8. Больница

Цикл "Заметки эмигранта". Часть 8
Июль 1999 года.
-Мама, заходите,- из дверей реанимации вышла молодая женщина и позвала меня.
Я поздоровалась и вошла ни живая, ни мёртвая. Сын лежал на аппарате искусственной вентиляции лёгких и кажется он был без сознания.
-Меня зовут Татьяна Николаевна, я врач онколог,- представилась женщина. Уже только от этих слов мне тоже стало тяжело дышать.- И у нас к вам плохие новости. Присаживайтесь, -продолжала она. Я замерла... -У вашего ребёнка произошла остановка дыхания и самостоятельно он дышать уже не может. -она сделала паузу. Я ждала- У него миндалины настолько разрослись, что полностью перекрыли горло. Но самое плохое, что воспалительный процесс тканей был настолько затяжной, что это перешло в опухоль горла . Рыхлая, изъеденная структура тканей позволяет нам предполагать, что у вашего ребёнка может быть лимфома. То есть ткани миндалин переросли в злокачественную опухоль.
-Все ждали его пяти лет... - только и смогла я сказать.
-Мы взяли ткани на биопсию , отправим в лабораторию. Если диагноз подтвердится, нужно немедленно начинать химиотерапию.
Я её слушала и у меня, как в кино мелькали перед глазами все скорые перед подьездом, бригады врачей, разводящие руками и  пожимающие плечами, двери кабинетов, лица врачей, пороги которых я обивала...
А доктор-онколог продолжала:
-Я должна вас предупредить заранее, что если диагноз подтвердится, просто чтобы вы знали, финансирования нет, всё лечение только за счёт родителей.
-Сколько стоит лечение?- спросила я автоматически.
-Примерно, это будет стоить 12 тысяч долларов. Лечение длится минимум полгода. Возможно средств понадобится больше.
-Я работаю медсестрой и получаю 20 долларов в месяц. Как я могу оплатить такую сумму?
-Как все,-спокойно ответила доктор, видимо привыкшая к таким разговорам с родителями. -Родители продают дома, квартиры, просят у родственников, обращаются в газеты, к бизнесменам, ходят по организациям.
-У меня нет родственников. Моя квартира стоит меньше 2 тысяч. И мою дочь сейчас готовят к операции в ЛОР отделении. Она здесь же, на пятом этаже.
Даже если я продам нашу квартиру, этих денег всё равно не хватит. Куда же я потом пойду с детьми?
-Вы сначала его спасите, а потом будете думать, что дальше делать. Продадите квартиру, на первую химию вам хватит, потом найдёте дальше.
-Сколько длится первая химия?
-Пять дней. Вам понадобится 1500 долларов на саму химиотерапию, плюс надо будет найти средства на все капельницы и другие лекарства, чтобы его вытащить из химии и восстановить. И так после каждого сеанса.
-Значит, каждые пять дней, я должна найти больше 1500 долларов...
-Да. Между химиями несколько дней перерыва.
Передо мной разверзлась земля...
-Неужели нет никакого выхода попросить помощи у государства? Я сама каждую смену спасала детей, а теперь когда пришёл мой черёд, от меня государство отвернётся?
-Вы конечно сходите в Министерство здравоохранения, многие мамочки ходят, даже практически все. Но всем отказывают. Но так как вы медицинский работник, попробуйте -не уверенно сказала она.
-Скажите, а мой сын нас слышит сейчас и наш разговор?
-Ваш сын почти не живой. Он ничего не слышит. Его поддерживает аппарат ИВЛ и только за счёт этого он живёт.
Я смотрела на грудную клетку сына, которая импульсивно вздымалась под шум аппарата, который осуществлял дыхание.
-Мама, поверьте, у вас каждый день на счету. Я ведь много лет работаю. Через несколько дней будут готовы анализы и нужно будет приступать к лечению, если это действительно лимфома, в чём я практически уверена.
-Где же я возьму столько денег за несколько дней? Я же не смогу ни продать квартиру, ни переехать. Я буду находиться с сыном в больнице?
-Да, вы остаётесь с ним до конца лечения в больнице. И если вы ещё в чём -то сомневаетесь, тогда зачем его мучать. Смотрите.
Одним движением, доктор сняла шланг соединяющий аппарат ИВЛ с трубкой, идущей в трахею и Дима перестал дышать.
-Его уже нет. Одна минута и всё закончится.
-Присоедините, отчеканила я, не отрывая глаз от груди сына. Она не двигалась.
-Вы уверены?
-Присоедините,-процедила я сквозь зубы стальным голосом и посмотрела ей в глаза. Доктору оставалось жить несколько секунд. Трубка вернулась на место и сын "задышал".
-Вот видите, вот видите?, -запричитала врач.
-Вижу,-я прошила её взглядом. Спасибо моей работе, научившей меня держаться и не терять самообладание в самых тяжёлых ситуациях. Но этот шантаж меня пробил.
И да, можно не бояться людей, которые кричат. Надо бояться людей, которые молчат.
Прошу прощения у читателей за этот тяжёлый диалог, но мне хотелось передать слово в слово этот ужас момента, который навсегда впечатался в мою память, цинизм некоторых врачей, привыкших к детским смертям, этот чудовищный ужас и холод, пронзающий насквозь твоё существо, это чувство безысходности, когда судьба припирает к стенке так, что расстрел показался бы наградой, только бы это всё остановить.
Я сказала врачу, что будем лечить и искать средства, хотя я совершенно не понимала, как это делать и как быть с Оленькой...
Её после операции выпишут через неделю, а нам здесь похоже оставаться на долгие месяцы.
Из Киева пришли результаты анализов, диагноз подтвердился. Лимфома четвёртой степени с метастазами в другие органы.
Отделение детской гематологии, куда перевели сына, располагался на третьем этаже больницы. Атмосфера там напоминала зал ожидания в преисподнюю. Здесь жизнью не пахло. Витал запах страха, смерти и бесконечных переживаний.
Мамы лежали с детками, в их глазах читалось отчаяние и смиренное ожидание конца. Да, не надежды, не веры, а конца. Было заметно, что они выполняют свой долг, но в выздоровление своих детей, глубоко, по-настоящему не верят. И я была не лучше. Вся жизнь осталась за дверями этого отделения в виде воспоминаний.
Никто не понимал за что, почему и зачем им это всё выпало.
Диму поместили в палату интенсивной терапии внутри отделения гематологии и к нему Василия не пускали. Я же не могла сына оставить ни на минуту. Он пришёл в себя после удаления гланд, но был в плохом состоянии и надо было постоянно следить за капельницами, чтобы он случайно не выдернул.
Я умоляла, Светлану Ивановну,  старшую медсестру отделения разрешить отцу побыть с ребёнком, чтобы я сходила проведать дочь, но она мне отвечала, что мой муж должен сдать анализы, которые будут готовы через неделю и тогда пожалуйста. Я объясняла, что через неделю уже никому не надо будет, её выпишут. Мне сказали, что хватит об одном и том же и вообще я много плачу и порчу общий моральный фон. Обращение к заведующему отделения ни к чему не привело, он меня снова перенаправил к старшей медсестре. А ей я чем-то не угодила, причём с первого взгляда...
Работодатель уволил Василия в тот же день, как он сообщил ему о страшном диагнозе сына.
-Ооо, извини, дорогой, эта история надолго. Ты сейчас будешь постоянно бегать в больницу, а мне нужен человек, чтобы всегда был под рукой.
Я тоже позвонила на работу и сообщила о сложившейся ситуации.
Так мы одновременно потеряли работу и средства к существованию. Но теперь у нас на руках были два ребёнка инвалида. Диме на 5 лет дали инвалидность и пенсию по этому диагнозу.
Оставалось продать квартиру и остаться на улице с детьми в эту памятную веху 90х.
Действительно, отчего тут плакать, правда ведь, товарищ старшая медсестра?
Василий обивал пороги Министерства, объяснял, что я медработник и как бы заслужила, чтобы наш ребёнок был спасён. Надо отдать должное, что на первую химиотерапию Министерство здравоохранения Крыма нам выделило 1500 долларов. Но сказали, больше не приходите, не просите, не дадим. Вас много, а Министерство бедное.
Потом он ходил по организациям, в редакцию газеты, по разным фирмам к бизнесменам. Но когда он показывал справку из больницы, одни сухо отказывали, другие без стеснения говорили
-Вы сами-то эту справку читали? С таким диагнозом это всё равно, что выбросить деньги в мусор. Лучше приходите потом, я помогу вам с похоронами.
Весь мир молчал...
В отделении женщины рассказывали, что кому-то перечислили из-за границы 3 тысячи долларов на лечение, кому-то пять, кому-то повезло меньше, но оплатили капельницы и антибиотики...
Для сына не поступало ничего...
Из Белогорска приехали наши друзья, Леночка и Геннадий, проведать нас. Я вышла на пару минут рассказать обстановку. Они выслушали и спокойно заключили :
-Будем продавать наш дом.
У ребят было трое малолетних детей, они лет 8 его строили  "по камушку", сами всей семьёй жили в летней кухне все эти годы. И вот прошло всего несколько месяцев, как они справили новоселье.
-Как продавать дом? А где же потом все мы жить будем? Ваша семья, наша семья?
-Потом и будем думать, сейчас надо Диму спасать.-невозмутимо сказала подруга.
-А если не спасём? Лен, я же медик...
-Тогда будем знать, что мы для этого всё сделали.
-Нет, подождите несколько дней, так не должно быть. Я вижу каждый день как умирают дети, как их вывозят вперёд ногами и родители остаются без жилья с другими детьми. Толку, что они продали своё жильё? Я отдала бы всё и собственную шкуру, но если бы знать, что это точно единственный выход из положения.
В отделении поговаривали, что поступает гуманитарная помощь из Германии, но её никто не видел. И даже была отдельная комната, куда доступ был строго запрещен, где хранилась та самая гуманитарная помощь.
Первый пятидневный сеанс химиотерапии прошёл тяжело. Кроме выпадения волос, бровей и ресниц появились сильные осложнения, которые не стоит даже описывать, дабы поберечь психику читателей. У меня опускались руки...
Доктор приходила каждый день и спрашивала нашли ли мы средства на продолжение лечения. Я ей сказала :
-Нашли. И даже далеко ходить не надо. Вам показать, где они лежат?
Доктор напряглась. Она ещё в реанимации поняла, что моё спокойствие надо брать пинцетом.
-У вас есть гуманитарная помощь, вам поставляют все препараты из Германии. Вы спасаете детей и я спасала детей. Так пусть мой ребёнок получит помощь хотя бы от чужого государства, если это невозможно получить от своего.
Доктор растерялась, что-то ещё говорила, что это для детей сирот, если что...
-Покажите мне хоть одного ребёнка сироту в отделении. Может быть надо, чтобы Дима стал сиротой, чтобы получить эту помощь?
И сыну назначили второй курс.
Конечно же в кабинетах меня обсуждали и старшая медсестра от лица всего коллектива, просто ловила меня, как зайца, чтобы наткнуться на меня всей харизмой и покричать, делая хоть какое-то замечание, но так, чтобы непременно слышали все. Но я то понимала откуда ноги растут. То лицо у меня грустное, то косынку не надела в коридоре, где она никому не нужна была... Главное, громко! Не давала мне заскучать.
Я терпела всё ради сына и его спокойствия.
Один раз она зашла к нам в бокс с группой студентов и как всегда свысока начала из пальца высасывать какие-то замечания в мой адрес и объяснять студентам, что я так себе мама . Даже моему титаническому терпению иногда приходит конец.
Я посмотрела в упор на дорогую Светлану Ивановну и твёрдым голосом практически закричала на неё
-Колпак ! Маска ! Как вы посмели зайти сюда, нарушая все правила санитарной гигиены и привести с улицы группу людей! Насколько я помню, мой муж не мог зайти сюда, не пройдя специального обследования и не дождавшись результатов через 7 дней.
Я повернулась к студентам и продолжила :
-Кто из вас, молодые люди, сдавал анализы на кишечную палочку перед тем, как войти в стерильную зону ? -ошарашенные студенты молчали.- Спросите у Светланы Ивановны, это первое требование, чтобы войти в палату интенсивной терапии. Так ведь, Светлана Ивановна!?-многозначительно посмотрела я на неё. -Значит так, дорогие студенты. Как работник реанимации, я вам обьясняю. Вы находитесь в палате интенсивной терапии, где лежит ребёнок после химиотерапии. На данный момент, у него совсем нет иммунитета. Вы для него сейчас также опасны, как чума. Как вы могли сюда зайти в сопровождении этой прекрасной дамы в количестве не меньше 10 человек, без соответствующей одежды. Колпаки, маски,  где?! Сейчас же все вышли отсюда! Немедленно!!!
И хоть на мне была маска (которую я меняла каждые два часа, как и положено), всю мою ярость невозможно было скрыть.
Старшая медсестра от неожиданности стушевалась и подталкивая студентов к выходу пришептывала:
-Давайте, давайте, выходите быстренько.
Это был первый звоночек капитуляции Светланы Ивановны и моих нервов. Чувство несправедливости меня источило изнутри, необоснованная  придирчивость к нам мне была не понятна.
Ведь и так не сладко. За Оленьку душа болела. Её некому было ни приласкать, ни пожалеть после операции. Как она дома без меня была ?...
После второго сеанса сыну стало ещё хуже. Многих деток в соседних палатах уже не стало и их заменили новые пациенты. Это был какой-то конвейер смерти.
Было тяжело узнать, что в такой жизненной ситуации, на всё отделение осталось только два папы : наш и ещё одного мальчика. Два папы, которые не бросили свою семью и боролись за своих детей. Остальные увы...
Представьте на секунду состояние женщины и матери, когда она попадает с ребёнком в больницу с таким тяжёлым диагнозом и остаётся без мужа, пережив предательство, и без ребёнка, пережив потерю и без жилья, проданного для лечения ...
Дима всё переносил по-философски. Не плакал, всё терпел и не капризничал. Ему почти ничего не давали есть, он начал худеть. И уже было не понятно, он худеет из-за болезни или из-за недостатка питания.
Я уже почти месяц не спала по ночам, надо было наблюдать за капельницами и его состоянием.
Старшая медсестра лютовала. Почему она меня выбрала своей жертвой с самого начала, было не понятно. Несчастный человек, родившийся без интуиции. Она была из многих тех людей, с кем пришлось пересечься в жизни и которые принимали мою доброту и спокойствие за слабость.
Но всегда наступает день, когда приходится человека отрезвлять. Когда в очередной раз она совершенно безнаказанно на меня накричала, мои нервы не выдержали. Был тихий час, стояла полная тишина, дети отдыхали. Королева шла по отделению и громко что-то кому-то крикнула. Её всегда должно было быть много и слышно всем. Я завернула , упаковала, завязала жгутом моё воспитание и задвинула его так, чтобы не посмело даже пикнуть! Взяла полотенце, свернула его полоской и вышла в холл.
-Ну, что, конец тебе пришёл, тут я тебя и придушу. Глазом моргнуть не успеешь.
Она в ужасе осмотрелась по сторонам... Никого...
-Да никто тебе не поможет, потому что я никого не боюсь. Достала ты меня. Если ты думаешь, что я сошла с ума, то нет, я это сделаю совершенно осознанно.
И тут это самое зло, которое даже не пожалело мою девочку, не давало мне побыть с ней после операции, трепало мне каждый день нервы, превратилось в зайчика, облачко, добрую фею, готовую служить добру, во всем помогать и быть всегда рядом.
-Успокойтесь, успокойтесь, мы всё уладим,- нежным, тёплым голосом увещевала она, которого я даже представить не могла из её уст.
Обычно это была вредная, гремучая смесь, что-то между мадам Фрекен Бок, которая хотела быть главной и Шапокляк, которую корёжило от добрых дел.
-А я спокойна, где ты видишь, чтобы я была не спокойна.- И полотенце обвило её прекрасное говорящее горло. -Я тебя слушала больше месяца, каждый день и всё сносила,-я не говорила, а наверно шипела ей в лицо. - Теперь у тебя есть выбор. Или ты заткнёшься и я до выписки не слышу даже звука в мой адрес, ты даже не смотришь в нашу сторону, или я с тобой здесь покончу и ты всё равно заткнёшься, но прямо сейчас.
Она опять осмотрелась, кто-то прошмыгнул в палату и стояла тишина.
Она мне поклялась больше не цепляться, я молча развернулась и спокойно зашла в палату к сыну.
Со следующего дня, мы стали любимыми пациентами больницы. Она три раза в день спрашивала "как Димочка себя чувствует, не нужно ли нам что-нибудь?" и я должна знать, что "могу на неё рассчитывать по любому вопросу". Я узнала что мадам Фрекен Бок с Шапокляк в одном лице умеет улыбаться и разговаривать нормальным тоном. Кстати, как оказалось, у неё красивая улыбка. И мир никогда бы об этом не узнал, если бы мне не пришла в голову мысль приблизить её к туннелю, ведущему в другой мир.
А ведь насколько мир был бы добрее и проще, если бы людям не хотелось возноситься над теми, которых жизнь положила на лопатки. Но власть, даже на пеньке обрубленного дерева, всё же так сладка и приятна, если это возвышает над ползающими внизу насекомыми.
Мы отправили анализы сына в лабораторию Санкт-Петербурга для перепроверки. К нашему огромному сожалению, диагноз снова подтвердился, быстро текущая форма неходжкинской лимфомы.
Перед третьим сеансом химии наша лечащий врач, Татьяна Николаевна, конечно же меня пошантажировала насчёт оплаты лечения, но я ей сказала, что напишу в Киев, спрошу, как мне быть и куда уходит гуманитарная помощь. И мы получили лекарства. Поверьте мне, не всё так просто было в Датском королевстве. Опустим это, пусть живут с Богом, если могут.
В отделении была негласная очередь... на тот свет...
По мере ухудшения состояния того или иного ребёнка, все знали, кто будет следующим. Женщины начинали чаще подходить к маме того самого ребёнка, старались найти добрые слова ободрения. А мама чаще ловила на себе жалостливые взгляды и все всё понимали по умолчанию.
После третьей химии этой мамой стала я.
Дима больше не вставал, не ел, лежал под кислородной маской и очень сильно похудел. Я сходила с ума...
Однажды утром он спокойно сказал
-Мама, пойди, купи мне новенький костюмчик, я к Богу хочу.
-Какой костюмчик, сынок? Ты маленький, тебе рано к Богу.
-Пойди, мама, купи, а я полежу тихонько, тебя подожду. К Богу -это не страшно.
Мне впервые не хотелось, чтобы он был не по возрасту взрослым. Откуда у него это? Мы не были ни религиозными, ни набожными. Откуда такие мысли в голове маленького ребёнка, которому ещё нет и пяти лет ?
-Нет, сынок, нет, у нас всё будет хорошо, вот увидишь. У тебя будет новый костюмчик, но на день рождения. Ведь 5 лет скоро исполнится моему сыночку.- я старалась улыбнуться, но чувствовала, как моё лицо обезобразил какой-то оскал волчицы, готовой выть, кричать, разорвать небеса, достать до самого Бога, схватить его за грудки и спросить "ЗА ЧТО???"
Ещё несколько дней прошли в таком же ступоре. Я не знала, что делать и могла ли я что-то сделать? Какой у меня был выбор?
Врачи ничего не говорили, кроме того, что они ни на шаг не отступят от протокола лечения и будут продолжать давать такие же дозы.
Видя опыт других детей, которые покинули эти стены не по своей воле, было понятно, что врачи будут идти до конца... до любого конца...
Сын безучастно лежал под маской, больше не играл, ничего не говорил, ничем не интересовался. У него не было сил.
Очень страшно было брать на себя ответственность, но ещё страшнее, беспомощно смотреть и бездействовать.
Я вошла в ординаторскую.
-Мы уходим, я вызвала мужа.
Врачи оторопели, не поверили, в кабинете повисла тягостная тишина.
Наша лечащая врач,  та самая, которая беседовала со мной в реанимации при поступлении, нашлась первая, что сказать.
-Как это вы уходите, лечение не закончено.
-Закончено. -сказала я.- Что вы ещё не успели сделать?
-Вы понимаете, что надо идти до конца?
-Конечно понимаю. Я даже каждый день вижу этот конец и он меня не устраивает.
-Вы же сама медик! Вы что решили положить вашего ребёнка на рельсы и ждать когда проедет поезд?
-А вы хотите сами проехать на этом поезде? Вот именно потому что я медик, я вижу то же, что и вы, только вам всё равно, вы пишете диссертации, а я сдаю свои экзамены и мне не всё равно.
-Хорошо, делайте как хотите, только знайте, что вашему ребёнку осталось жить два-три месяца, не больше.
-Судя по его состоянию, если мы останемся, у него осталось гораздо меньше времени,- я развернулась и вышла.
Василий приехал за нами очень быстро. Я отключила все капельницы, он взял сына на руки и мы уехали домой.
Ходить Дима уже не мог, на лице лежала та самая печать, которую мне много раз пришлось видеть на лицах детей за время нашего пребывания в больнице.
Через день у Димы поднялась высокая температура и по телу пошли красные пятна. Я позвонила в отделение, всё объяснила и мне сказали срочно вернуться в больницу. Выбора не было.
В больнице ему срочно сделали все анализы и оказалось, что у него сепсис крови, а вместе с ним гепатит B и С. И весь этот букет он получил вследствие переливания крови во время химиотерапии. Низко кланяемся в ножки !
Я ещё раз спросила, что там насчёт поезда, на котором похоже все мчались на бешеной скорости.
Доктор заключила, что да, никакую химиотерапию сын больше не выдержит и надо как-то его спасать от сепсиса.
Да уж, будьте любезны! Слезайте с поезда, приехали !
Назначили самые сильные антибиотики, какие только существовали на тот период истории медицины.
Я почти сошла с ума, давала мужу распоряжения побелить дом, подсчитывала количество пирожков, которые надо испечь, представляла кто бы из соседок мог прийти мне помочь готовить и как умереть до того как, чтобы всего этого не видеть. Я ненавидела жизнь, весь мир и Бога. Да, особенно Бога!
Как ни странно, но антибиотики помогли, сепсис крови был устранен, а с гепатитами пришлось смириться. Из больницы мы вышли с теми же неутешительными прогнозами, но живые.
Это было первое маленькое чудо.
Продолжение следует...
14 02 2025
Фото из интернета