли на тумбочке у дивана. На стене в книжном шкафу стояло много книг. Она стала передвигать чучела, брать их в руки. Затем ее взгляд остановился на какой то большой коробке, лежавшей среди чучел. Она взяла эту коробку и открыла ее.  Внутри нее было много речных ракушек, коллекция деда. Затем она вновь устремила свой взгляд на чучела, перед ней прямо стояло чучело сокола.
Она закрыла коробку, дед ее положил на место.
-Лена, там бяка. Пыльно.
Внутри коробки действительно много было пыли. Да и вообще на всей тумбочке. Лена поднялась на диван к деду.
-Уехали и оставили нам Ленусю. Дескать им надо доучиваться, на ноги вставать. В первое время мы вообще не понимали, радоваться нам или горевать. Ответственность большая. В глухом лесу ухаживать за ребенком. Пришлось нам обеим напрячься тогда.Теперь уже привыкли.
Ленуся то с любопытством взглядывала на Будулая, то прижималась к деду.
-Я тут недавно одно такое высказывание вычитал. “Первый ребенок - последняя кукла. Первый внук - первый ребенок”. Только в зрелом, серьезном возрасте по-настоящему заботишься о маленьком человеке. Не в молодости. Это если только не дай бог, не будет родителей, тогда не к кому переложить заботу о ребенке. А у вас цыган наверное не так? Не на кого и оставить сына или дочь, если что. Потому как, вы к одном месту не можете привязаться никак. А теперь я уже боюсь, что в один прекрасный день приедут ее родители и увезут от нас. Так ведь оно и должно когда-нибудь случиться. Поживут немного для себя и о своей дочушке вспомнят. Да и она сама попросится к своим родителям, не век же с нами ей жить. И опять станет пусто в доме…
В этот день Будулай заночевал в том кордоне. На следующий день, к полудню он засобирался.
-Ты что это заспешил? - удивился Ожогин.
-Мне нужно ехать, - ответил Будулай.
-А может останешься ещё на чуток?
Завтра понедельник. Хотел провести рейд с утра. Посмотрел бы на мою работу, как я здесь воюю.
-Нет, мне пора. - твердо сказал Будулай.
Будулай никого не обманывал. Ни Ваню в том, что он накочевался на всю жизнь, ни Стрепетова, директора конезавода. Но по мере своего движения по своим картам он чувствовал, что не хотел расставаться с этим степным ветром, который сдувал все яркие угольки памяти на ее дне напрочь. И чаще его стали одолевать сны по ночам. И часто просыпаясь где то под влажной скирдой или где-нибудь в роще, когда только лишь малиновое юное зарево от свежего ещё не взошедшего солнца зачиналось в ночном голубом небе, он долго не мог ощутить себя и время своей жизни.

С подножки самосвала августовским ясным утром спрыгнула молодая женщина и направилась по направлению к хутору. Она пошла наискось от дороги к кукурузному полю. Ее муж высунувшись из кабины, сурово одернул ее:
-Тебе бы Настя, пора уже привыкать полегче скакать.
Она никак не отреагировала на его слова.
-А то давай, я тебя до хутора довезу, - предложил он.
-Нет, я же сказала,что сразу туда не пойду, - ответила она,
полуобернувшись.
Самосвал сдвинулся и подъехал рядом, не останавливаясь.
-Ну тогда на обратном пути я за тобой спущусь, - проговорил он ей из кабины.
Она подняла голову и немного сердитым голосом ответила:
-Незачем. Встретимся здесь.
-Ну как знаешь, - хмуро буркнул муж и развернув машину, нажал на акселератор, обдав густым дымом заросли колючего репейника.
Цыганская почта ей давно доложила о том, что могилу Гали  перенесли в хутор.Она увидела дерево, но рядом не было ни одного признака былого нахождения здесь могилы. Все было перепахано вокруг, и в том месте также виднелись следы от тракторной гусеницы.
Разлученная в раннем возрасте со старшей сестрой войной, она почти не помнила ее, и поэтому она как то отдаленно могла представить ее смерть в каком-то кукурузном поле, возле какого-то хутора. Тем более, что и Будулай и ее отец рассказывали об этом совсем кратко. Сюда она приехала уже во второй раз. В свой прошлый приезд она постояла немного возле той могилы, едва ли верив, что там могла находится ее сестра. И тогда она ещё не могла все четко представить о случившемся с ее сестрой. Но теперь оглядывая все это поле зрелых, уже готовых к уборке початков кукурузы, она вдруг воочию все это представила. Она явственно увидела перед собой немецкий танк и кибитку, в которой находилась ее несчастная сестра. И она даже на какой-то момент почувствовала рядом и услышала лязг гусениц и крики ее сестры. И теперь она шла в тот хутор с намерением повидать оставшегося в живых сына Гали и Будулая. И встретиться с той самой казачкой, которую видела здесь однажды.
Уже в середине спуска из степи в хутор она отчётливо услышала копытную дробь надвигавшегося табуна где то сзади.  Лошади шли на нее, она перешла, как можно дальше на обочину. И вдруг чья то длинная морда коснулась ее плеча и лица. Она инстинктивно отшатнулась от нее,стараясь отойти от нее, но обладатель этой морды пошел за ней, толкая ее в плечо. И подняв глаза, Настя радостно вскрикнула:
-Гром?!
Подъехал пастух на лошади. Он щёлкнув кнутом, крикнул:
-Ух ты, Гром, цыганское отродье! Людей пугаешь, а вы гражданка стойте на месте и не бойтесь.
-А я и не боюсь, - радостно ответила Настя.
-Так это ты мой Гром, ну привет! 
-У него дурная привычка, приставать к женщинам. Он вас видно спутал с другой.
Табунщик имел ввиду Клавдию. Примерно полгода назад председатель колхоза хутора Пухляково “Рассвет” Тимофей Ильич Ермаков приобрел у того самого директора конезавода Стрепетова вороного высокого дончака с рыжей холкой на спине и на шее. На нем пас табун Будулай. А зимой председатель выпросил у Стрепетова по старой дружбе этого приглянувшегося ему  жеребца. Будулаю пришлось пересесть на другого граста.
-А что это вы его своим назвали? - подозрительно спросил ее табунщик.
-Это мой давний знакомый. Он приехал сюда из моих краев, - не стала скрывать Настя к вящему удивлению собеседника. Гром стал обнюхивать мордой ее карманы.
-Ничего у меня нету, Гром. Знала бы, я конечно припасла бы для тебя сахару, - виновата проговорила Настя.
Табунщик шлёпнул кнутом Грома.
-Ух, ты, бабий прихвостень! Мало тебе попрошайничать у всего колхоза.
-Это же я виновата, - заступилась за него Настя.
-Иди, беги, а то и мне попадет от твоего нового хозяина, - она шлепнула его по  боку. А Гром продолжал прижиматься к ней своей мордой.
-Ну беги же! - она оттолкнула его на этот раз жёстче.
Конь нехотя повиновался ее голосу и жесту и стал догонять табун, уходивший в направлении колхозной фермы. 
Табунщик ещё раз посмотрев подозрительно на гостью, тоже поскакал в сторону фермы. На окраине хутора, возле птичника встретились Насте две женщины в белых халатах. Та из них, что была постарше, внимательно взглянула на ее и проводила долгим взглядом. А чтобы попасть на общую братскую могилу, надо было подняться выше, на песчаное плато, сделанное когда то людьми. Перед Настей открывался взор на него, возвышавшееся между птичником справа от нее и далёкой фермой слева. Ферма состояла из коровника, свинарника и конюшни. Ещё дальше отдельно от нее располагалась колхозная машинно-тракторная станция. После птичника правее начинался крутой спуск в хутор. И у самого входа в хутор и стоял высокий дом Пухляковых. Настя отойдя в сторону от проезжавшего очередного грузовика в сторону дальнего склада фермы, груженного толью для крыши нового птичника и постояв с минуту, выжидая, пока уляжется поднявшаяся столбом пыль от машины, пошла в сторону братской могилы. Подъем на нее был сложен каменной лесенкой. В ней лежали те солдаты, которые погибли здесь летом 1943 года.  В предместьях этого хутора одно из соединений красной армии отгоняло немцев на запад. В округе до сих пор находились гильзы, ржавые автоматы, железные каски и  обломки от пушек, а примерно лет десять назад кое-где были видны следы от брустверов и окоп. Теперь здесь все вокруг хутора  было вспахано и перепахано. Погибавших солдат хоронили прямо здесь, недалеко. А затем их перенесли на своеобразный земляной помост и таким образом, соорудили общую братскую могилу. Здесь прошел один из боёв всей летней наступательной операции тысяча девятьсот сорок третьего года на территории ростовской области. В сорок третьем году здесь не делали окопов красноармейцы. Быстро пробежали наши части вслед за убегавшими гитлеровцами. На второй год войны уже немецким солдатам приходилось сосредотачиваться в окопах. Наступали наши солдаты и танки. С поддержкой авиации. Но были при этом все таки и павшие. Настя торжественно поднялась на небольшую площадку, огороженную невысоким деревянным забором, и стала ходить от общего постамента вглубь по рядам. В самом конце она увидела безымянную могилу. Она была единственной такой из всех. Кто-то уже положил полевые цветы на постамент рядом с деревянным памятником с красной звездой на верхушке. Она постояла минут десять и пошла в хутор.

Вот и опять он в седле. Третьем уже по счету за последние два года. Когда он был в таборе, он редко садился на лошадь. Он либо пешим порядком вел табор за собой, либо сидел в головной кибитке, управляя лошадьми. Уйдя с табора, он сел на велосипед. Не потому,что без него нельзя было обойтись теперь уже в одиночном своем пути, а нужно было просто чем-то заменить средство передвижения. Даже если он держал его только в руках, а не садился за руль. Просто так без ничего не полагалось быть цыгану в пути, точно так же, как и любому казаку в полной военной экипировке. Будь то на войне или при возвращении с нее. Цыгане, живущие или кочующие на Донской земле, перенимали себе некоторые старые обычаи и порядки местного населения. Теперь конечно же казаки могли двигаться и без коней. Но скажем, шофёры, такие, как Михаил Солдатов, с точки зрения цыган были теми же настоящими казаками, что и прежде. Потому как цыганам традиционно всегда нужно,чтобы рядом был какой-либо транспорт. Не важно, кибитка ли это, конское седло ли, автомобиль или мотоцикл. А на худой конец велосипед. Без этого ты можно сказать, неполноценное лицо, подобно тому, как мужчина без женщины. Но таким образом вопрос стоит только у цыган. Русские давно уже ничего такого не видели в том, что человек иной жил бы один, без жены и детей, длительное время или всегда. Иначе обстояло с этим у цыган. Сами современные казаки конечно же не смешивали железный механизм с конем. В их понимании настоящие казаки преимущественно остались в прошлом. И лошадь для казака это не просто необходимое средство передвижения, это прежде всего живое существо. А у цыган проще. Не любят они лошадей так же, как казаки. Но со временем и казаки их перестанут любить. Ибо время неумолимо, как и прогресс вместе с ним. К вечеру того дня, когда он покинул Ожогина, он по своей военной карте добрался до холмов Орловской гряды. Оставалось ещё километров сто до города Сальска, в котором жил его фронтовой друг, сержант Шелухин. На следующий день он благополучно проехав эту гряду по узкой дорожке среди буйных трав, выехал на шоссейную дорогу, и доехал до небольшого города Пролетарск. Там он остановился,чтобы сделать некоторые покупки. Купил новый жилет и три буханки хлеба. Заночевал в лесочке за городом. На следующий день он в близлежащем озере вымыл мотоцикл и сам искупался в нем. Паромом он свежим добрался до Сальска. На всем том пути он не встретил ни одной цыганской повозки. Да и не искал он больше встреч со своими соплеменниками. Он уже в мыслях не осуждал их за кочевой образ жизни, ибо и сам запутался в этой жизни, и они сами могли спросить его при встрече: “А сам то ты Будулай, как оказался опять на колесах?”. Но для цыганского радио и не нужно было, чтобы он встретился с кем-то из них лицом к лицу. Неизвестно каким образом, опережая его мотоцикл, катился на всю округу слух о таком цыгане Будулае с полным иконостасом из трёх боевых орденов, и четырех медалей, который недавно всех цыган агитировал за оседлый образ жизни, а теперь и сам колесит без конца по степи с утра до ночи. Но мол кочует он один обособленно от других, чурается своих же цыган, видать очень гордый.
В Сальске он также походив по рынку, решил подкрепиться в одном двухэтажном здании столовой. На первом этаже размещалась небольшая кулинария с несколькими столами, чтобы что-нибудь стоя быстренько поесть, с кофе или компотом. На втором этаже была добротная, просторная столовая. Зал был пуст, когда Будулай поднялся, чтобы поесть. Он взял первое, второе и чай без ничего. Расплатившись, он подошёл к самому близкому столику и сев, размеренно принялся за суп. Появился какой то мужчина лет сорока. Он был в потертом клетчатом костюме, трико и  серой шляпе. Он взял салат и рюмку вина и направился к столикам. Уже издалека он окликнул Будулая:
-Будулай, ты?
Будулай обернулся на знакомый голос.
-Ты, - радостно проговорил мужчина подойдя к столику Будулая.
-Здорово, цыган проклятый. Как ты здесь оказался?
Будулай встал и подал руку.
-А я к тебе приехал. Из конезавода. Вот отпуск взял. Собирался к тебе. От Ожогина еду.
-И как он там? Воюет?
-Воюет.
Мужчина стоял и смотрел на него, словно не веря, что перед ним стоял его давний командир.
-За встречу по маленькой. С войны ведь не виделись. Я угощаю, - проговорил мужчина и пошел с пустым подносом брать вино. Через минут пять он вернулся с двумя бутылками портвейна и двумя стаканами. Он налил Будулаю, затем себе.
-Вот жизнь, пьем магазинное, а дома полный подвал своего.
Они подняли стаканы.
-За все доброе, - произнес короткий тост мужчина.
Мужчина почти залпом выпил свой стакан. Будулай сделал лишь один глоток.
-А ты почему не пьешь? Должен же ты с другом выпить.
-Не идёт, не хочется, - ответил, морщась Будулай.
-Винцо то дрянь. В чем в чем, а в вине я научился разбираться. Дома у меня свое есть. С него то всё и началось.
Он зачем-то придвинулся поближе к Будулаю, налил себе ещё и выпил.
-Началось с того, что привез я свою жену на этот берег и сказал ей - Здесь будет заложен сад нашей будущей счастливой жизни. А по прошествии некоторого времени будем мы с тобой собственное вино пить, и все это Будулай, в точности сбылось. Своими руками сад на сто виноградных донских чаш заложил. Лучшие сорта. Каждая гроздь, словно мёдом наполнена, светятся, и вино у меня, как заря сверхранняя. А на вкус… тут тебе и полынь, и донник, и вообще, помесь радости с грустью.
Он положил шляпу на стол. От пота его волосы прилипли ко лбу.
-И всё вроде у меня есть. Сад, дом, и вообще всего у меня навалом. Кто ко мне попадает, так говорит, у тебя, Шелухин царит оазис благополучия и любви, и мол ты, Шелухин обязан прожить в таких условиях не менее ста лет.
-Лоза то проживет конечно, а мы вряд ли, - ответил Будулай.
-Может, ты боишься, как бы твой фронтовой друг не спился? Есть такая перспектива. Это дело я в любое время могу прекратить, да не хочу. Ты меня здесь не случайно встретил. Работаю я здесь, от исполкома.  На пол ставки слесарем подрабатываю в этой столовой. А остальное время я на базаре торгую вином домашним. Не просто же так я его развожу. Есть и своя клиентура. Есть и спец одежда. Белый халат с колпаком и клеенчатый фартук. И все это вино благополучно превращаем в радужные бумажки. Но вот только счастья нет. Жизнь вся прошла в погоне за ковришками и мебелями. А ради чего все это? Было бы ради будущего наших детей. Но детей то у нас не будет. Раньше она боялась. Мол ты больной, раненый, видите ли, ей не улыбалось остаться одной с дитем на руках, а теперь простить не могу ей, да и себе тоже, что соглашался. А у тебя, Будулай, большие дети?
Будулай мог конечно ему ответить,что нет, и даже рассказать о гибели Гали вместе с только что родившимся ребенком, но он сразу же и проговорил простодушно неправду-полуправду.
-Да, большие.
-Правда, у вас у цыган такой порядок, что есть дети, что нет, один черт. Да ты не обижайся. О присутствующих не говорят, а я если нужно, могу и обратно свои слова взять. Как я завидую людям, у которых есть дети! Завидую. А теперь что уж… Иногда на меня такая муть нахлынет. Завязал бы глаза и бежал бы куда-нибудь. Из этого оазиса благополучия и любви. Бежал бы, да не могу. Иногда собирусь, да в последний момент даю себе отбой. Она мне всю молодость отдала, жаль ее становится. И самое что непонятное, любит она меня, вот и сбеги после этого, если ты не последняя сволочь.
-Слушай, Егор, а ты ребят из нашего батальона давно не видел? - спросил его вдруг Будулай.
-На десятилетие как-то собирались. У Стрепетова. А что?
-Надо бы к Привалову съездить, но он далеко живёт отсюда. Болен очень.
-Его не было на том десятилетии. Был такой Ермаков, ты его наверно не знаешь. Председатель колхоза. Он тоже был в нашей дивизии. Я его из-за его вина запомнил. Привез целую бутыль. Годовой выдержки. Уж я то в этом разбираюсь. У него в колхозе чаш пятьсот насажено. Не хуже моего. Но у меня то сейчас без выдержки. Зимой будет вкуснее. Слушай, а давай, поедем ко мне. Покажу свой виноградник и вообще. Вином своим угощу,  жену покажу.
-Наверное не стоит, - ответил Будулай.
-Ты не стесняйся, в кои веки встретились. Заночуешь у меня, выпьем.
Шелухин был непреклонен. Видя настрой фронтового друга, Будулай сдался. Он и вообще хотел где-то остановиться надолго и даже жить. Кинуть где-нибудь якорь, забыв о прошлом навсегда. И даже Клавдию с Ваней. Представить, что Вани нет или что он не его сын или что Галя погибла вместе с его сыном. Вход в тот хутор ему был закрыт навсегда.

Когда Настя спустилась от общей могилы, был ещё полдень. День был довольно ветренным, но и жарким. Солнце выходило время от времени из-за наплывших и прочно обосновавшихся на небе жёлто-бурых облаков, которые тут же и норовили закрыть его. Настя долго ходила вокруг птичника, не решаясь войти в хутор. Новостей никаких к  Клавдии у нее не было. Нечем ей было обрадовать ее. Да и неизвестно было, хотела ли она знать что-то о нем. А вдруг она его уже не ждала? И ждала ли вообще? Отойдя немного подальше от птичника и дома Пухляковых от местных женщин она узнала, что дома в это время находился Ваня. Но он от военного училища прибыл сюда на практику, на военные учения и поэтому днём его дома никогда не было. Вместе с остальными курсантами он находился в армейском палаточном гарнизоне и отлучаться домой мог лишь вечером до отбоя. Военный гарнизон обеспечивался трижды,как и положено питанием, доставлявшемся из станицы. Продукты привозили на местный полевой стан. Впрочем в первое время многие курсанты не возвращались в гарнизон до отбоя. Время отбоя как раз совпадало с началом танцев в сельском клубе, и курсанты возвращались лишь в полночь. Командир подразделения курсантов, прибывших сюда с военного училища Николай Андреевич сначала на эти опоздания закрывал глаза. Но когда некоторые из его архаровцев вдруг однажды пришли лишь к утру, то он этого потерпеть уже никак не мог.  Он и так шел на нарушение устава воинской службы, предусмотренного для военных училищ. А тут и вообще будущие солдаты пошли на преступление, плевав на сроки отлучения, обозначенные на увольнительных бланках.  И в итоге сами же курсанты своим поведением все испортили. Все пострадали из-за каких двух непутевых нарушителей уставного режима. И приходилось некоторым влюбленным курсантам довольствоваться лишь временем между окончанием дневной программы учений и вечерним отбоем. Но благодаря этим нарушителям для самого училища стало даже лучше. Николай Андреевич конечно не считал своих мальчиков в этом возрасте способными на какие то неуместные, нежелательные, а вернее, чего греха таить, преступные и самые отвратительные половые подвиги с точки зрения норм социалистической морали, но если все его гаврики ровно с двадцати одного лежали в койках по стойке смирно, то его душе как-то было намного спокойнее.  Ещё не хватало, чтобы пришел жаловаться муж какой-нибудь загулявшей хуторянки с одним из его воспитанников. А если бы начали приходить мужья? Соответствующий сигнал незамедлительно пошел бы в город. А затем не далеко и до министерства. И беды тогда было бы не миновать.
Настя поняла,что Ваню ей сейчас не найти. В беседе с женщинами она узнала о новом постояльце в доме Пухляковых. Командир подразделения, полковник, организовал штаб в ее доме, курсанты обитали в палаточном городке и там не с руки было осуществлять общее командование. Можно было конечно соорудить для него отдельную палатку, но в целях экономии он решил через своего подручного, курсанта Пухлякова поселиться в ее доме. Дважды в день, утром и вечером домой к Клавдии приходили офицеры для доклада. Клавдия с Нюрой были днём на все ещё старом пока птичнике, начальник переговаривался по утрам по рации с начальством и офицерами гарнизона. Затем на весь день уходил на полигон рядом с хутором и после учений поздно вечером приходил обратно в дом Клавдии, в выделенный для него отдельный флигелек. Настю очень насторожило такое сообщение о постояльце. Она теперь с удвоенным желанием хотела встретить Клавдию и поговорить. Ведь та прекрасно ее знала. Хотя конечно же, с другой стороны она не могла что либо требовать от Клавдии. Она могла выйти замуж за кого угодно, даже, если Ваня и был сыном Будулая. Просто ей стало любопытно. И больно за Будулая. Она собрала целую толпу своим появлением. И Настя увидела впервые и познакомилась с той Катькой Аэропорт, стремившейся приземлить любое попавшееся под руку лицо мужского пола, появившееся в этом хуторе. Но теперь она гуляла открыто по хутору с новой пассией, лейтенантом, подчинённым полковника. Она его называла ласковым именем,  Карпушенькой и соответственно порой заменяла это имя другим подстать в выражении - “Рыба моя”. День постепенно клонился к закату. Настя решила не ждать Ваню, пока он вернётся из учений. И вообще не идти в дом Пухляковых. Все и так было ясно. Она не ждала больше Будулая. Да и не было никакого смысла в посещении их дома и разговоре с Клавдией и Ваней. Даже, если она и ошибалась в чём-то. Даже, если и не было полной ясности в ее голове. Она просто хотела увидеть Ваню, но теперь это желание исчезло.
Клавдия по хуторскому радио, не хуже цыганского, довольно быстро узнала о ее приезде в хутор. Но не в самое утро. Утром Лущилиха сидя в зарослях кукурузного поля, увидела какую-то женщину, шедшую по дороге в хутор. А затем уже, заполдень она не преминула среди первых оказаться в той толпе хуторских женщин, которых собрала та же самая приезжая женщина. И тогда она вспомнила ее. Услышав все ее расспросы, она прибежала на птичник и оповестила ее:
-Клаш, она здесь!
Клавдия не ответила, она поняла, о ком было это сообщение. Она сегодня весь день была, как на иголках.
-Помнишь, она приезжала как-то уже. Сродственница того самого цыгана. Который нам деньги оставил.
-И чего она хотела? Где она?
-На тебе лица нет. Спросила так, невзначай о Ване.
-И вы доложили о том,что он здесь, - спросила Клавдия, словно не спросила, а ответила самой же себе.
-Она все знает. Наши бабы всё ей доложили. А о Ваньке она должно быть и до этого небось смекнула. Танки ходят вокруг. Немцы стреляли, а теперечя свои покоя не дают.
Клавдия обессиленно присела на пенек, держась за прутья забора, вспоминая о том, что возможно Будулай все рассказал Насте о Ване в ту ночь возле костра. Нюра была в глубине, в амбаре,  доставала новое зерно для уток. Лущилиха молчала, высматривая Нюру вдалеке, которая светила из темени своим зелёным свитером.
-А о полковнике она знает? -тревожно спросила Клавдия, прервав молчание.
И сама себе же ответила:
-Знает. Глупый вопрос.
-А ты чего это Клаш, что с тобой?
Клавдия резко и быстро сняла платок с головы.
-Ну хватит. Надо со всем этим покончить навсегда.
-Ну и правильно. Такого военного нельзя тебе упускать, Клаш. За ним, как за каменной крепостью.
Она не ответив ничего на слова этой старухи и скинув свой белый платок наземь, кинулась в сторону хутора.


-Нет, так у нас с тобой разговор не пойдет, - решительно заявил Шелухин десять минут спустя, как они вошли с трудом через железные ворота, которые были заперты на десять засовов, не меньше. Снаружи ворота нельзя было открыть. Жена никогда не выходила из дома, с утра до вечера замешивала в большой деревянной бочке виноград и разливала через фильтр по бутылям свежий сок. Стучала пальцами на счетах, считая расходы. Все это она делала в просторном зале первого этаже. Там был рабочий беспорядок, ни дивана, ни штор оконных, никакой мебели, словом, хозяева не жили там.
-Если хозяйка сама не изволит догадаться, как ей следует фронтового друга своего мужа встречать, значит мне самому придется нанести к ней визит.
Будулаю пришлось ждать довольно долго. Он сидел в небольшой комнате за столом, накрытом красно-белой скатертью, прислушивался к голосам, доносившимся за дверью.
И вот наконец, он появился с графином в руке.
-Как говорится, преодолевая яростное сопротивление противника, - весело проговорил Шелухин, ставя графин на стол перед Будулаем.
-Красностоп золотовский! - не без гордости объявил он, поднимая в руке свой бокал. — И опять за все доброе!
Да где оно только это доброе? Про нашу жизнь с женой я тебе уже вкратце рассказал. А что же ты не пьешь? Это мое собственное, не магазинное. Будулай на этот раз залпом осушил свой бокал. Он удовлетворённо причмокнул губами.
-А я что говорю!  - понаблюдав за Будулаем, воскликнул он. — Это не из какой-нибудь разносортицы смесь, а чистой пробы красностоп. Этой лозы скоро не останется на Дону.
Он вновь взялся за графин. Будулай не стал отказываться и на этот раз. Оба вновь осушили бокалы.
-Так ты говоришь, Привалов болен?А что случилось с нашим командиром?
-Операцию делали. На сердце. В сочинской больнице. Он генералу Стрепетову написал письмо.
-А ты знаешь, где теперь живёт начальник нашей разведроты? - вдруг спросил Шелухин?
-Не знаю.
-В Ставрополе. А был он родом  из какого то хуторка из нашей области. Дудников, комполка из нашей дивизии в Туапсе. Авсенев, из разведдивизиона, ну ты его знаешь, в Махачкале. Оба они из Костромы перебрались на юга. А Фролов теперь по Киеву на протезах ходит. В самом конце войны умудрился потерять ноги. О нем мне Ожогин рассказал. Ты не слышал об этом?
-Нет.
-Я это все узнал на десятилетии. У Стрепетова. Кроме тебя и комбата все там были пожалуй. Ну те, кто был в полку у Стрепетова. Нет, что ни говори, а война, это самое лучшее время было в моей жизни. Пусто вокруг. Никого нет.
Шелухин вновь разлил в стаканы. Лицо его было красным, белки глаз покрылись красными нитями. А Будулай совсем не пьянел в этот вечер. Лишь лёгкое головокружение приятно убаюкивало, и слова Шелухина казались все более отстраненными и далёкими.
-Поехал бы я с тобой. Куда глаза глядят. Да как оставить этот двухэтажный коттедж?! И этот виноградник на кого оставить? Она одна со всем этим хозяйством не справится. Везти на телеге баллоны, торговать. Это моя работа. А если закрыть это дело, я то смогу как-то прокормиться. А она? Она не будет работать, я ее знаю. Дом жалко этот бросать. Скотину, какую никакую. После войны с Новочеркаска сюда прибыл на стройку завода. Так и остался здесь. Жили по первости с женой в бараке. С общей кухней на две семьи.  Получил ссуду от завода, дом этот построил сам. Пятый год пошел, как в этом доме живем. Построил и запил по-страшному. Через год уволился с работы. И пошла вся эта торговля. Пришлось на полставки идти работать и торговать одновременно. Вам то цыганам легче с этим. С постоянной пропиской не погуляешь. Придут и вежливо взяв под козырек, выведут куда надо. На работы или ещё того хуже. Если б не Люська, бросил бы эту торговлю. Но ей денег видите ли мало. Вроде нормальная была девчонка, училась в техникуме. Мы до войны ещё познакомились. Сразу после армии. Ездил я по высотным стройкам тогда. Я же до армии выучился на сварщика. И до войны же женились. Но не успели ребенка завести. А тут война.
А после войны, как я и говорил, она уже не хотела детей, боялась, что останется с ребенком одна. А может чего то и другого боялась.
-Бросай всё. Этот дом бросай, - проговорил вдруг серьезно Будулай.
И Шелухину при этом почудилось ,что он говорил ему это откуда-то издалека и не Будулай вовсе, а кто-то другой.
-Легко сказать. Тебе легко говорить. Ничто тебя не держит. А ты сам то как вырвался? На конезаводе кто у тебя остался?
Будулай молчал. Не мог он ответить ничем на эти здравые вопросы Шелухина. Не был готов вот так сразу сориентироваться и как-то придумать единственно верный ответ.
-Значит отпустили или некому тебя и вовсе держать, - начал уже незаметно для себя буровить душу Будулая Шелухин. Но Будулай спокойно ответил тем единственно верным ответом:
-Жена погибла. Ее немецкий танк раздавил вместе с кибиткой.
-Шелухин аж подскочил с места при этих его словах.
После некоторого оцепенения Шелухин спросил:
-Ну а дети есть?
К этому ожидаемому вопросу Будулай успел подготовиться. Он выбрал единственно верный, как ему казалось, вариант ответа.
-Так получилось, что дети меня давно не видели, - туманно произнес Будулай.
-Выходит, ёлка зелёная, что ты свободен. Никто и ничто тебя не держит.
Будулай не стал рассказывать про свои последние прожитые два года. Что мол он уже два года назад твердо решил жить на одном месте. Вряд ли понял бы его даже этот не чужой человек ему, бывший однополчанин, служивший с ним в одной разведроте, побывавший с ним во многих передрягах той проклятой войны и которая всё же была самой лучшей порой жизни для этого его однополчанина, да и для него пожалуй, о причинах его отлучек с двух мест.
-Если ты конечно не женился.
И здесь Будулай как-то постеснялся сказать правду.
-Выходит, не женился, - заключил Шелухин, ибо в его голове все выстроилось: раз дети давно выросли, значит во второй раз не женился.
-А я вот женат, а какой толк? Детей нет, к себе меня не подпускает с этим своим вином, будь оно не ладно. Жизни нет! - разоткровенничался Шелухин.
-Жизнь вокруг, а не в этом месте, - проговорил грустно Будулай.
-Минизавод - улыбнулся Шелухин, — Без продыху считает и льет, а мне возить и возить. А ещё и план составила на каждый день. Сколько я должен продать.  Это разве жизнь? На Изергиль стала похожа. Хорошо было до войны. Любовь, мечты… В детстве я мечтал быть летчиком. Затем архитектором, а после семилетки захотелось быть строителем. Возводить большие здания. Сварным то я недолго работал. У меня с глазами были проблемы ещё с детства. Поставили меня помогать монтировать электросеть. Они вместе с нами работали. По трубам суешь провода, с медным поводырем, тянешь за него, ну вообщем так идёт подключение ко всему. Дело нехитрое. Ну а затем меня вернули в свое управление, в монтажную бригаду, по шпилькам, которые от молний защищают. Громоотводы. Так и работал до войны. Счастливое было время. И с этим у меня с Люськой было все ажур! Но она предохранялась. Научилась от столичных подруг. За года два-три мы перебрались из Сальска в Москву на время. Я там был в длительной командировке.  Решил и ее с собой взять. Жили в общежитии от нашего предприятия. Да, было время. И на Чёрное море ездили по путёвке.
Вино закончилось. Шелухин пошел опять вниз. Через несколько минут он вернулся с новой бутылкой и быстро разлил по стаканам. Он вмиг осушил свой стакан. Будулай отпил полстакана.
-В Чёрное море… А теперь жизни нет никакой. Отпуск на всю эту торговлю уходит. Завтра с ранья опрыскивать лозу и на работу в столовую, а после обеда торговать ехать. У меня же старая кобыла стоит в сарае. Вот с ней и вожу бутыли. На телеге. А в исполкоме я и по сантехнике и электрике. Это кулинарное заведение, где мы с тобой встретились, туда относится. Но там платят мало. А торговля много  даёт. Триста стабильно. Но счастья нет. Тошно мне.
Он опять налил себе и выпил.
Постепенно закончилась и эта бутылка.
-А как бы ты поступил на моем месте? - спросил Шелухин.
-Я бы всё бросил это. Я бы сбежал отсюда, - честно ответил Будулай.
Утром Будулай увидел освещенную утренним солнцем нижнюю комнату первого этажа. Вчера в полусумраке он как-то и не смог оглядеть ее. Из-за крышки винного подвала вылезла жена Шелухина и неприязненно взглянула на Будулая. Было видно, что она была намного моложе его фронтового друга, но что-то  и неуловимое ее заметно старило. То ли складка губ, нарисовавшая на лице чересчур тонкую черточку ее рта, а то ли откровенно неприветливый взгляд из-под черных густых бровей. Будулай кивнул ей, дотронувшись рукой шляпы,  но она не ответила ему каким-либо движением. Лишь зрачки ее глаз сместились за орбиты, провожая его. Шелухин быстро вышел за Будулаем на веранду, даже обогнал его в длинном её коридоре, словно собирался сесть к нему в люльку. При выходе из ворот Шелухин протянул на прощание мешочек с маленькой кадушкой вина и произнес:
-Передавай привет генералу от меня.

В хуторе Пухляково давно уже привыкли к тому,что на братскую могилу приезжали родственники погибших здесь солдат. Поэтому в хуторе особо никто и не удивился появлению посторонней молодой женщины в нем. И все охотно делились с ней тем,о чем они и так судачили с утра до вечера меж собой. О взаимоотношениях полковника с Клавдией Пухляковой.
-Говорю вам, он неспроста поселился в ее доме, - говорила одна из женщин, закатывая куда-то кверху глаза и сладко улыбаясь.
-Наша Клавочка не такая, -говорила другая.
-А она завидует мне, - проверещала Катька Аэропорт ещё издали, она увидела издалека на сборе винограда небывалую толпу женщин в это время дня и решила присоединиться, оставив полную корзину. Настя определенно произвела некий переполох своим появлением. — Не смогла удержать своего блаженного. И сама такая. А он даже не попрощавшись с ней, исчез, аки дым. Вот и хочет меня теперь догнать.
-И деньги оставил большущие, - заметила ещё одна женщина.
-Неспроста это, - произнесла другая.
-На цыгана совсем не похож. Честный.
-Ни одного молотка не унес с собой с кузни. 
-На разведку сюда приходил, он же развееедчик, - съязвила одна полненькая веснучшатая девушка из семьи, недавно переселившейся из другого края.
Одна женщина ее строго одернула за такое отношение к разведчикам в ее словах. 
-А мне Нюрка все рассказала о нем, - не унималась она.
- А что такого Нин,  она могла рассказать о нём? - поинтересовалась Катька Аэропорт. 
-Нет, ничего такого. Но и особенного ничего в нем нет. Цыган как цыган. Все они могут только сказки рассказывать.
-Что-то он мне вроде не рассказывал никаких сказок, - ответила Катерина.
-Наобещал с три короба нашему Ване, а сам исчез. Обещал, что останется здесь навсегда, а сам….  Да и люди в него поверили. Все они одинаковые.
-А тебе какое дело?! Кто ты такая, чтобы заботиться о том, что он там обещал или не обещал? Молоко на губах вчера лишь отсохло, - возмутилась Катерина.
-А это ты у Вани спроси. Чем он не понравился ему.
-А тебе какое дело, Нина? - теперь спросила уже другая женщина, — он должен перед тобой отчитаться?! Это дело Вани и этого цыгана.
-Да чокнутый он какой-то. Ни себе, ни людям, - проговорила на этот раз Катерина.
-Себя приземлить тебе не дал? - засмеялась одна женщина.
-А я не о себе говорю. Мне приземлять теперь никого не надо.
-А я родственница этому цыгану, - вдруг проговорила Настя.
-А не тебя ли я видела как-то в нашем хуторе? - вспомнила ее Катерина, — И кем он тебе приходится? Этот Будулай.
-Он зять мой. Я приезжала могилу ее жены навестить. Моей сестры. Она здесь погибла.
-Эта та, которую немецкий танк задавил? - спросила одна женщина.
-Угу, она. Ее тоже вместе с остальными в общую могилу перенесли.
-Так вы цыганка значит? - с недоверием спросила Нина, — Что-то вы какая-то другая. Это все цыганки теперь химию на голову делают и волосы красят?
У Насти действительно была кудрявая челка спереди, и она отливала рыжеватым оттенком на солнце.
-И все в джинцевых брюках ходят? - спросила она же. 
-Не все, - ответила Настя, — У нас всякие есть. И некочевые, и образованные.
Никто из толпы женщин не спросил ее о наличии у нее какого-то образования, и она не стала говорить ничего. А училась она в педагогическом техникуме, в Ростове на заочном отделении уже два года, переходила на третий курс. О том, что Ваня был на военных учениях в этом хуторе, она не знала.  Да и вообще она не знала, что он готовился стать военным. Будулай и сам не знал об этом, и поэтому он не мог рассказать ей об этом. Женщины по-тихоньку ушли по своим делам. Кто на ферму, кто в магазин, а кто домой. Был ранний вечер. Решив, что ей больше нечего было делать в хуторе, она быстрым шагом пошла из хутора, но наткнулась на Клавдию, спускавшуюся из горной развилки между птичником и фермой. 
Настя ничуть не удивилась, внешне была спокойной.
-Я приехала навестить могилу и ради Вани тоже. Если он конечно дома. На него хотела посмотреть. Мне все Будулай рассказал.
-Его сейчас нет дома.
-Он уехал?
-Он здесь, возле хутора на военных учениях, - не стала скрывать Клавдия, -Вернётся уже скоро.
Настя уже совсем не хотела оставаться здесь. Она хотела ни о чем больше не  говоря с этой женщиной, быстро ретироваться. Михаил наверно уже был на обратном пути. Но все же проговорила:
-Я тут услышала о твоём квартиранте. У него есть семья?
У Клавдии все внутри закипело. Не хватало, чтобы ее личную жизнь перед каждым приезжим полоскали. У баб рот без костей. Раскудахтались на всё село. Им бы только сплетничать, лезть не в свое дело ,да и ещё и этой все докладывать. Ну да, идейная цыганка нашлась. И не постеснялась же приехать сюда и выпытывать. Судья нашлась. Своих мордует, да ещё и к другим лезет со своим уставом. Ходит, проверяет, а она целыми днями на птичнике торчит и узнает все в последнюю очередь. И эта Лущилиха не могла сразу просигнализировать. Тоже мне. А эта женщина не промах. Ей бы сидеть на своем месте. Платье у нее слишком широкое. Ну чего ей от нее ещё надо?! Видела же ее ещё утром! И узнала! Надо было сразу же тогда дорогу ей преградить в хутор. Не знала, что она такая.
-Он один. Ее жену немцы с малым дитем на чужбину угнали, - еле сдерживая себя, ответила спокойно Клавдия.
-И с той поры он так один и живёт?
Ну какое ей дело? Кто как живёт. Впрочем было совершенно отчётливо ясно, куда она клонит.
-Один.
-А мужчина он еще не старый и видный. Грех такого не пустить в свой дом. А там глядишь и… Настя не стала договаривать последние слова, и так было ясно, какими они были. Клавдия хотела было все объяснить насчёт причин его временного квартирования в ее доме, но в последний момент спохватилась, решив, что не обязана она была оправдываться перед этой вероломно вторгшейся молодой женщины в ее пространство со своими ещё молодыми перед ней речами.
-Ну прощай, не поминай меня ты лихом, Клавдия Петровна, - произнесла она и ушла прочь по дороге, поднимающейся в другую противоположную гору от развилки в степь. Она уже почти преодолела этот подъем в гору, как  услышала за собой шаги и обернувшись, с удивлением увидела, что это была Клавдия. Она в стоптанных насквозь калошах на босу ногу почти бегом догоняла ее.   
-Погоди ка! - махнув рукой, крикнула Клавдия. И добежав до Насти, пошла рядом с ней , тяжело дыша. —Я немного провожу тебя, ладно?
Уловив в ее голосе что-то новое, и что-то предвкушая в ее словах, Настя ответила:
-Проводи.
Некоторое время Клавдия шла рядом молча, выстраивая свои мысли в стройный ряд, чтобы высказаться. И затем полуобгоняя, она зашла вперед Насти.
-Ты зачем приезжала сюда?
-Главной моей целью было навестить могилу сестры.
-Врешь ты! - зло выкрикнула Клавдия. — Небось, цыганское радио доложила тебе, что Ваня прибыл сюда на побывку. Много здесь разных проезжих цыган околачивается.
Настя не на шутку удивилась этим ее словам.
-И какое же зло я сделала бы ему? - спросила она.
-Признайся, как на духу, ты собиралась ему рассказать обо всем! Чтобы он покинул меня. Чтобы он жил поближе к вашему конезаводу. Я ведь была там. Я искала его. И я все видела. Как ты упрашивала его там перед костром… А я подумала грешным делом… А он рассказал тебе о Ване.
- Признаю. На мне грех. Ты прости меня за это. Если бы я знала. Приревновала я тебя сильно тогда, когда приезжала сюда. Если б не Ваня, то все могло быть иначе. А может и нет.
-Ну ты и не шибко то виновата передо мной. Наслыхана я про ваши цыганские обычаи. Что зять, что муж , одним и тем же может быть у вас. Не приведи господь. Тогда я искала его и нашла. Вас там обеих. Я нашла его дом. Я видела, как вы уехали в степь… А теперь я не могу его искать. Ты понимаешь это? Не могу я оставить свой дом, работу. Не могу я искать свое счастье, пока другие за тебя все делают. Если бы я только знала… Ведь я ждала его в том доме. А ты помешала. Молодая ты ещё, чтобы упрекать меня в чем-то. Свято место пусто не бывает, да я и сама отогнала его своим поведением. Привыкла быть одной, вот и… Если б не Ваня, ничего и не было бы. А ничего ведь и не было. Теперь вот вновь Ваня привел в дом человека. Правда ему невыносимо, он страдает. Он всё ещё помнит о нём.
Пока Клавдия говорила все это,  сбивчиво и несколько надрывно и казалось, конца и края не было этой речи, Настя смотрела куда то в задонскую синюю даль, где была совсем другая ее собственная жизнь, в которой уже не было места ни Будулаю, ни этой Клавдии с ее то ли любовью, а то ли просто священным долгом перед своим сыном, который связывал своим рождением ее с другим человеком, и при виде которого перед ней плелись все новые и новые ситцевые яркие кружева событий будущих дней, вышитые на белом большом ситце обычных промозглых дней, когда его не было с ней рядом дома. А без Вани ничего и не было бы для нее на этом свете. И кто знает, возможно это появление Насти с ее упрёком в ее адрес навсегда заставило бы Клавдию  в ближайшем будущем поставить жирную точку. Она будет с Будулаем или больше ни с кем. И этот полковник, квартировавший в ее доме будет отвергнут ею. И Ване, станет намного легче. Солнце уже коснулось мохнатого горизонта. И дальнейшее пребывание здесь на этой дороге двух этих женщин грозило тем, что Гром, приближавшийся вместе с табуном где-то вдалеке, мог увидеть их двоих сразу в одном месте.
Настя в мыслях была далеко отсюда. Далеко от всех ее слов, обвинявших ее в ответ на все ее обвинения. Человек всегда обвиняет лишь других в первую очередь. Она даже не взглянув на Клавдию на прощение, пошла дальше в гору. Михаил с грузом минеральных удобрений, давно поджидал ее, выкурив не одну папиросу под пение Шульженко, доносившееся из дребезжавшего приемника на панели.


Будулай из Сальска на следующий день добрался до парома. Он двигался по проторенной им же дороге вновь в то задонье, где находился лесной кордон Николая Ожогина. Его нескончаемая, бескомпромиссная война длилась уже восемнадцать лет. Сначала против фрицев, теперь он воевал с Иванами, да Петрами, которые по сути были теми же фашистами, но уже по отношению к животным. Этого не поймет почти каждый житель планеты. Это поймет лишь тот, кто находится на государственной службе по борьбе с браконьерами. Воевал и Шелухин. Со своей женой бесшумной и невидимой войной. Будулаю было его искренно жаль. Посетив этих двух фронтовых товарищей, оба жаловавшихся по-своему на свою судьбу, он явственно ощутил войну и в своей жизни. Поначалу отъехав на приличное расстояние от своих фронтовых друзей, он высокомерно ещё смеялся над ними про себя. Но когда он укрылся в небольшой дубраве от грозового дождя под кронами деревьев в своей плащ-палатке, долгая ночная тишина ему сказала, что и в его жизни перед ним стояла темная непреодолимая стена, и даже намного больше той, которая стояла перед его товарищами. Его постоянно кочующий народ. Ворующий и обманывающий. И каждый из них хвалил лишь прошлое. Трудовую мирную юность, военную тревожную зрелость. А настоящее было пустым и каким-то чужим. Почти бесполезно и глупо было воевать с браконьерами, и уж тем более глупо было бороться со своей женой и виноградником. И глупо было бороться со своим народом. Стояло туманное утро. Сизый сплошной дым плавал по берегу, застилая собой необъятную панораму водной дали Дона. Возле берега в этой туманной вязи качался пустой деревянный паром в виде короткого широкого моста с перилами, ожидая утреннего баркаса. Вот приехал к тому месту кто-то на мотоцикле. Мотоциклист снял красную каску и повесил её на руль. Из люльки слезла старая женщина с котомкой в руке.  Внезапный шелестящий звук  мотора вызвал некое оживление в этой утренней тишине безлюдного места в это время суток. Паромщик, стоявший на палубе парома, обернулся на этот звук.
-Наистэ, - проговорила женщина, что означало “спасибо”. Она сразу же уселась прямо на траву у прибрежных камышей и вытащив съестные пожитки и положив их на растеленную траву, принялась за еду. К ней присоединился ее спутник.  Женщина была преклонного возраста, лицо ее было испещрено морщинами, но глаза ее по-прежнему горели ярким огнем. Ее спутник знал, что она направлялась из Сальска в Семикаракорск. Была в гостях у дочери.
Спутник взял яйцо и стал его очищать от скорлупы.  Женщина ему протянула ломоть черного хлеба.
Впервые ее спутник поинтересовался у нее ее семьёй.
-Так значит твоя семья живёт в Семикаракорске?
-Там наш табор. Мужчины сторожуют в совхозе, женщины на винограднике. Там жить можно. А сын мой уже третий год там работает шофером. Дом ему выделили. Живёт с семьёй.
-А остальным не дают дома в совхозе?
-Странный вопрос, рома. Да и не дают нам. Ты будто не знаешь. Для этого кроме гербовой требуют штамп в ЗАГСе. Дают только парам. И чтобы было не больше одного ребенка. Такие правила у русских властей. Директор дюже строгий там. К тому же куда брички девать, лошадей? Ты будто и не рома вовсе, раз такие вопросы задаешь.
И тут она догадавшись, взглянула на него проницательным взглядом. У нее даже качнулась одна из медных серьг на ушах, когда она резко повернула голову к нему.
-Так это ты, Будулай?
-Откуда ты меня знаешь? Я раньше тебя не видел никогда.
-Тебя все знают, - ответила женщина.
Прошел примерно час. Подъехали две легковые машины. Солнце уже поднялось высоко. Подъехал буксир по расписанию. Они въехали на палубу парома. Через каких то двадцать минут они переправились на другую сторону реки. Женщина слезла с люльки.
-А может, к нам? - спросила женщина.
-Нет, нам не по пути. Директор ваш не примет меня.
-Ну а куда же ты едешь?
У женщины сверкнула медью серьга на солнце. Что мог ответить Будулай? Он и сам не знал, куда он ехал. Его что-то непонятное тянуло обратно в придонье. Словно кто-то незримо стоял на его пути и шептал ему: “там твой дом”. И в своих мыслях он верил, как в сказку, что возможно, это звал его конь. Он знал, что Тимофей Ильич забрал его в свой колхоз из конезавода. Клавдии уже давно не было в его голове. Ни Вани, ни её. Лишь порой она почему-то снилась ему верхом на Громе.
-Еду искать работу, - неопределенно ответил Будулай.
-А хочешь вместо моего Мирона в старшие пойти? Его никто уже и не слушает в таборе. А ты для них был бы авторитетом. Ещё не старый. Хотя говорят, что ты слишком честным цыганом хочешь быть. Ну ясное дело, за четыре года на войне ты наверное совсем стал русским?
Будулай вновь посмотрел на нее удивленно-любопытным взглядом.   Серьга болталась при повороте ее головы в его сторону, напоминая ему все то время, как они встретились, ту, что висела когда-то на одном ухе его отца.
-А моему Мирону пора на отдых. И совестно уже в этом возрасте иметь дела с милицией. Едем, Будулай! Сейчас скоро мой Вася должен приехать за мной.
-Нет, езжайте без меня.
-Ну как знаешь, - ответила женщина и обиженно отвернулась от него.
Они находились примерно в двух километрах от реки, возле автобусной остановки. Недалеко здесь находился какой-то маленький хутор. Сюда должен был с минуту на минуту приехать ее сын из совхоза за ней. Будулай после этого разговора не стал и дальше о чем-то говорить с ней. Он лишь печально проговорил ей:
-Прощай!


Если бы не обязанности председателя, Тимофей Ильич вообще предпочел бы не общаться с Клавдией. Настроение ее было совершенно непредсказуемым на каждый день, да и в течение одного дня оно было похожим на буйный ветер, который дул бы так, как ему вздумается, бросая с большой высоты на землю все прогнозы Гидрометцентра.  Уже как около года Клавдия исполняла ещё одну обязанность кроме своей в птичнике. Прежняя заведующая фермой, бабка Фёкла Лукинишна ушла на пенсию. На ее место встала молоденькая выпускница института. Вот и назначили Клавдию ей в помощницы. Все объяснять ей, помогать во всем, подсказывать. Тимофей Ильич распорядился в качестве надбавки к зарплате выдавать ей бесплатно в столовой определенный набор продуктов, естественно с последующим их списанием. Клавдии лень было приходить для этого в столовую в конце каждого месяца, она отказывалась от этой надбавки, ссылаясь на нехватку времени. Столовая находилась лишь в станице. И таким образом, председатель вынужден был сам привозить продукты  прямо к ней домой. Это были пара буханок ржаного хлеба, килограмм масла, 2 литра молока, литр какао и 3 пачки грузинского чая. В один из его таких приездов Клавдия прямо таки накинулась на председателя:
-А что это вы, Тимофей Ильич какую-то страшную породу привезли на ферму?
Клавдия имела ввиду необычную породу овечьих свиней. Одного хряка и одну свиноматку для развода. Колхозный водитель на днях привез их из Усть-Донецка согласно заявке от колхоза.
-Требую завтра же созвать заседание правления по этому вопросу!
Дня два ходила тихой и вот опять что-то ей не нравится. То соль для коров видите ли слишком твердую привезли, то комбикорма для уток видите ли стали ей другими, не теми, что были раньше, а тут эти свиньи ей не по нраву. А полгода назад она ругалась из-за жеребца, выкупленного им у старого своего командира Петра Максимовича Стрепетова. Деньги считает колхозные, будто кроме нее нет людей это делать в колхозе. И что было странно. Сначала высмеяла его на заседании правления, а затем почему-то успокоилась. Стихла. И даже благодарила за то, что он привез этого жеребца из задонья. То обычным человеком ходит, а то сатаной, и тоже в юбке.
-Деньги считаешь, Петровна?
-Причем здесь я, Тимофей Ильич? Свинарки пугаются. Говорят, всех других свиней распугали. Жалуются.
То что слышал Тимофей Ильич сейчас от Клавдии, было конечно же большим преувеличением. Да и в отдельном хлеву они находились. Ничем таким особенным они не отличались от обычных наших свиней. Только внешне.  Свиньи как свиньи.
-Ладно, я съездю на свинарник, поговорю с ними. Я покажу им, свиней испугались, - грозно проговорил Тимофей Ильич.
У Тимофея Ильича был в тот день, именно в день выдачи дополнительного месячного продовольственного пайка Клавдии, и другой повод навести её. Колхозу срочно понадобились две бортовые машины для сбора яблок. Он хотел их выпросить у того самого полковника, что квартировал в доме Клавдии. Председатель собрался уже было, начать разговор на эту тему, но Клавдия опередила:
-А я тоже Тимофей Ильич, против этих свиней.
-Ты тоже их боишься?
-Кормить их чем?
-Да теми же кормами. Ты, Клавдия себя умнее всех считаешь? Думаешь, не просчитали без тебя?
-А я говорю, надо правление созвать.
-Не вижу необходимости.
Дело было вовсе не в кормах и не в самих свиньях. Клавдии странным показалась эта заявка на этих других свиней от колхоза. Своих свиней хватает. А тут ещё какие-то вдруг понадобились. Зоотехник также удивился этой затее председателя.
-Не вижу ничего плохого в этих свиньях. Ты Клавдия, работай и дальше, это не твого ума. Если что, не будет с тебя никакого спросу. Вечно влезаешь куда не попадя. - не сдержался Тимофей Ильич. — Твое дело простое. За птичником следить, да на ферму заглядывать желательно утром и вечером.
-Признавайся, Тимофей Ильич, для чего тебе эти свиньи понадобились? - не хотела униматься Клавдия.
-Ты в чем это меня подозреваешь?! - не на шутку рассердился Тимофей Ильич.
Я вот точно, Клавдия, соберу правление по поводу твоего поведения.
Ну и баба, все нервы вымотала, а полковника всё нет.
-Продукты я тебе дал. У меня дело было к нашему Николаю Андреевичу. Когда он будет? - спросил председатель, уже подойдя к порогу.
А Клавдия ни с того ни с сего выплеснула воду из тазика прямо под ноги Тимофею Ильичу и засмеялась. Он посмотрел на нее широко раскрытыми глазами и выбежал прочь.
Нет, надо срочно что-то делать с этой бабой. Издевается напрямую. Но и без нее никак в колхозе. Самая честная, принципиальная, добросовестная труженица. Но порой такие номера выкидывает и лезет не в свое дело. Да и дружить бы надо с ней из-за этого полковника. Подлатать веранду, крышу не мешало бы в её доме. А эти машины конечно же этот гарнизон должен без отказа ему выделить, поскольку и военные здесь живут за счёт колхоза. Питаются целиком от него и без всяких наценок, прямо с колхозного огорода.
Полковника он нашел в доме Клавдии утром. Тот связался по рации с училищем. А училище за всё хорошее согласилось в ответ даже не две, а четыре машины  списать колхозу по акту после военных учений. Получилось намного лучше, чем ожидал Тимофей Ильич. Вместо временного пользования он получил транспорт насовсем, до конечного срока их службы. И он возможно, так уж и быть, поставит вопрос на заседании правления о полном ремонте дома Клавдии. Если попросит. А она обязательно попросит, если не напрямую, так через этого самого полковника. И тогда она и об этих свиньях забудет. Вернее не станет докапываться, почему это он их привез, будто в них была такая особая нужда. Но по прошествии целого месяца с того последнего разговора председателя с ней, Клавдия вдруг опять подняла этот вопрос. Она и не думала успокаиваться. Первое время Тимофей Ильич старательно избегал встреч с Клавдией, поскольку не все было так просто с этими свиньями. Потомство от них он планировал реализовывать на сторону. Большой соблазн был, без материальных вложений получать прибыль себе в карман. Конечно, он мог и дальше перед всеми очень убедительно делать вид, что колхоз в его лице просто решил воспользоваться так сказать, подарком от государства, что в этом было такого? Государство приняла программу по обеспечению сельских хозяйств помимо обычных пород скота не совсем обычными с возможностью скрещивания этих пород с имеющимися. И поэтому и Клавдию он не должен был бояться. Пусть хоть что говорит. Но приступи непосредственно к каким-то действиям по реализации скота, она сразу и заметила бы это. Небось и по ночам не спит, все выслеживает чёрное пространство фермы, на котором в любой момент по её ожиданию могли вспыхнуть жёлтым цветом черные узкие щели окон. А поможет ей не упустить тот самый момент начала всех действий звук мотора его белого колхозного “Москвича”. У нее были очень чуткие уши. Не хуже ,чем у бабки Лущилихи.