Муха, зрительный зал

Муха вьётся под потолком, и за ухом моя ладонь.
Ум истерзан чужими людьми, словно цифры в стакане судьбы,
Перемешано всё, я лежу на полу, никого не зову, ни спасу, и не жду.
Пыль вековая облепляет углы, как ни было тепло, нам не надо здесь быть.

Что вокруг: ни кирпич, ни трава, ни скоба –
Что вдали: ни печаль, ни мольба, ни борьба –
Что сейчас: чистый звон, как хрусталь,
За углом новый день и забвения шаль.

И щекочет мой крест, низко брюхо небес,
Серо, ангельский перст на закате как бес.
Попадаю сюда, где печаль как клубки,
Где и птицы как точки в конце каждой строки.

Это зрительный зал, их все взгляды пусты, –
Это взгляды зеркал в кругу темноты.
Или окрики стен, или локти людей,
Суета, толкотня и пропажа путей.

Высь, не высь, я боялся всего,
Камнем падаю вниз, жалко лишь одного.
Что все тайны постичь дал мне именно прах,
Избегаю пространства, изгибаясь в ветрах.

И слова – это слой, как листва, что у ног,
Если замысел злой, вспомни, это ли Бог?
Заставляет нас жить в ощущении войны,
Заставляет идти друг от друга как сны.

Нелюбовь ко своим, и любовь к миражам.
И не лучше ли вовсе закрыться глазам?
Большие объёмы прикосновения к сердцу,
Это ягоды бездны, что растут по краям, –
Их листья, в себе содержащие детство,
Я срываю так сильно и в свой прячу в карман.

Новый вздох, свежий вечера воздух, –
Струится за ними неспешная тишина.
И в руках безысходных, в час этот поздний,
Сжато лишь жало карандаша.

Два колодца бездонных скользят по бумаге,
По коже её острым скосом ножа.
Грифель пишет слова, в суматохе зигзаги,
Вырождается время и его господа.

Их останется двое, цифрами наперёд:
Не больше, чем явь, и ни меньше, чем сон,
Чуть дальше, чем тьма, и чуть раньше, чем свет.
Я заклею свой праздник в тяжёлый конверт.

Исповедалась суть, и захлопнулся май,
Ржавой крышкой чудес, что оставлены, зай,
В переулке судьбы, так и остались ничьи,
Когда мы их, тужась, унести не смогли.

Их змеиный укус, их змеины черты
Так пугали песчинку на губах у звезды.
И я видел свой сон, был кошмаром бойца,
Я так долго не мог дожидаться крыльца.
Был намёк на ничто, кожура у лица
Слезала так быстро, и быстрей чем слеза.
 
Воздух светел тот был, но пустой как темница, –
Пространство кружилось и выло, как суть,
И ломилось в груди отчего-то как спица,
На живца каждый день я ловлюсь по чуть-чуть.