На русско-чеченской войне 1999 год

один день молодого солдата
    
                Посвящается Олегу Лысикову (вечная память!)         
Окопокопателю Сашке
Сегодня особенно тяжко –
Своё девятнадцатилетье
Он встретил на передовой.
Сёк ливень холодною плетью
Ватагу и мокрый конвой.
Сгибались коромыслом спины
Под тяжестью липкой земли.
А в горле плескался старинный
Вальсок, словно птица в пыли.


         Асадовский вальс
          (монолог матери)

Мелькают снежинки, мелькают снежинки,
Как брызги фонтана, как сон.
А мы замерзаем с тобой на Неглинке,
И в доме молчит телефон.

Когда ты пришёл из чеченского плена,
Какой развернули мы стол!
Мне так понравилась девочка Лена.
И парень – он позже пришёл.

В тот вечер ты выглядел просто счастливым.
Мне ж сердце колола игла.
Лишь только ушёл ты с друзьями за пивом,
Я сделала всё, что могла.

Когда же хорощая девочка Лена
Он мне только друг! –" Сказала:
Как будто меня из чеченского плена
Вернули на родину вдруг.

Тебе рассказала я тотчас всё в гневе,
Но ты посмотрел на меня –
Так смотрят на падших у нас на деревне…
С тех пор в тебе нету огня!

Мелькают снежинки на улице белой.
Как холодно в доме олной!
Лишь кашляет в спальне своей то и дело
Мой сын одинокий, родной.


Но музыку рвали разрывы
Хлопушково-жалящих мин.
 – Что, братцы, пока ещё живы?! –
Раздался смешок из-за спин.
Окоп колыхнулся устало
Под вялым солдатским матком
– Им нормы сегодняшней мало!
А ну, шевели передком! –
Толпа "стариков"пролетала
Над пепельно-детским лицом.
– Шеволькай копытами, сало! –
– Стой ровно, тля, перед бойцом! –
"Стрельнув" сигарет у охраны,
Десантники шумно прошли.
И в баховской пьесе органной
Мир тонет, как в тёплой пыли.

Но, вдруг, сверкающий и звонкий
Упал откуда-то извне
Луч.
Красота
Струёю
Тонкой
Коснулась дна,
Прошлась по мне

И ожили сады Эдема –
Зелёный, жёлтый, голубой.
Стада там шествуют поэмой,
И звери дружат меж собой.
А люди, боже, что за люди
Ныряют вглубь янтарных вод!
Их утром ветер свежий будит
И за собой в поля ведёт.
И я, малюсенький и робкий,
Сижу у этого луча.
"Знай, берега познанья топки" –
Пропел мне, радостно журча,
Ручей, скрываясь в мягких травах.

– "Всё! Время!" – доносится справа.
– "Обед!" – прокричал Васька-взводный.
И строй из фигур и лопат
Поплёлся к столовой холодной
Вдохнуть сигарет аромат
(о куреве только мечталось –
курили десант да ОМОН!)
А в юной головке металось
Огнём "Поппури-ле-шансон".

"О, парижский ночной гонорок!
Ароматно журчит говорок.
Ненавязчиво пенится шарм.
И галантно подходит жандарм
К проституткам у входа в отель.
Где-то звонко смеётся постель.
Веселят взгляд огни синема.
Что ж, сейчас и в Париже зима!"

И снова копали землицу
У сбитого штурмом села.
И Сашке казалось, что снится
Ему и разор, и зола,
И дым из сожжённого дома,
Работой измученный взвод,
И этот до боли знакомый
Битловский сладкий аккорд.
А к ночи, дойдя до палаток,
Картошку согрев на огне,
Упали на койки, и сладок
Был сон их на этой войне.

Солдатская колыбельная

В тишине пахучей
Сладко спит солдат.
Одеяло лучше
Чем друг-автомат.
Пусть печное пенье
Навевает сон –
Вкусное печенье
И аккордеон.
Маленькая радость –
В тёплый сон нырнуть.
Там лихая сладость
Распинает грудь.
Там такие дива
Для тебя живут!..
Спи, солдат – счастливым
Быть тебе и тут.
В тишине пахучей
Крепко спит солдат.
Лишь не дремлют тучи
Да друг-автомат.