8. сверхьестественное. г. Пушкин. 4

Профессор Иванов, бормоча древние слова, водил по воздуху  пожелтевшим пергаментом.  Воздух загустел,  запахло озоном и пылью веков.  Три свечи, установленные на потрескавшемся алтаре,  затрепетали,  отбрасывая причудливые тени на каменные стены.  Пушкин,  закрыв глаза,  словно  проваливался  в  бездну собственного забытья.  Его лицо  побледнело до  прозрачности,  губы шевелились беззвучно.

Дима, сжимая свою  трубу,  чувствовал, как  из  него  вытекает  что-то  неизмеримо  важное,  что-то,  что  было  сутью  его  бытия.  Музыка,  его  внутренний  голос,  затихала,  исчезала,  словно  растворялась  в  густом  тумане  ритуала.  Он  уже  не  чувствовал  вибрации  дерева  под  пальцами,  не  слыхал  пения  своей  души  в  звуках  инструмента.  Пустота.  Глубокая,  бездонная  пустота.

Иванов  закончил  ритуал.  Пергамент  рассыпался  в  пыль.  Свечи  погасли.  В  церкви  воцарилась  тяжелая,  давящая  тишина.  Пушкин  опустился  на  колени,  лицо  его  было  пусто,  выражение  глаз –  бездонно  пусто.  Он  ничего  не  помнил.  Абсолютно  ничего.

Дима  положил  трубу  на  пол.  Она  легла  безжизненно,  словно  кусок  дерева.  Он  встал,  пошатываясь,  словно  его  тело  лишилось  опоры.  Мир  стал  тусклым,  лишенным  красок  и  звуков.

Однако  нечто  изменилось.  Тень,  которая  до  этого  окутывала  Пушкина,  исчезла.  Связь  была  разорвана.  Цена  была  ужасающе  высока,  но  цель  была  достигнута.

Но  на  смену  одной  угрозе  пришла  другая.  В  глубине  заброшенной  церкви  зашевелилась  тень,  большая  и  ужасающая.  Она  выросла  из  самой  земли,  из  самих  стен,  из  самого  воздуха,  охватывая  всё  своим  холодным,  липким  объятием.  Тень  артефакта,  освобождённая  от  цепей  Клятвы  Теней,  теперь  была  свободна,  и  она  была  голодной.  Игра  только  началась.  А  ставки  стали  бесконечно  выше.  И  у  троих  оставшихся  не  было  ни  сил,  ни  памяти,  чтобы  представить,  что  их  ждёт.Тень, похожая на расплавленный битум, медленно поднималась,  расползаясь по полу, стенам,  поглощая  мрак  заброшенной церкви.  Она  издавала  низкий,  гудящий  звук,  словно  земля  стонала  от  невыносимой  боли.  Из  её  чёрной  массы  вытягивались  призрачные  щупальца,  тощие  и  острые,  как  когти  гигантского  паука.  Они  с  ужасающим  скрипом  пронзали  воздух,  искали  жертву.

Профессор Иванов,  лишенный  своей  обычной  энергии,  лишь  бессильно  отшатнулся.  Его  старое  лицо  было  бледным,  глаза  выражали  не  страх,  а  глубокое,  почти  безразличное  усталость.  Он  понимал,  что  ритуал  оказался  по  сути  обманом.  Они  освободили  артефакт,  но  не  ослабили  его  влияние –  просто  сменили  форму  оков.

Дима,  словно  растение,  лишенное  воды,  вяло  опустился  на  землю.  Его  труба  лежала  рядом,  безмолвным  свидетелем  его  потери.  Музыка,  которая  была  его  жизнью,  ушла,  оставив  за  собой  лишь  пустоту.  Он  ничего  не  чувствовал,  ничего  не  помнил,  лишь  тупо  вглядывался  в  распространяющуюся  тень.

Пушкин,  все  еще  на  коленях,  медленно  повернул  голову.  Его  пустые  глаза  встретились  с  расширяющимся  мраком.  И  в  этих  глазах,  лишенных  памяти  и  эмоций,  мельком  промелькнуло  что-то…  похожее  на  признание.  Признание  того,  что  он  сам  был  частью  этой  ужасающей  игры.  Что  тень,  которую  они  освободили,  была  частью  его  самого.

Тень  быстро  надвигалась.  Ее  холод  проникал  в  кости,  в  саму  суть  бытия.  Иванов,  Дима  и  Пушкин,  трое  оставшихся,  лишенные  своих  сил,  своей  памяти,  своей  воли,  оказались  перед  лицом  бесконечного  ужаса,  не  имея  ни  малейшего  представления,  как  с  ним  бороться.  Их  единственное  оружие  –  это  их  собственное,  уже  почти  угасшее  сознание.  А  время  было  на  исходе.  Тень  накрыла  их.  И  за  тяжелым  мраком  затерялось  всё…  кроме  гула,  напоминающего  о  близящемся  концу.