Простой человек

рассказ

Дом, в котором я жил, был большой, новый, высокий... И всем был бы он хорош, если бы у него не было одного недостатка: тонких стен. По этой причине окрестный народ прозвал его Муравейник...

Но вдруг, среди привычного дневного шума, разносившегося по этажам дома, в нём появились новые звуки...
В соседнюю квартиру въехали другие жильцы...

Через тонкую стену квартиры и мою дверь стало слышно: от лифта – по коридору – в соседнюю квартиру заносили мебель, коробки, чемоданы... Потом эти шумы утихли. И на смену им пришли иные: в расставленную по квартире мебель стали доставать, развешивать, раскладывать... одежду, посуду...

Соседские хлопоты по обустройству жизни в квартире затянулись глубоко за полночь. И я из-за этих шумов никак не мог уснуть. Меня всё время подмывало выйти и рассказать этим новым соседям, где раки зимуют. Но я лежал и просто думал и слушал происходящее там.

В нервном напряжении я вдруг поймал себя на мысли, что за стеной происходит что-то интересное и для меня тоже.

Заключалось это интересное в том, что хотя события там происходили невидимо от меня, но так, что можно было услышать не только разговор мужчины и женщины, но и как бы увидеть движения их рук, тел, расставляемой по местам посуды, бытовых приборов...

А мой главный интерес состоял в том, чтобы через разговоры и движения за стеной понять характеры новых обитателей квартиры...
Смех, лёгкие фразы, движения...

Всё, что происходило там, складывалось в моём сознании в живые, цельные образы понимания внутренней природы новых для меня людей...

Через два дня в квартире остался только мужчина. Его ночная жизнь по-прежнему была для меня шумной... И это начинало нехорошо волновать меня, поскольку было всё одинаково и похоже по шумам и стукам из ночи в ночь. Казалось, что мужчина не спит и специально создаёт звуки, чтобы я нервничал и тоже не спал...

Однажды, в особо беспокойную ночь, когда шумы соседа стали переливаться во мне через край, я постучал к нему в дверь.

Из коридора было слышно, как он шёл к входной двери своей квартиры, шаркая тапками. Потом приоткрыл дверь и выставил вперёд голову, вопрошая глазами: «В чём дело?»

И хотя он стоял, как умелый боец в защите, было видно, что человек нездоров.
Увидев его, я начал высказывать всё, что думаю по его ночной жизни... А он из моей речи никак не мог понять своей вины.

Позже, когда мы уже познакомились поближе, мне стало понятно, почему было именно так: раньше он жил в частном доме. И производимые им шумы внутри его дома никому из соседей не мешали.

Он был инвалид. Простой человек с грубой сократовской головой, корявым плотным телом, густо поросшим волосами. Его светлые глаза чуть исподлобья смотрели в упор. По своей жизни это был простой человек, подкошенный болезнью...

Иногда, в моменты нашего общения, возмущаясь случившимся с ним нездоровьем, он вдруг вскрикивал:

– Я бы и сейчас ещё работал, если бы не отказали ноги!

На что я ему всегда отвечал примерно одно и то же... И он, взбудораженный моими словами, вскакивал со стула на ноги, насколько мог, и кричал, размахивая руками:

– А Углич-то, Углич каков: царевича Димитрия зарезал!..
– Да, – отвечал я, – жизнь – не улица «8 Марта».

После его криков из далёкой квартиры этажа обычно появлялся местный дурачок Вадька, сидевший дома в засаде и внимательно слушавший всё, что происходило на этаже дома. И, подпрыгивая рядом со своей квартирой, начинал кричать:

– Идите, идите смотреть! Царевича Димитрия зарезали!

2024 г.