Гариф Ахунов. Проза. Пер. с татарского

Гариф Ахунов. Собачий царь*

(Отрывок из повести)


     Пожар начался глубокой ночью.
     Акмал спал сном праведника, когда слух его уловил громкий порывистый лай Акбая, поскуливание Пирата и кудахтанье кур. Первое, что пронеслось в голове, – «Воры!».
     - Гульбика, тебе говорю, вставай! – затормошил он жену.
     - Что случилось?
     - Вставай быстрей. Кажется, воры забрались...
     Щёлкнул выключателем. Света не было.
     Пока до сознания Гульбики доходили слова, Акмал в наброшенном на плечи коротком полушубке выскочил во двор.
     В лицо ударил холодный декабрьский ветер с запахом гари.
     - Вот не было печали!..
     От сарая шёл дым. Псы, поджав хвосты, подбежали к хозяину. Не обратив на них внимания, он ринулся обратно в дом и через пару секунд уже с ведром воды в руках распахивал двери сарая. В дыму трудно было разобраться, где  что. Овцы сбились в кучу и смотрели растерянно, куры бились грудью о стены в поисках выхода. Сено, чёрт! Сено горит! Акмал с размаху плеснул водой в отдушину на крыше и стремглав вылетел из сарая, чуть не сбив с ног жену.
     - Кто там? Что случилось? – испуганно прошептала она.
     - Ослепла? Горим! 3а водой беги!
     - Так вода же в ведре есть...
     - Если бы одним ведром можно было потушить, я бы тебе не говорил! Вот уж истинно женщина...
     Пока Гульбика бегала за водой, Акмал выплеснул последнее. Дым вроде бы прекратился, но через минуту густо повалил снова. Да и вёдра Гульбики не помогли. Оставалось одно.
     - Сына выводи!.. – крикнул он.
     Жена помчалась в дом, но тут же встала:
     - А что, вода уже не нужна?
     - Гамиля выводи из дома, дорогая!..
     Приставив лестницу к стенке сарая, он взял топор и полез на крышу. Разбив шифер, выдернул доску. Из проёма вырвалось пламя. От неожиданности Акмал отпрянул и сорвался вниз... благо невысоко, так ведь можно и шею свернуть!.. От криков жены и сына пришёл в себя. "Кислород, баллоны!"  – он стремительно вбежал в сарай. Аккуратно прикреплённые, они стояли справа от выхода. Схватив ближайший, Акмал выбежал во двор, затем на улицу, быстро вернулся, с той же лёгкостью взял второй и промчался мимо застывших жены и сына. Возвращаясь, на ходу крикнул:
     - Гульбика, уводи его со двора!
     - А ты как же?
     Он отмахнулся и опять заскочил в сарай. Крыша вовсю пылала, головёшки падали одна за другой. Натянув на голову тулупчик, он распахнул курятник, и тут огромная балка, объятая пламенем, рухнула прямо на птиц...  Акмал обернулся в сторону загона для овец. Распахнул его, но овцы всё теснились у стены. «Бараны и есть бараны...»  - он ухватил ближайшую и потащил к выходу. Она упиралась.
     - Вот ведь дура!..
     Остальные овцы, опустив головы, жались к барану.
     - А что если?.. – мелькнуло у Акмала. Он подошёл к барану, ухватил за рога и поволок к выходу. Расчёт оказался правильным: за ними двинулись остальные.
     Первыми на помощь пришли люди из крайнего дома – дядька Филимон и его жена Груша, которые сразу занялись овцами. Вслед за ними, разрезав тишину воем сирен, примчались пожарные из рыбачьего посёлка. Однако они не повернули шланги в сторону горящего дома и сарая, а стали сбивать пламя, переметнувшееся на другие участки. Да и что толку было спасать дом, когда всё было понятно: пока они ещё раз съездили за водой, дома уже не было, как и сарая с сотней кур и кроликами.
Пара пожарных тем временем, усевшись на фундамент, начала подробно записывать, как,  когда и почему возник пожар: не был ли пьян хозяин.  Акмал Булатов, не баловался ли сын спичками, и так далее. Много пожаров они на своём веку повидали, многих погорельцев вот так же расспрашивали, поэтому, закончив все формальности, так и уехали бы. Но вот баллоны с кислородом...
     - Как же ты их, а, друг?!  – удивлённо спросил старший из пожарников, пытаясь приподнять баллон. – В нём ведь больше центнера будет...
     Попробовали почти все, кроме самого молодого, с еле заметным пушком на верхней губе. Вот он и поинтересовался у старшего:
     - Товарищ начальник, а что бы было, если бы это шарахнуло?
     Начальник снял каску, вытер капельки пота рукавом:
     - А сам-то как думаешь?!..
     А затем повернулся к Акмалу:
     - Ну и здоров же ты!
     И в первый раз его чуть вытянутое суровое лицо посветлело. Он улыбнулся и погладил Гамиля по голове:
     - Отец-то у тебя какой молодец!

II
    
     Пожарные уехали, оставив после себя тлеющие головёшки, запах пожарища  и гнетущие мысли: "Куда идти? Где перекантоваться хотя бы первое время?". Вот об этом и задумался Акмал Булатов. С женой не посоветуешься – от слёз не просыхает, сын – о нём самом беспокоиться надо, уцепился за полу последнего имущества, тулупчика, и отойти боится. Сзади тихо подошёл старик Филимон, тронул за плечо:
     - Ничего, Акмал, разное в жизни бывает. Руки есть, голова на месте, что-нибудь придумаем. А пока пойдёмте к нам, там у тёти Груши самовар стынет.
     За пять лет жизни и работы сторожем на дачных участках "Солнечный день" Акмал Булатов раза три, а может и четыре бывал у Филимона. Крепкий, седовласый, борода лопатой – он не только у Акмала, но и у остальных вызывал уважение своим трудолюбием и сочувствием чужому горю. За годы работы бакенщиком на берегах Волги он многое видел и испытал. Вырастил двух сыновей - Алёшу и Мишу, капитанов дальнего плавания, живущих с семьями один в Ленинграде, другой в Одессе. Это он привил им любовь к морю, благо рядом была большая вода – Волга. Что до хозяйственности, то стоит войти к нему во двор, и всё станет ясно: два дома, один из просмолённых шпал, другой из досок, - как игрушки, и сарай аккуратный. Из скотины холёная корова, три-четыре поросёнка и птицы полный двор. Так что жил старик Филимон крепко.
     Сыновья в гости приезжали нечасто, но раз в год непременно. Родителей вниманием не обделяли, да и подарки заморские с собой везли. Из Индии талисман, из Нигерии – огненный дракончик, из Франции самогон ( у них это «виски» называется), разных платочков, сумочек хозяйственных, сувениров, браслетов – не сосчитать. И главное, то, что хозяева открывали в торжественных случаях, – рыбные консервы. Сколько лет провёл на Волге Филимон Васильевич, сколько ухи съел, но таких диковинных ещё не пробовал. «Прямо во рту тает», - говорил он, угощая друзей заморской пищей и с гордостью рассказывая при этом о своих сыновьях. Да и вино у старика Филимона всегда словно свежий ветерок в жаркий день – он его сам делает, из рябины.
     Вот вновь судьба привела Акмала Булатова и его семью в этот радушный дом. И не только затем, чтобы успокоить и утешить, старик Филимон и жена его Груша погорельцев пригласили. Они и сами через это прошли. Давно это, правда, было, но вот так же, как нынче Булатовы, до нитки погорели, и если бы не добрые люди – куда бы пошли?
     - Пойдем, родной... – старик Филимон взял за руку Гамиля.
     Тётя Груша, засучив рукава, суетилась у печки. На столе пыхтел самовар.
     - Можно к вам? – переминаясь с ноги на ногу спросил Акмал.    
     Румяное мягкое лицо повернулось к нему.
     - Да что вы там стоите? Проходите, проходите, не стесняйтесь, будьте как дома,- затараторила она. – Как это у татар говорят: "Бэля агач башыннан йорми, эдэм башыннан йори», так? - и, не останавливаясь, - проходите, садитесь, перекусим сейчас, а там подумаем, посоветуемся, как быть, у меня старик помощь ближнему первым делом считает... Блины подоспели, сейчас щи согреются. Гамильчик, иди сюда, иди, мой маленький! Акмал, а ты что стоишь, снимай тулуп, не на дворе же.
     - Я бы, конечно, снял, да кроме нательной рубашки под ним ничего нет.
     - О господи! – тётя Груша подбежала к сундуку и достала оттуда тёплый бумазейный свитерок дяди Филимона. – Иди за печку, переоденься...
     Через пять минут глава семейства Булатовых садился за стол. Старик Филимон достал домашнее вино, разлил по стаканам. Гульбика к вину не прикоснулась, да и тетя Груша тоже, а вот старик Филимон с Акмалом по паре стаканчиков опорожнили. Тёплый дом, горячие блинчики и вино развязали мужикам языки.
     - Ты, Акмал Зиятдинович, не переживай, руки у тебя золотые, голова на месте, да и я помогу чем смогу...
     - Я ведь, Филимон Васильевич, не по своему желанию сторожем стал, сын у меня серьёзно болел, врачи велели больше на свежем воздухе бывать...
     - Что за болезнь такая? Не на всю жизнь уж, наверное?
     - Все беды, кажется, на меня только и валятся, Филимон Васильевич. Мать, Гульбика, перед самым Новым годом родила Гамиля, роддомовские кочегары в эту ночь Новый год крепко справляли, а на улице градусов тридцать было. Когда сёстры дежурные это дело засекли, поздно было, он уже воспаление лёгких подхватил. Шесть или семь младенцев после этой ночи скончались. Мой же, хвала Аллаху, жив остался, раз пять я для него кровь сдавал, дорогие лекарства доставал через десятые руки. Да и профессор был что надо. Вот так и спасли его. Потом вызвал меня профессор и говорит: "Вы, товарищ Булатов, начиная с сегодняшнего дня должны выехать за пределы города, куда угодно. В деревню, в лес, на дачу, только подальше от города, иначе сын ваш зачахнет. Больше я вам никаких советов дать не могу».
     Я в то время работал плотником на стройке. В деревню ехать не хотелось: во-первых, со строительством дома времени на сына бы совсем не оставалось, ну а во-вторых, обидела меня деревня. Не сама, конечно. Было мне тогда лет семнадцать, а один сельский активист, обвинив меня в хулиганстве, засадил на три года. Так что верить в людей я после этого перестал.
     Бакенщик задумчиво погладил широкую бороду:
     - Когда на Руси этому предел будет? Беда, ей Богу, беда! Ну, а если по правде, Акмал, хулиганство-то было? –  и тут же продолжил: т–  Я ведь за пять лет работы и плохого слова о тебе не слышал. Все в один голос: "Старательный, справедливый, в беде не оставит".
     - И я. Бог мне судья, если вру, -  вставила свое слово тётя Груша. – И старательный, говорят, и всегда поможет, говорят, и слесарь, и плотник хороший. – Подвинув тарелку с блинами поближе к Акмалу, она собралась продолжить, но тут за окном послышался собачий визг.         
     Филимон ринулся к окну:
     - Полковник! Тот отставной полковник...
   Акмал подошёл к окну: в руках соседа, отставника Насиха Яббарова, было ружьё, которым он гнал перед собой оставшихся без дома собак – Акбая и Пирата.
  Акмал густо покраснел, вена на шее, пульсируя, взбухла. Он кинулся к вешалке и схватил тулупчик. Но Филимон преградил ему дорогу:
  - Нельзя, Акмалуша, нельзя! Я ведь знаю: кровь у тебя горячая. Яббаров – гнилой мужик, ты ему слово, он тебе – два, ружьё его ты сломаешь, а он тебя в суд... А нам потом каково? Ты о себе подумай, о жене, сыне.
  - Так он же их застрелит! – выпалил Акмал.
  Филимон посмотрел с укором:
  - Не застрелит, да и сбежали уже собаки. Я ему скажу, чтобы не трогал. Садись, Акмал Зиятдинович, садись, успокойся, как старший тебе говорю...
  Успокоиться Булатов долго ещё не мог, но старика всё же послушал.

                Перевёл Борис Вайнер

*Гариф Ахунов (1925-2000) - Народный писатель Татарстана, лауреат Гос.премии им.Г.Тукая, видный гос. и общ. деятель.