В память о землячке Собакиной Надежде Фёдоровне

Хочу вернуть я "до войны",
Предупредить живых желая,
Что будут гибнуть без вины,
В огне пожарища сгорая.
Но Богом это не дано -
Я раб пред Богом, самый нищий,
Но всё же я куплю венок,
Снесу сегодня на кладбище.
Где сто могилок, ровно в ряд,
Одеты в благородный мрамор.
Там звезды красные горят
Над фотографиями, в рамах.
Там буквы, цифры разных дат,
И промежутки между ними.
Останки там  лежат солдат,
И каждое волнует имя,
Как будто видим новый строй -
Рожденья, смерти, словно слились.
Цветы лежат, сверкнув росой,
Что у надгробий распустились.
А кто-то прожил много лет,
И только ныне похоронен,
Но свой встречал, и он рассвет,
В том сорок первом, в обороне.
Когда влюбляться надо бы,
В свои неполные семнадцать,
Встречая радости судьбы,
И под луною целоваться.
Но до войны - всё решено:
Пошла на курсы трактористов.
Гремело Надино звено,
Гектаров распахав под триста.
Педали техники нажав,
Рукою рычаги толкала.
Смотрела Надя, как межа
Лежит от края и до края.
В кабине зеркальце, сирень,
И два букетика ромашки.
Благоухают целый день,
Пот заглушая от рубашки.
Тащил упорно трактор плуг,
Переворачивая глину.
Она была стройней подруг,
Как будто дева из былины.
На поле, вспаханное ей,
Легли от ржи отборной зёрна.
А сколько было тех полей,
Всегда доступных для обзора.
Но вот пришла сама война,
Внося бездушно коррективы.
Стихов прекрасная волна,
Свои ослабила приливы.
Призвал на службу Надю флот,
Ведь не могло же быть иначе.
Был катер и лазурность вод,
Желанье дать фашистам сдачи.
Судьба - закрученный клубок, -
Порою не распутать нитки.
Как будто ей шептал сам Бог:
"Гашетку жми давай зенитки".
Характер стал прочней, чем трос,
И стала мичманом в охране.
Любил, ценил её матрос,
Себя прославившей во брани.
В Кронштадте чуяли спиной,
Что Ленинград стоит в осаде.
И, как в сраженье под Москвой, -
"Не отдадим земли и пяди"!
А в Ленинграде голод, мор,
И обмороженные лица.
Туда её клонило взор,
И сердце билось жалкой птицей.
Старалась детям помогать,
Отдав свои краюшки хлеба.
Ей приходилось и рыдать,
Взывая к милосердью небо.
Её, солёная, слеза
Смешалась вся с водой балтийской.
Девчонка, в детстве егоза,
Так понимала цену риска.
Сбивала самолётов рой,
Чертивших вышину крестами.
Она сражалась, как герой,
Клеймя в стихах её устами.
Затем, на островок Сескар,
Перевели её однажды,
Который свой почёт снискал,
И, где стоял маяк отважный.
Он лодки в море провожал,
И корабли в морские "степи".
Ей в поле вспомнилась межа,
Колосья в золотистом цвете.
Служила, там, на маяке,
Что был построен годом раньше.
Держала и перо в руке,
Рубила правду всю, без фальши.
Не забывали о любви,
И дружбой дорожили очень,
И, после скорби и крови,
Салютовали в свою осень.
Был муж и крепкая семья,
И родилась принцесса - дочка,
Что пела лучше соловья,
В труде совсем не белоручка.
Когда окончилась война,
Пошла завхозом Надя в школу.
Там собирала в зал она
Детей, учить стихи глаголить,
Поведав им о смутных днях,
О своей горькой, женской доле,
Где подвиг был, была броня,
И нескончаемое горе.