Я тогда горел, полыхал, как в печи соломенный жгут

Я тогда горел, полыхал, как в печи соломенный жгут, отроческой ботаникой...
Рассекречивал пестики, осторожные брал соскобы пыльцы с тычинок,
в компании эндосперма и семядолей неловким чувствовал себя странником,
пока мир идентифицировал хлорофилл, а фотосинтез выпрастывался из простынок

и бытие прибирал к рукам. Неужели это был я - попечитель вакуолей и цитоплазмы,
укоренитель деток алоэ и кактусов, сеющий семена на подмокшую вату, влажную промокашку?
Наблюдающий как белёсые корешки в грунте на раз пробивают ходы и лазы
и ветвятся стремительно и необоримо, не по, богом ли данной, команде, отмашке?

А потом и стебли с листьями пускаются в неуёмный рост:
не удержишь на пятачках стаканчиков колеусов и традесканций...
Финик, зарытый в горшок, стрелой вздымается на подоконнике, как форпост
любознательности и оптимизма и впредь никогда уже это не устаканится.

Брошенное отныне в землю семя тобой не в тебя ли и прорастёт,
не в тебе ли укоренится, зазеленеет под солнцем ростком упорным
не в твоём ли субстрате, гумусе, о, человек-чернозём, простёрт
меж горним и дольним, отроком перегоревший ботаникою, поборник

философии роста и плодоношенья, много ли завязи колос твой тяжелит
в позднюю осень раскаивайся, как на духу, признавайся...
Или пыльца вся - мимо пестиков клейких по ветру прочь... Будто гренландский подросток-кит,
в гарпунах ли сетях увязший морей, до широт арктических, ледовитых не дожал, не добрался.

февраль 2025г