И упрекать в предательстве не стал...

Он  их язык не знал, лежал и слушал:
Тональность слов была, как день и ночь,
Одна, как  хищный зверь, терзала ДУШУ,
В другой - было желание помочь,
Лежал и ждал, что руки те обнимут,
Что скажут и без слов "любимый мой",
Что боль с души прикосновеньем снимут,
И скажут: не волнуйся, я с тобой.

Почувствовал вдруг  рук прикосновенье,
Чья речь была в тональности - помочь,
И душу озарил свет на мгновенье,
Потом в ней снова  воцарилась  ночь,
Хоть говорящих он язык не ведал,
Чужим был для  него язык земной,
Он чувствовал - руками теми предан,
Что без него ушли к себе домой...

И зарыдал от боли нестерпимой,
Что он оставлен женщиною был,
Которую, признав незаменимый,
Не зная языка её, любил...
По улице шла в тапках и в халате,
Катились слёзы  градом по щекам,
Хоть от  него сбежала из палаты,
А от себя сбежать не знала как.

И встретила соседку пожилую,
Признавшись ей, что бросила дитя,
А та сказала  истину простую:
Сбежать нам невозможно  от себя.
И, зная что в семье  у них творится,
Что выгонят безжалостно её,
За сыном предложила возвратиться,
В её  квартире чтобы жить втроём.

Шла из роддома, а в роддом бежала,
Порвав отказ, чтобы забрать домой,
Кровинку, от которой отказалась,
Прижав к груди, сказать: ПРОСТИ, родной...
А он всё  время  плакал  безутешно,
И вдруг  мгновенно плакать  перестал,
Рук материнских ощущая нежность,
Их упрекать  в предательстве не стал...

Грехи других  узрим на расстояньи,
Свои в упор увидеть  на хотим,
Не ищем коль прощенья в покаяньи,
Придётся  за грехи платить  самим...