Я разрешу себе коньяк

   






Я разрешу себе коньяк...
Совсем чуть-чуть.
Залить немного депрессняк
И боль сглотнуть.

Я веселюсь, пою, скачу,
Но боль со мной.
С ней не запишешься к врачу,
Хоть волком вой.

И никому не рассказать,
Что жжёт внутри.
Не повернуть и время вспять.
Горит? Гори!

Гори то зло, что словно враг
У врат моих.
Гори огнём! Спасу очаг.
Вот ветер стих.

И от бессилия слеза
Ползёт, ползёт.
Гремя, сгущается гроза.
А что спасёт?

Коньяк ответа мне не дал,
Бокал мой пуст.
А где-то Дьявола оскал,
Смеется Пруст.

Он эпопею написал
На семь томов.
Пруст был большой оригинал,
Магистр слов.

Спасёт, быть может, не коньяк?
Где взять "мадлен"?
Чтоб отрешиться, перестать
Ждать перемен.

Но я– боец, и не смогу
Рук опустить.
А силы я поберегу,
Чтоб победить.

02.02.25

PS:Благодаря французскому писателю Марселю Прусту, основоположнику психологического романа и литературы «потока сознания», классическое французское печенье «petites madeleines» (то есть «маленькие мадленки») из простого (но очень вкусного) кондитерского изделия превратилось в литературную метафору. Пруста очень интересовал феномен времени — ускользающего, неуловимого, «утраченного». Писатель считал, что повернуть его вспять, воскресить былые ощущения и впечатления можно лишь при помощи творчества, а спусковым крючком, «триггером» для такой творческой работы могут служить внезапные озарения, иногда вызываемые незначительными, на первый взгляд, деталями.

Как это работает, Пруст показывает на примере мадленок. В первой главе романа «По направлению к  Свану» (1913), открывающего знаменитую прустовскую эпопею «В поисках утраченного времени», герой, вернувшись домой озябший и продрогший (на дворе стоит зима) пьет липовый чай с печеньем мадлен, которым его угощает мать. И с ним начинает происходит нечто удивительное:

...как только чай с размоченными в нем крошками пирожного коснулся моего нёба, я вздрогнул: во мне произошло что-то необыкновенное. На меня внезапно нахлынул беспричинный восторг. Я, как влюбленный, сразу стал равнодушен к превратностям судьбы, к безобидным ее ударам, к радужной быстролетности жизни, я наполнился каким-то драгоценным веществом; вернее, это вещество было не во мне – я сам был этим веществом. Я перестал чувствовать себя человеком посредственным, незаметным, смертным.