диалог теней в баре

(после полуночи, когда стихи становятся ножом) 

ружевич сидит за столиком с полусожжёнными архивами, 
перед ним — рюмка водки, в которой тонет 1944-й. 
воячек ломает зубы о край граненого стакана: 
«тадеуш, твои стихи — это шрамы без тела, 
а мои — тело без кожи». 

они молча сдвигают костяные пешки на шахматной доске, 
где вместо короля — пустая гильза. 
ружевич достаёт из кармана комок спрессованного молчания: 
«это всё, что осталось от бога после освенцима». 
воячек смеётся, и из горла выпадают осколки зеркал — 
в каждом отражается повешенный поэт. 

его руки дрожат, как провода под напряжением, 
его стихи — рвота, застывшая фреской в подъезде. 
ружевич поправляет очки, склеенные кровью: 
«мы оба пишем на обратной стороне истории — 
только ты нюхаешь клей, а я вдыхаю газетный дым». 

на стене барный счёт: 
1. одиночество — 200 злотых. 
2. правда — в кредит. 
3. пуля для тех, кто не допил. 

ружевич рисует на салфетке человека без лица — 
«это мы. нет, это все». 
воячек выдёргивает связку из предплечья, 
чтобы привязать письмо к лапе голубя-наркомана: 
«прочтут через сто лет. или съедят». 

когда уходят, на столе остаются: 
— пуля с выгравированным стихом «non possumus», 
— фотография матери, растворённая в виски, 
— крик, зашитый в конверт без марки. 

официант, стирая тряпкой их следы, бормочет: 
«поэты. думают, смерть — это метафора. 
а она — лишь неоплаченный счёт». 

09.02.2025