Земля Санникова на Маллар Ме

                Блиц-игра, моя роль – онкилонка Аннуэн.

Столичный термос, в нем горячий чай,
напиток кипяченный и священный.
И выдувает мерзлый лед толща,
и мамонтовый бивень обалденный.
Вперед, вперед, ледовые поля,
обрывы и овраги, но отвага
нас гонит в путь, где тайная земля
Новосибирского архипелага?

Помимо онкилонов есть вампу,
приплюснут нос и с палочкой-костяшкой.
А в космах можно встретить скорлупу,
ни мыла, гребня, вот листок медяшкой
и всякий сор, и стеблями травы
украшенные волосы по стилю.
Ее повадки многовековы.
Предполагая мускулистость, силу
стройняшки вдоль покрытой меховой
ушанкой, чтоб привлечь во сне громилу...

Мелкими листьями там водяные орехи
стелются вымершие на Земле среди уток,
гусей, и снеговые сугробы таят ветхи,
над котловиной пузырь поднимается жуток.
Это не кит, что пущает фонтан вулканизма,
это любовь твоя, благодаря теплой почве.
Ты поднимаешь, согреешь из озера грима
самый реальный поступок и в мнимом геройстве
длинным тоннелем с потоками лавы все тянешь
много по Цельсию, время от времени трещин
дым поднимается, ты материк, меня манишь,
а носороги в лесу не дождутся любовных отметин.

– Как зовут ваш народ и вашу землю
как называют?
«Я помедлю, я отвечать не стану белому человеку»,
Аннуэн думает про себя, оглядывая поляну.
«Амнундак, вождь онкилонов ответит за мой народ,
определенная странность наблюдается,
волки у них на привязи, крупные волки,
а сами белые как снег, как холмы из туфа, словно елку
отряхнули на каждого с соседнего острова,
отрезанного льдами от остального мира.
Чернеют проталины их глаз, а вокруг радужки голубые.
Наверное, они неземные?..
Рассеивается туман, как землетрясение эти люди,
их охотничьи ножи неизъеденные ржавчиной,
интересно, сколько лет каждому из них будет?
Молока несколько капель брызнуть в огонь одурманить россиян,
шаман с Амнундаком это дело обсудит, но красивые, каждый подобен снегу».

Бормоча какие-то слова,
как проходимец дождь гриппозный в силе,
мы зимовать здесь будем, но сперва
устроим танец вдоль берлоги синей.
Поляны, пастбища, известий дни,
в движенье вертимся, рябит в глазницах
и взвизгивает, словно две ступни
и две ладоши просят веселиться
полярной ночью, груди все в цветах
и листьях, солнце, головах животных.
Блистательная линий нагота
и две луны лопатками сведенных
достать не можешь, но спирали рук
прокручивают танец всевозможный.

Я пояс шить из рыбьих пузырей,
прекрасный и довольно экзотичный
могу, а из камней мне потрудней.
Повязка станется ассиметричней.
Таинственная Арктики земля...
Мой суженый пришел Полярным кругом...
Вдоль Берингова шел туда, где я.
Каркас китовых ребер, стонет вьюга,
пластичная и пагубная ночь,
касситериты колят палец, мука...

Пожалуйста, Боги Воды
и Духи на черных обрывах,
не надо нам больше беды
и гидротермических взрывов.
Пусть кратер поспит на века,
коллеги земные отпрянут,
и мы полетим в облака.
А девушкам всем по тюльпану.

Я лыжи одолжу у онкилонов
и заскрипит как балки у землянки
недавний снег, по-утреннему звонкий.
Вот толстый сук и миска для овсянки.
Сопя и фыркая по стенам тени
якута опрокидывая смутно
бегут, бегут и много тех видений
пока не наступает в сердце утро
пересекая, пенившись водою
как компас выплывает в гуще мяса
все то, что на рассвете есть со мною.
Как будто буйвол в каше сна попасся.