Мрещится в сливочном месиве крошевом...

* * *

                Пете, моему сыну

Мрещится в сливочном месиве крошевом
яри клубок.
Зимнего солнца рассветного прожелтью
глаз заволок.
Колкий морозец слезой неразборчивой
втёр сгоряча...
Вслед за февральской изменой молодчики
рвали с плеча,
честью российскою брезгуя, пробуя
новый замес,
с белопогонников – зависть со злобою
наперевес.
С нынешней, новой гражданской, сподручнее
брать за грудки:
веком протрачены самые лучшие,
Отче, сынки.
То ли красуется, то ли куражится
смерть – ей одно,
есть же кому, то побоище кажется
в вечность окном.
И за культями, под флагами, песнями
перед метро
спят беспробудными красными преснями
Павел с Петром.
Спят ли? – Мерещится, будится холодом,
тот ещё сон.
Тащат умельцы историю волоком,
взяли в полон;
взяли расстрелами, тюрьмами, пытками
верных Кресту.
Родину видно со всеми пожитками,
хоть за версту.
Хватит на каждого: левого, правого;
жмёт без конца,
переминается слёзной потравою
стёртых с лица…
Яснится, торкает, как неизбежное
день настаёт,
и голубиного неба безбрежного
птицы полёт.

p.s. Прибыло время для смерти куражиться –
       точно в кино…
       Отче Иоанне, уже и не кажется,
       если дано,
       знаешь доподлинно всю подноготную
       жизнь-карусель,
       вымолим мы по традиции льготную
       милость досель?