Блудный сын. Триптих

I. ОКНО

Я себя проглядело во все глаза.
И какое мне дело до точек зрения!
То, что дождь для кого-то, на мне – слеза,
слепота – только поле для озаренья.

Я, как бабочка в белой оправке крыл, –
только абрис виден, сама незрима,
а когда-то багрянец закатный плыл,
освещая палаццо и термы Рима,

по прозрачному телу и мерно гас,
чтобы утром плеснуть дорогим кармином,
литься огненным жаром в раскрытый глаз…
Мне – взирать и быть вечно солнцем палимым,

возвышаться стеною для мотыльков,
в темноте примеряя звездные бусы…
Знайте, что в ваши сны, в ваш ночной альков
сквозь меня пробираются тайно музы.

Я храню их следы, как хранит вода
в одичании глубин отпечатки мыслей,
и мечта упадает с небес сюда, -
я для этого здесь, -  чтобы встретились вы с ней!


II. ДВЕРЬ

Ты один мне друг и мне враг, о, ветер!
Ты со мной говоришь языком отчаянья,
и дыханье твое срывает с петель
весь мой мир, но тебе отвечаю я

хрипом, скрипом, хлопком ладони -
кто сказал, что одна не может?
Всей тоскою моей о доме,
где стою, но куда не вхожа.

Дерева смиряются без истерик,
Что для них – утрата, тебе – только вольница,
Я же знаю: горше любой потери
слезы матери в сердце и боль отца.

Слышишь? – Из дому сын уходит,
Его цели чисты и дерзки:
плыть и петь, как когда-то Один
или как Одиссей Лаэртский.

Сквозняков дверных торжество оваций
презирает пустившийся в плаванье…
Мой же, ветер, долг – всегда закрываться
и опять открываться – так дышат гавани.

III. СЫН

Благословляет мою бездомность
звездный дождь Персеид, -
как будто кто-то чиркает спичкой
в небе, кто-то не спит…

А я возвращаюсь туда, где в космосе сада
вселенные качаются на тоненьких стеблях,
                Саграда
Фамилия каштана, как огненный столп,
Вздымается…
             Я возвращаюсь из толп,
из тех океанов существ, где каждый, как рыба,
плывет, гонимый течением времени,
                ибо
так трудно вернуться, грести одному против волн,
и «с глаз долой» – вовсе не значит «из сердца вон»…
Мы сеем, потом пожинаем, что сами сеем.
Уйти и всегда возвращаться –
                судьба Одиссеев –
к безвременью в сердце вживленных Итак.
Безмолвны Боги, - не обронят и знак
тому, кто в величии своем, как скала, неподвижен.
С больших расстояний все видится лучше
                и ближе…

О, этот дивный дар божественных оптик!
И качается дверь, как усталый ботик,
и смиряется ветер скрипом ржавых уключин…
А за окнами – свет. Рыжий лучик.