Масленица

"Давно это было", -  вспоминал дед: "На праздник Масленицы сжигали Чучело". Из близлежащих деревень собирались ребятишки с родителями, ели блины, мужики силушкой мерились, бабы мастерством кулинарным, всем на празднике хватало места. Да повадился на праздник вор, каждый год у кого кошель сопрет, у кого сапоги дорогие, у кого кафтан. Вот уж пять лет как праздник проходил, и кое-кто со слезами да с горечью уходил с него, проклиная. И как местная полиция ни следила все никак поймать вора не могла. Сначала думали на мальчишек без призору, ан нет, как ни ходили за ними, никто не попался.
Близился праздник март, и вся округа собиралась на праздник. Кот Ерофей умывался у печи, да поглядывал на хозяев, вот уж и Кафтан готов. Нюра вышила его васильками синими по алому, такому кафтану сам царь позавидовал бы. Дед старый с печи почти не слазил, только картохи поесть да молока с хлебом, да щей похлебать. Повезло ему с невесткой - ласковая да хорошая. Да Аркашка красавец, чернобров, да удал, да вот водилась за ним напасть: как праздник, так напивался в стельку да бедокурил, жена терпела, ведь жена богом дана, так видать надобно, может где провинилась его когда бабка какая. Нюра бывало в церковь зайдет, свечу поставит, и молится тихо со слезами, чтобы бросил он пить окаянную водку эту, да видно бог бабьих слез много видал, и не помогал до поры да времени. Нюра всем была хороша, кроткая, коса до пояса, и скотину в порядке держала и хату в чистоте, и красавица была, да все видно не по нраву Аркаше. Он ее пьяный и словом обидеть мог, или разбушевавшись, морду кому-нибудь бить пойти, мало ли дураков не деревне.
Кафтан Аркадий примерил и стыдно ему стало, такая жена ему попалась, а он не ценит. Жили они без малого три года, а детей нет, может от того пил Аркадий, бог его знает. Отец его журил да учил уму разуму, сила у Аркадия была богатырская любого мог завалить и охотник он хороший был и рыболов неплохой. Как мать у Аркадия померла, так он и запил. Нюра не ругала его, любила как детей малых любят неразумных, верила она, что придет время, и опомнится Аркадий, ведь купеческий сын был, а ее сироту взял со двора без приданого и не оговорил ни разу, больно уж приглянулась она ему.
На праздник Аркадий с Нюрой выехали рано, кобыла их до ярмарки довезла, а на ярмарке и скоморохи, и заморские звери, медведи на двух лапах танцуют под дуду, везде детвора. Аркадий с мужиками по столбу за сапогами полез, нет ему не сапоги были нужны, а как удаль свою богатырскую показать. Кафтан-то и скинул, глядь поглядь, а кафтана-то и нет, украли кафтан. Так Аркадий осерчал на вора. Ну он не дурак и решил вора поймать. Стали они с Нюрой по ярмарке ходить, да приглядываться, может на ком увидят кафтан-то нарядный. Сапоги он специально как бы обронил, и тут увидал куму Татьяну, которая жила в соседях с мешком. Раз и Татьяна положила сапоги в мешок, кто бы мог на нее подумать. Схватил Аркашка Татьяну да отвел к старосте. Праздник же, люди собрались и стали решать, что с кумой делать: в тюрьму ли садить, либо договариваться по людски. Договорились, что кума отдаст награбленное и больше никогда ничего не возьмет. Та поклялась перед иконами, народ и простил. Кафтан она Аркадию отдала неохотно, больно уж красивый был, как бы на Степку ее сшит. Аркадия она ненавидела, за то что в жены ее взять побрезговал, кума якшалась с парнями с другой деревни, не гоже купцу жену такую, хоть и с приданым она была. Нюра ему по сердцу была. А Танька ведьма, порчу на Аркашу навела, вот и запил он. Но не знали того домочадцы, в церковь Аркадий ходить почти перестал. Праздник продолжался, и прибился к ним цыганенок, в рванинке, хоть не жаловали цыган, а пожалели. Накормили, напоили и рубаху с штанами справили. Мать появилась к концу праздника, посмотрела на Аркашку и сказала, пусть вернется зло к  тому, кто навел, а тебе теперь не пить орел. Все ухмыльнулись, да Аркадий больше с этого времени пить не мог, видать и вправду колдовство какое было. Через год у них ребятёнок народился с Нюрой и они его Егоркой окрестили. А Татьяна все  раздала, что накрала да съехала от позора, в деревне ей житья не стало, все косились на нее. Нюра Аркашу еще пуще прежнего любить стала, а Аркадий больше ее не обижал а руки ноги ей целовал, и на руках носить стал.
Картина Кустодиева "Деревенская Масленица, Гармонист"