Перед рассветом похолодает

(абстиненция Рэ Минор для помойных котов и кожаной флейты)
 
Мы связаны одной вполне людской виной
длинной и глубиной, какие не измеришь,
и, если назову тебя теперь родной,
ты не поверишь.
Я сам-то осознал ее теперь лишь,
вооружённый всякой меры выше,
но безоружный перед Тем-Кто-Свыше,
без веры, видишь? -
нелепый, как дредноут, ухожу на дно.
 
Оно не далеко - повсюду мели.
И, как всегда, я в воду слов переведу вино.
Посмотрим, что когда-то мы имели
и, да, проверим за одно:
а сам-то я в своём уме ли?
Вопрос, как уравнение, где ноль
ответом. Стены белят,
когда написанное чёрным там верно.
Вокруг черным черно.
 
Он смотрит на меня: - Что, в самом деле?
Ну что ж, мели, Емеля.
 
Начнем сначала, я при всех прыщах,
способный разжиреть и отощать,
а глубже, мог когда-то совращать,
и чувствовать - не то что ощущать...
я не напрасно усложняю, щас
я не отличен ото всех других мещан,
хоть и способен в пару превращений.
 
– ****ит! Леща ему за страх! Леща!
 
Мой ум не склонен самого меня прощать.
Он - главный враг мой. Он - игла Кощея.
И в окружающих меня вещах
его глаза. Я ненавижу взгляд вещей.
А кто я без того, чем окружен?
Я мыслю барахлом, каким оброс.
И прирасти я тыщей жон -
кто я? - очередной вопрос.
Любовь? Ее я перерос.
И в ней, скорей всего, - молокосос.
Да кто такой вообще я?
Возможно, я - тот самый - из пещер.
 
Ох, если женские глаза так искренне верны,
что кажется - сомненью места не осталось,
подозревайте здесь проделки сатаны,
или того, что от него осталось,
после вторженья женщины. Что до вины,
то, чьим бы действием она не создавалась,
виновны вы,
иначе - я.
До "я" нет никакого бытия,
а все иные лишь через меня остались.
А женщина? О нет! Она - та малость,
какая бы была не будь вообще меня.
Да потому что я - мужчина.
Мы поквитались:
ты и я.
Мы разные. Я - повод. Ты - причина.
 
Ему ли я хотел все изложить?
Конечно нет, но кто еще услышит? -
а так как он - хозяин всякой лжи,
выходит, он - хозяин всех кто дышит,
кто жив.
Он неопровержим.
 
В конце концов, вся ложь, какую произносим -
вершина айсберга, она
не так вредна,
как ложь, которую мы в сердце носим.
Как говорил один смешной философ:
"Не нам. Не нам, но нашим именам
припишут даты и под ними кости."
Эпоха позвала нас в гости
и будет нашей глупостью больна.
Покрылась льдом спина,
а лоб сгорел.
Мой мир - не плоский,
вот почему я против ортодоксий.
А ты в своих вольна.
 
Так вот. Однажды мы решили, что нас двое есть,
готовых, за руки держась, преодолеть
все каверзы судьбы и даже шире: здесь
должна бы спасовать и смерть сама. Да что там смерть! -
И я боюсь. Весь, как я есть.
А я, иной раз, будь то взвесь
того что было, есть и никогда не станет.
Мне кажется, что поменяй меня местами
с любым -
я стану им.
И вот я весь.
Возможно, стану чьими-то костями.
Бывает. Станет.
 
Но я не стану ждать,
ума наждак мне даден для того, чтоб рассуждать,
до красных жил.
Я сам себя вам предложил,
ваш выбор - бултыхаться в моей лжи.
И если вы пока читаете вот это,
то что-то в вас внутри задето.
И я, покамест, вами жив.
 
И он мне: - С кем ты говоришь? - скажи!
 
А я, меж тем, ушел пять раз от темы к теме.
Вернемся же туда, где были теми.
Так вот. Я был любим. Отсюда и начнем.
О чем я, бишь? А, вот о чем:
 
Я жив был лишь одним -
своей любовью.
Как человек, который совершил
любой из подвигов, сильней своей души.
Кто сшил,
своею жилой сшил слова
I love you.
Как дым, как прах, как пепел, как верши...
Навершие ума, который - пыль.
 
Но, оказалось, я - не тот.
Я - Тот, а ты Озириса искала.
Озирисов не мало, а Тот один.
Никто им быть не хочет.
Но иногда, ты помнишь, ночью,
я был господин
тех слов, что на ухо бормочут.
И ты была весталкой.
Что с тобою стало?
 
И я однажды ибиса утратил.
Прям посреди кровати.
А я без ибиса не Тот.
Вот.
 
Зато, -
твои обиды
создали пирамиды
в пустыне оправданий.
Запятой
смотрелся я среди пространной речи.
Прекрасный вечер был, чудесный вечер.
Тот вечер был мечтой,
споткнувшись об которую я искалечен.
И слава Господу, уверен, что не вечен.
 
Мне дан талант. Он есть. А ум ушел далече.
Нам говорят, мол, время лечит.
Оно и вылечит меня в пяти стенах.
А мой талант - блуждать во временах.
И находить. Ответ на мой вопрос:
да кто же я?
 
Я так боялся, что вопрос мой "кто"
найдет ответ в алькове у Хатор.
 
Он предо мной возрос:
- И что тебе за дело в том ответе?
Ты, как без меди купорос,
как, будучи мордвин, великорос,
как в вакууме слово произнес,
как лилипутам главный босс,
как выше всех картофелин возрос,
как эти -
дети.
 
История ясна, напишем пальцем
по запотевшему стеклу.
Ну потому что быть паяцем -
не к лицу.
 
И если кто-то есть любовью окружон,
то он своею был окрУжен.
Ну потому что, обеспечив пару жон,
сам оказался ни одной не нужен.
 
На ужин
будет тёртая свекла.
Там ночь уже глядит из-за стекла.
На улице тепло, но - лужи.
Простужен ты, и свет сейчас не дружен,
а свет, о, ужас!
Он не принесет тепла.
Он - это я. Печаль моя светла.
Но свет слепому нах не нужен.
Особенно тот свет от ламп.
 
Приятно о себе подумать - "он".
"Их" - миллион.
Твоя ошибка - боль, а "их" ошибка - повод научиться.
Но не однажды так случится,
что ты - второй раз юзанный гондон.
И от того, что ты умён,
лишь больше повод огорчиться.
И потому я огорчен.
 
Есть мнение,
что кроме "я" -
ложь все местоимения.
И, даже тот, с кем всю дорогу говорил -
внутри.
 
И только ты - не я. Нельзя себя так ненавидеть.
 
Я чувствую, что я одет на нити.
Я понимаю, что в ряду событий,
что окружают, у меня нет права быть, и
мне хочется завыть. А если хватит прыти,
мне хочется забить, что я, как все вы - паралитик,
и выйти.
 
И выхожу
в такую жуть,
какую дальше твоему вниманью предложу.
 
Смотри, мне кажется вот так:
я дальше перестану блеять как дурак,
и наконец начну писать все просто.
 
Представим идеальный остров.
Необитаемый. Там вдалеке разбитый остов
меня доставившего корабля.
А подо мной земля. Земля полна вопросов.
И всякий об одном: так кто же я?
Строитель? Земледел? Охотник? Врач? Философ?
Она, земля, не вынесет вранья.
Иначе я подохну просто.
Я вынужден существовать не плоско.
 
Ты - этот остров. Я - это я.
 
Необитаемая ты. Я - обиталец.
Неандерталец.
До тех пор пока не встречу особь
в одну из этих черных пятниц.
 
Да нынче не сезон на робинзонов.
И в прериях давненько нет бизонов.
Романтикой известных с детства книг
сегодня фиг кого проймешь.
И самого себя того не вспомнишь. Фиг.
 
Египецкая ночь.
Второй бы мягкий знак ей в слово:
"Ночьь". Так мягче превозмочь
тот факт, что утро нас вдвоем не встретит снова.
 
Для человека часто: цен-но-сти -
не то, что он способен миру привнести,
а то, что и забрать из мира не способен.
При этом, всякий мнит, что он особенн.
 
И как мы ценим продолженье рода,
как будь то возлагая на потомка
ответственность за то, чтоб в нас простить подонка,
а рвется там, где тонко -
что толку, коль урод произведет урода?
Ах если б хоть один известный род
был нитью жемчуга хотя бы.
Но изо всех щедрот
на нити той гадюки, черви, жабы.
 
Такие выводы, вне всяческой иронии,
я сделал о любой из матримоний.
 
У лжи же тоже право есть на жизнь:
когда она становится религиозным постулатом.
И здесь, хоть кол на голове теши,
не вменишь правду ни на атом
ни логикой, ни матом.
Да и не стоит, да и ну на.
Как Ра и Атум, ты пришла из Нуна.
 
И вдруг подумал:
если ты работаешь такой пространный текст,
он, рано или поздно тебя съест.
 
Считая в жизни черные полоски,
представил жизнь свою во всём убогом лоске:
от корабля того прискорбие и доски.
На мне - обноски.
И полные тоски твои слова.
Звучащие, как быта отголоски.
Где всё - тоска и света - ни полоски.
 
Все это поместится лишь в ущербном мозге.
Так кто я? - тот кто заданёт вопрос,
или же, тот , кто на него ответ содержит? -
и что: вопрос или ответ явился прежде?
Интрига.
 
Египетская книга мертвых -
лишь древняя поваренная книга.
Подумайте логично сами:
свои умы мы наполняем мертвецами.
В своей башке цитаты посчитав,
поймите: чей вы кенотаф.
Есть слово меткое весьма:
"пища для ума".
 
И, чем напитанней твоё умище, тем шире персональное кладбище.
И пищи, - не пищи, стервятник, - море пищи.
А чтение любое, уж простите за цинизм -
некрофилия и каннибализм.
 
Я стол накрыл. Я жду гостей.
Я вижу рыла их из разных областей.
Но, как эстет, я говорю кому где сесть.
 
Тебе, Иштар, я оставляю сердце.
 
Съесть.
 
Ты говоришь:
— Едали мы вкусней.
А с ней, скажи мне что же стало с ней?
 
Она молчит: диагноз очень сложен
здесь даже доктор-хаос не поможет.
Все дело в этой долбанной весне.
 
Я вышел из себя. Туман мне на очки осел.
И я без вёсел невесел… я невесёл без весел…
Замечу лишь, что вечером я больше весил,
сейчас же я, как будь то бы к земле присел.
Вполне уменьшился за эти пять часов.
Мозг подожрал моё мясцо.
И воздух - я шагаю лесом.
Туда, куда я послан был при всех.
При всех твоих послать меня - успех!
 
Вот эти все. Они тебе нужны.
Иной раз думаю, и правда не было б жены,
без этого свидетельства иных.
И все равно, что мне нет дела до других.
Они твоею волей существуют.
Поскольку эти все твои друзья,
а нам вдвоем иначе быть нельзя,
а ты мне дорога... из вот таких условий,..
длинней гораздо,.. я построил жизнь.
Лежи теперь. В уме держи:
жизнь строил я, а ты сломала эту жизнь.
В чём я не прав? - скажи.
Одно моё -
я ненавижу лжи.
Построила другую?
 
И вдруг, в пути, встречаю, тую.
Ей здесь никак, она дитя других широт.
И возникает мысль: а может сам я - идиот.
 
Мне тяжело.
Как будь то я не существую.
Понять хотите?
Глянете на ту тую.
…
 
Проснувшись, я забыл, что было в голове.
Обычно - утро из одной создало две.
Я вспоминая: что-то написал. Прочёв, - зассал:
нельзя, мол никому доверить тыл.
Но и размяк, остыл.
Я думаю, мой Бог тебя простил.
Простил и я.
Дай Он не будет нечисти.
 
Анубис нам судья.