Из окна моего смотрит незнакомый мальчонка...

Про меня говорят, что я парень отличный,
а ещё говорят: не дружу с головой,
говорят:  на гармошке играю прилично,
но бывает в короткий срываюсь запой.
Говорят обо мне, что я слаб, трусоват,
политически глух, интеллект никакой,
говорят: не умею держать разговор
и читаю только передовицы,
ну, а если спор; затыкаю рот оппонента
пролетарским кулаком в рваной рукавице.
Говорят, что жена говорит - я мещанин, я дурак
и уходит к другому, но возвращается быстро;
говорит, что такого как я
не за что не променяет, в следующий раз, даже на антантского министра.
Про меня говорят:
бабы липнут, как мухи на сахар,
хоть в кармане всего лишь один пятак,
а из зеркала лик, не дай Бог,
если втиснется в сон вашей ночью:
не отпустит из сердца запросто так.
Про меня говорят: от зари до заката,
пашет в поле и песни горланит вовсю,
говорят: за Уральским хребтом валит лес,
варит сахар в Полтаве,
на московских болотах душит дымы,
моет золото в Магадане,
в Каракумах сажает сады.
Про меня говорят, что процент
не даю каждый месяц на шахте до плана,
на собраниях сплю, как буржуйский сурок,
да и руку не так поднимаю,
как того хочет звенящий комсорг.
Про меня говорят: не любил Маяковского, зато с Северяниным был знаком. Он меня, вместе с Фофановым
в Летний сад гулять водил.
Про меня говорят: в сорок первом
добровольцем ушёл на войну,
про меня говорят: пол-Европы
я на брюхе своём пропахал,
говорят: в сорок пятом я Рейхстаг штурмовал,
разминировал где-то там, в доме,
прегнуснейший фугас…
И стакан накрывая солёной горбушкой
говорите, говорите, говорите,
живые, про нас!

Стелет улицу пух тополиный,
а из дома, где родился и вырос,
и ушёл навсегда,
из окна моего смотрит
незнакомый мальчонка...
На меня. На всех нас.
На огонь в синеве.
В небеса.