Серая судьба. Окончание

    Звук погони я почуял издалека. Он проявился заливистым колокольчиком лайки, идущей по следу. “Молодая”, - услышал я и поблагодарил судьбу за эту последнюю милость.
    “Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого не жалели...”, - пронеслось в мозгу. Видимо, этот молодой березовый подлесок и станет последним моим Земным местом. И хорошо, что не ельник. За последние несколько часов запах хвои стал мне ненавистен. Я начал деловито и неторопливо выбирать место последнего боя. Сколько их было - и не сосчитать! Не один волк, не одна собака упали и уже больше не поднялись после удара моих клыков. Потом их разрывала на части вечно голодная стая. Я никогда не рвал мертвые тела недавних соперников, тем самым отдавая дань их храбрости. Хотя и подлые попадались среди них, конечно.
    Вот этот березовый выворотень как раз подойдет. Нужно только утоптать с одной стороны снег. И осталась еще одна минута на ожидание.  Вот так.
    Оранжевый шар быстро катился мне навстречу, оглашая редкий березняк задорным лаем. Молодая карело-финская лайка крупными прыжками пожирала расстояние. Я прижался хвостом к вывороченному березовому корневищу и приготовился.
    - Ко мне, Ласт, ко мне! -  взволнованный баритон охотника указывал на то, что по зажатой капканом и отгрызенной лапе он уже знал - попался матерый “хозяин”. Зато Ласт ничего не боялся. Это была его первая настоящая охота, и он жаждал отличиться.
    Человек вскинул ружье и выстрелил. Пуля, взвизгнув, покинула дульное сужение ружейного ствола и полетела, накручивая пространство на себя. Воздух ей казался вязкой массой, и она нарезала в нём резьбу, едва бродя из стороны в сторону от дикого, страстного желания убивать.
    А вокруг шумела весна и воздух был наполнен ожиданием скорого тепла. В такой день думается, что все еще случится, и сбудется самое заветное и сокровенное. Кончилась зима, и скоро на опушках леса появятся первые проталины, которые, подобно цветам, распустятся в целые зеленые и солнечные поляны и луга...
Витое тупое и дырявое тело “жакана” разрывало хрупкую мечту о счастье, оставляя после себя кислый запах сгоревшего пороха и паленого ружейного масла. Выстрел прозвучал мгновение назад, и весенний птичий клекот еще не успел оборваться и превратиться в резкое “фр-рр” крыльев. Пуля летела, стремясь ужалить меня, превратить живое и теплое, в холодное и осклизлое. Но и она, пущенная с дальней дистанции, постепенно клонила голову к земле.
    Тупое безразличие смерти не могло долго бороться с извечным законом жизни. Пуля с глухим стуком вонзилась в землю, прямо под корневище. Несколько секунд было тихо, затем снова запели птицы. 
    А Ласт уже “накатил”, и я не стал с ним долго возиться. Молниеносный уход от оскаленной молодой и неопытной пасти влево-вниз и вот уже мои зубы, подобно дисковой пиле, затягивают и с визгом рвут живую рыжую шерсть. В голове пронеслась злорадная мысль: “Чего же ты, дурак, собаку-птичницу с собой взял?! Здесь бы больше русская или сибирская лайка подошла, она покрупнее будут. А, впрочем, неважно.” Быстрое движение зубами, и вот уже сама лайка взбивает предсмертными судорогами мартовский снег.
    И тут раздался второй выстрел. За время моей схватки с собакой охотник успел подбежать совсем близко и выпустил пулю с близкой дистанции. Пуля наконец дорвалась до живого и вошла мне в левый бок, раздробив и покорежив ребра. Я упал, но сознание осталось четким, вобрав в себя ощущение душной, невыносимо горячей боли. Ужасно хотелось заскулить и заплакать, но я знал, что делать этого нельзя.
Я захотел подняться, но тело отказывалось повиноваться моим желаниям. Оно умирало, живыми остались только глаза. И уши. Я слышал лыжный скрип подходящих ног и звонкий щелчок инжекторов, выплюнувших на снег отработанные гильзы. Они весело плюхнулись рядом со мной в снег, подобно игривым оловянным солдатикам. А ТОЗ-овская  “вертикалка” закусывала уже следующую смертоносную парочку красиво раскрашенных патронов-конфет.
    Я видел, как ноги, одетые в отороченные лосиным мехом сапоги, подбежали на широких лыжах к лежащей в растоптанной снеговой каше собаке, и как небритая физиономия, косясь направленным мне в морду дулом, склонилась над рыжим клубком.
    - У! Сука! Ласта испортил, - сказал Человек.
    Я встретил ненавистью полный ненависти взгляд и не отвел глаз.
    -  Медленно сдохнешь теперь, а я пока лайку освежую.
    Охотник достал из рюкзака веревку и растянул лайку за задние лапы между двух рядом стоящих молоденьких березок. Бормоча ругательства в мой адрес, он стал деловито вспарывать собачью шкуру.
    И тут я его узнал. Воспоминания детства захлестнули меня и вернули в” Ту” осень.  Не лайка висела сейчас на дереве, а мой отец-волк, и человек резал не рыжую, а серую лесную шерсть. И снова я, как тогда, валялся у его ног и ничего не мог сделать.
    Я зарычал, шерсть встала дыбом. В мозгу вечным огнем горели слова: «Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого не жалели...» Я должен был встать, должен был показать, что я - Волк. И я встал! Сначала на передние лапы, а затем, собрав в комок остаток жизни, рывком подтянул под себя и задние. Голову мутило и гнуло к снегу, но я поднял ее, дерзко встретив начавший плясать хоровод человеческих глаз. Я чуть подался к Человеку едва  заметным движением разъезжающихся  лап.
    - Но-но! Ты, зверюга! - в глазах Человека появился страх. -  Ты же умереть должен, ты же не можешь встать, падла!
    Я собрал чуть теплившиеся искорки жизни воедино и зарычал. Этот рык стоил мне жизни. Но закрывающиеся навсегда глаза успели увидеть судорожно вскинутые стволы ружья и отблеск пламени сразу из двух черных дыр. Затем все исчезло. Две вылетевшие пули терзали уже мертвое тело.


              ***

               Иллюстрация из моей книги к этому рассказу.