Пять радостных лет - 1970-1975. Часть 2

Не знаю, как сейчас, а в 1970-е годы настоящая учеба у нас началась не прям с первого сентября - весь сентябрь на первом курсе был такой смешной (и для меня лично – бесполезный) вводный фонетический курс. Все первокурсники рисовали схемы артикуляционного аппарата и ставили в нужнее положение элементы этого аппарата (например, язык, небную занавеску и прочее), следя за этим при помощи маленьких зеркалец.
Так все и ходили по коридорам и лестницам: мекали и бекали, сверкали зеркальцами, заглядывая  в свои глотки. Было смешно на это смотреть, но для многих оно оказалось довольно полезным – хотя бы потому, что таким, внешне забавным и бестолковым, но достаточно эффективным, образом многим студентам худо-бедно удавалось «настраивать» свой закостеневший артикуляционный аппарат на иностранный язык. А без этого у большинства первокурсников произношение звучало как смесь какого-нибудь иностранного с родным провинциальным - в общем, своим родимым говорком, которым человек неизбежно обзаводится по месту постоянного обитания. Иное дело, мы – выпускники московских школ с преподаванием ряда предметов на иностранных языках (в просторечии – спецшкол). Нам неплохое произношение ставили уже в начальных классах. Мы приходили в институт уже с некоторыми навыками свободной речи. Но в ИН’ЯЗе этого не признавали, ругали нас, считая свою методу постановки произношения единственно верной, пытаясь ломать эти наши навыки. По большей части – тщетно. Как, например, в моем случае – я ни в какую не играл по правилам ИН’ЯЗовских фонетистов, считая их фанатиками, ретроградами и самодурами. Потому что нас в моей школе учили языку живому, а в МГПИИЯ/МГЛУ тех лет – некоему идеальному образцу, которого не было в природе, ибо они сами его придумали и культивировали. Спасибо бедным фонетистам, которые вынуждены были сталкиваться с непониманием большинства первокурсников, а с нашей (спецшкольной) стороны – плохо скрываемой враждебностью и откровенным саботажем.  Но вводный фонетический курс был не вечен, прошел месяц - и началась регулярная учеба. 
И все же, самым первым нашим настоящим преподавателем – не по порядку только, но и по сути – была любимая наша, ненаглядная Анна Давыдовна Кузина, бессменный руководитель факультетского хора и замечательный знаток устной и письменной немецкой речи, которая чисто внешне выглядела простоватой, невысокой, крепкой и голосистой теткой. Ах, бесценная Анна Давыдовна! Для меня она была первым и главным супер-преподавателем - с потрясающим произношением, высокой степенью язвительности в отношении нас, но и со столь же высокой степенью самоиронии. Тогда педагоги справедливо считали, что пение способствует освоению фонетической составляющей, иностранного языка, в частности – интонации. Поэтому посещение хора на первом курсе было строго обязательным, до третьего курса – желательным, а уж потом – кому как угодно. Нужно ли говорить, что я с первого дня и до самого выпускного был активным хористом и бессменным солистом этого замечательного хора. Репертуар был достаточно разнообразным: помимо огромного количества немецких народных песен из разных эпох и на разных диалектах, мы пели и революционные песни, и песни протеста, и зонги, и отрывки из известных мюзиклов (вроде Трёхгрошовой оперы), и песни и шансоны модных тогда ансамблей и рок-групп. Но и советские песни, и русские пели тоже. А с учетом того, что у нас была замечательная солистка Маринка Райхартова (замужем за чехом, студентом МГИМО), то мы пели и чешские народные песни и кое-что из репертуара хора радио под руководством В.Попова, где Маринка тоже была солисткой. Мы, кстати, с нашим факультетским хором все годы моей учебы в ИН’ЯЗе часто выступали в сборных или даже сольных концертах по всей Москве, даже вместе с профессионалами. Помнится, как-то выступали в очередь с известным впоследствии ансамблем Юрия Маликова. У него тогда не было еще никакого названия, просто «Ансамбль под управлением Юрия Маликова». Были и другие встречи с известными потом музыкантами. Самым тяжелым для нас (и технически, и морально) были ежегодные митинги памяти 9 мая и 22 июня, проводившиеся у скромного памятника московским ополченцам, который установлен у входа в старое здание института на Остоженке. Там мы обычно пели хором военные и другие патриотические песни, а ансамблем в составе троих мужиков и той же Маринки Райхартовой и под ее регентским руководством – известную уже тогда песню «Журавли». На воздухе вообще петь тяжело, потому что голос садится, а трагичные песни про войну вызывали реальный комок в горле – ведь и наши родители, и многие наши преподаватели были воинами на Великой Отечественной. Это был и впрямь всегда «праздник со слезами на глазах».
Рассказывая про наш замечательный хор, не могу не вспомнить многолетнего бессменного аккомпаниатора и верного друга нашей милейшей Анны Давыдовны - Николая Маткина. Я, честно говоря, не помню, каковы были у него формальные (так сказать, производственные) отношения с нашим факультетом. Помню только, что он был… всегда! И позже, спустя годы после выпуска, когда я приходил просто навестить по старой памяти А.Д., он замечал меня еще в дверях актового зала, где проходили репетиции хора, и встречал меня мелодией битловского шлягера Yesterday, столь любимого в годы моего студенчества, или другого супер-хита тех лет Love Story – это был мой «коронный» номер, от которого мои ровесницы в ИН’ЯЗе (и не только) визжали от восторга и «падали штабелями»… Ну, пел я этот хит и правда хорошо, с настроением и с хорошим, чисто английским, кстати, а не амеркосским каким-нибудь (хотя мы могли по-всякому) произношением, которое у нас старательно насаждала очаровательная преподавательница устной английской речи Манана Керимовна Керимзаде.
Ах, сколько всего важного, интересного, а порою даже и судьбоносного происходило в эти пять счастливых лет нашего студенчества! Если только перечислять все интересные и значимые события, которые имели место быть, то это займет практически столько же места, сколько и весь предыдущий текст. Поэтому ограничусь точечными заметками. Про вводный фонетический я упоминал. Ну, по большому счету, я институтских преподавателей понимаю: мы своей свободной, но не образцовой говорильней, безусловно, слегка разрушали их методические твердыни. В отношении меня они, впрочем, избрали некий нейтралитет. Максимум, на что они решались, так это не присваивать мне законных первых мест на фонетических  конкурсах, отдавая их верным апологетам инязовской фонетики. Но – и только. Отметки они были вынуждены ставить относительно объективно. Хотя я до третьего курса (когда начались интересные и трудные теоретические дисциплины), толком не учился, но легко отвечал по всем предметам на старых запасах, которых у выпускников обычных школ, конечно, не было – они все добывали трудом. А вот на третьем курсе, когда у нас начались теоретические дисциплины (к примеру, теоретическая грамматика, теоретическая фонетика, стилистика, лексикология…), я вновь обрел вкус к учебе, и тут же стал неисправимым… отличником! Повышенная стипендия была очень кстати, т.к. я почти прекратил подрабатывать из-за того, что всерьез увлекся теоретическими и прочими предметами. А так-то я, потому, что мало времени тратил на учебу, с первого курса подрабатывал. Сначала доставщиком телеграмм (75 р. в месяц плюс столько же, а то и побольше чаевых от благодарных адресатов), потом певцом в разных московских кабаках по линии МОМА (Московское объединение музыкальных ансамблей), где я мог и за один вечер по сто рублей «срубить», ибо пел на чистом английском почти весь репертуар «Битлз», десятка полтора-два песен Элвиса Пресли, Э.Хампердинка, Ф.Синатры, ну, и любой советский хит тех лет от Кобзона до Ободзинского. А тогда за исполнение одной песни «на заказ» хорошим субботним вечерком (да после принятия пары рюмочек спиртного) разгоряченные «гости» хороших ресторанов платили от 10 до 25 руб. И для собственного удовольствия, и чтобы девочкам пыль в глаза пустить, а как же! Для сравнения: все расходы по квартплате (по современному – за услуги ЖКХ) за небольшую «двушку» в 70-е годы обходились мне рублей в десять. Так что - попривык я к шальной денюжке, а тут вдруг променял ее на какие-то там знания типа теоретической грамматики и прочей фигни…  Да вдобавок ко всему, еще и женился после 3-го курса. Правда, мы с женой друг друга к учебе стимулировали, и была у нас семья молодых отличников (или молодая семья отличников?). А вскоре и первый сын родился. Но помимо учебы, я еще был небольшим комсомольским функционером, активно участвовал в самодеятельности и вообще общественной жизни, занимался немного и научной работой, был верным клевретом декана, т.е. помогал ему организовать молодежь на какой-нибудь небольшой подвиг типа срочного субботника на территории вокруг здания нашего факультета в Сокольниках, выхода на пару дней на овощную базу или поездки в подшефный совхоз или колхоз на месяцок… Была такая дурацкая забава у коммунистических функционеров низового уровня – унижать образованных интеллигентов направлением их на грязную и бессмысленную работу типа переборки гнилых овощей на овощной базе или оказания шефской помощи в уборке урожая овощей сельским пьяницам и бездельникам. Впрочем, за деньги, пусть и небольшие. Мы трудились в совхозе «Фаустово», расположенном в нескольких десятках километров от Москвы по Рязанке. Это было почти наградой – месяц провели на молочке и мяске да с самогончиком. Жили в каком-то пионерском лагере, что ли. Впрочем, задачу, поставленную партией и правительством, выполнили. А наш добрый декан за это оказывал при моем посредничестве содействие в исполнении разных студенческих нуждиц. Кстати, при распределении нашего курса на первые места работы декан учитывал индивидуальные пожелания каждого студента. Ну, по возможности, конечно и без нарушений закона, но очень чутко и человечно. Замечательный человек был наш декан Косов Валентин Тимофеевич – настоящий старший друг нам всем. Правда, однажды я его едва крупно не подставил, но очень вовремя спохватился, тормознул и исправился. Было это уже на старших курсах. Кажется, я уже был вроде и женат. Кому-то из наших приятелей-студентов привезли из коварного зарубежа рок-оперу „Jesus Christ Superstar “ на двух виниловых дисках. Мы были в курсе всех подобных новинок, потому что многие московские студенты ИН‘ЯЗа были отпрысками МИДовских и внешторговских работников, причем некоторые из них выросли в разных странах и сохранили кое-какие личные связи с тамошними ровесниками.
А вот отдавать своих деток учиться в ВУЗах за пределами СССР в те годы было не принято – даже в среде партийно-государственных функционеров. Вернее, для них это было абсолютно недопустимо, ибо они блюли чистоту рядов! Это теперь всякая мелкая шваль, вроде главы какого-нибудь мухосранского сельского района, учит своих тупых и балованных «деток» на наворованные деньги везде, кроме Отечества. Вот и образовалась прослойка в несколько миллионов либерастных идиотов с пустыми глазками и полным отсутствием чувства Родины, из которых сформировалось целое стадо бездельников, предателей и «релокантов», а по-простому - дезертиров и трусливых неблагодарных тварей. А тогда дети даже самых высокопоставленных партийных чиновников и дипломатов во всех зарубежных странах учились в школах при Посольствах СССР, а в ВУЗы поступали исключительно на территории Союза. Правда, после прихода к власти клики Горбачева и его присных, все пошло прахом. Но я не об этом. Так вот, решили мы поставить своими силами эту самую рок-оперу „Jesus Christ Superstar“: у нас был неплохой по тем временам оригинал - немецкая версия производства Andrew Lloyd Webber & Tim Rice. Уже начали втихаря и репетировать в нашем спортзале в здании ИН’ЯЗа в Сокольниках. Мы там учились вместе с «французами» в очередь: год они в первую смену. а мы во вторую, а следующий год – наоборот. Было весело и демократично. А в институтском буфете, при довольно однообразном меню, можно было и пивка купить. Тогда, кстати, и курили прямо на лестницах внутри здания, никого на улицу не выгоняли и сотни метров от входа лицемерно не отмеривали. Но дышать было тяжело, ибо табак был преимущественно натуральный, советский. Без этих западных ароматизаторов. Помнится, одна наша молодая училка Ирина Халеева (которая впоследствии была ректором МГЛУ на протяжении долгих лет) не гнушалась стрельнуть у меня какой-нибудь «Дымок» без фильтра. Вот узнал печальную новость — она, оказывается умерла 3 февраля текущего, 2025 года. Мда-а-а...Вот мы и репетировали уже потихоньку (очень узким кругом) в спортзале, самом большом в здании помещении - без стационарных сидений, хотя и с низковатым потолком. Но кто-то проговорился и дошло до парткома и комитета комсомола. Понятно, что стуканул кто-то из тех говнюков, кого не взяли в состав предполагаемого спектакля. Но кто – так и по сей день не знаю. Да теперь уж это и неважно, однако уже включился и потихоньку начал разгоняться репрессивный аппарат по принципу «партком, местком и стенгазета». Декану, как руководителю факультета и члену КПСС, могло конкретно «прилететь» за идеологическую близорукость, за то, что не уследил, недоглядел, проявил мягкотелость, отсутствие бдительности … ну и т.д. Времена были хоть и не сравнимы с тридцатыми годами прошлого века, но, при желании, подпортить жизнь, даже сломать карьеру можно было любому. Повод, в данном случае, был самый что н на есть удобный – чуждая идеология, тлетворное влияние Запада, мы, как бойцы идеологического фронта, должны то да се… Короче, нам вовремя стал известно о предстоящем карательном визите в наши края, и мы хорошо подготовились. Счастье наше, что параллельно с репетицией рок-оперы, я еще готовил с тремя однокашниками – Витькой Зеленовым, Валькой Плаксиным и Янеком Хохловым – телепередачу для учебного телевидения. Передача посвящалась немецким коммунистам 20-70-х гг. и вообще революционному движению, мы пели десятка полтора идеологически выдержанных песен немецкого пролетариата, пару песен на стихи Бертольда Брехта, да еще несколько современных зонгов из репертуара модной тогда ГДР-овской группы Oktoberklub. Репетировали мужским составом основательно – пели на два, три и даже на четыре голоса, оттачивали партии, накрепко учили тексты, чтобы в телестудии уже спокойно записать передачу. А пластинки с некоторыми из этих песен я положил в коробку от оригинальных, самых что ни на есть фирменных дисков с рок-оперой „Jesus Christ Superstar“. Ну, и когда пришла партийно-репрессивная комиссия, чтобы обличить, уличить и наказать, я им устроил цирк с конями: небрежно открыл коробку, достал и демонстративно помахал под носом у главного «инквизитора» пластинками с немецкими р-р-р-революционными песнями, а вдобавок еще и чисто иезуитски попросил их заслушать нас и помочь всю программу (45 минут) отхронометрировать, чтобы не уронить честь института во всесоюзном телевизоре. Пели мы хорошо, слаженно, с подъемом, и комиссия не сильно и пожалела о потраченном времени. Потом дошло до нас, что стукачу крепко влетело за недоработку и практически клевету. Говорили, что ему даже пришлось уйти из института. А что мы так и не поставили эту самую рок-оперу - об этом ничуть не жалею. Главное - отвели грозу от нашего  декана, да и сами не пострадали.
Кстати, я потом (на теплоходе «Леонид Собинов» во время упоминавшейся миссии «Истоки») познакомился с Яриком Кеслером, автором перевода на русский язык либретто этой самой рок-оперы для Театра им. Моссовета, и был им приглашен на русскую премьеру. Ну, и подумал тогда, что как же это было правильно и хорошо, что мы эту фигню не сумели поставить в 70-е годы. Хотя я и по сей день помню ее почти всю наизусть, однако со временем тексты некоторых хоров, арий и речитативов начинают уже и подзабываться. Впрочем, теперь я осознал всю антихристианскую сущность этой «оперы». Но это – отдельная тема.
И вот еще про упомянутую передачу с пением немецких революционных и протестных песен. Эту работу нам тоже «подкинул» наш милейший декан В.Т.Косов. Помимо популярности, мы получили еще и возможность неплохого заработка: телевидение и в те годы платило хорошие гонорары. Меня туда потом еще неоднократно приглашали на разные роли в театральных постановках на немецком языке. А ту передачу с немецкими боевыми песнями я потом практически полностью воспроизвел со старшеклассниками одной из лучших тогда спецшкол, где проходил педпрактику на пятом курсе – это была школа №3, что была тогда недалеко от м.Сокол. В мои школьные годы это были самые мощные наши соперники и конкуренты в плане борьбы во время олимпиад по немецкому языку. В той школе были лучшие в Москве методисты по немецкому языку. И вот, надо же! – как раз у них я и проходил свою практику на пятом курсе, а потом, уже после практики, по просьбе директрисы и завуча школы (она же лучший методист в Москве по фамилии Левинсон), подготовил и спел вместе со  сколоченным мною же наспех ансамблем старшеклассников целый мини-концерт к юбилею (25 лет) ГДР. Кстати, посрамив студентов из ГДР-овского землячества, которые хотели наскоком, без серьезной подготовки, экспромтом, всех нас «поразить». Выходили по одному, что-то такое мямлили про те места, из которых они родом, кое-как напели какие-то народные колядки. Ага… А вот когда мы вышли ансамблем в составе трех мальчишеских и двух девчачьих крепких глоток (плюс мой регентский баритон), да дружно спели, практически без пауз, под аккомпанемент трех гитар, десятка полтора известнейших песен — и революционных, и на стихи Бертольда Брехта, и новых тогда песен группы Oktoberklub, да на два-три голоса, - вот тут-то они и приобрели весьма бледный вид! До сих пор приятно вспоминать, как эти, довольно уже взрослые парни и девчата в синей униформе членов FDJ/ССНМ (Союза свободной немецкой молодежи, активисткой которого, кстати, была и незабвенная будущая канцлерша Ангела Меркель), смущенно переминались и виновато улыбались – понимали, как бездарно они выступили своим вялым экспромтом.