Напротив себя

     Напротив себя

     ***

     – Тьфу ты, – вздрогнул Павел Акимович, – зеркало, damn you, вражина. Пугливым стал, что ли? Свет пора включать. Чёрт знает, что мерещиться в этой темноте?
     Он осмотрел запылённое стекло, неприязненно скривился и зашаркал на кухню за тряпкой.
Старательно протёр от багета до багета, оставив разводы и подтёки.
     – Тьфу на тебя, – повторил он в сердцах, шлёпнул влажную тряпку на подзеркальник и сел рядом на высокий вертящийся стул, с раздражением натирая мокрой ладонью припухшее плечо.  –  Ч-чёрт, пара простых движений, а боль, словно крутанул и рванул кто. От жизнь – всё не так, всё против. I’m so tired of all this – pain, pain, pain, – пожаловался он снова вслух. – А свет и не включил, балаболка эдакая – голова несмышлёная.
     Павел Акимович  с искательным выражением на лице осмотрелся и довольно улыбнулся: сбоку трюмо стояла хваталка. Павел Матвеевич раздвинул её, потянулся к выключателю и нажал на кнопку, затем притянул к себе аптечку, открыл молнию. 
     – Так, что у меня тут имеется – утром и вечером я по одной принял, как доктор сказал; а теперь я вот что, возьму-ка я одну ещё морфина и опия тоже одну – уж крепко невмочь. 
Павел Акимович выложил таблетки на стол, тупо уставился на них, сумрачно нахохлившись.
     – А какого хрена я… – забормотал он недовольно, – не работает на меня этот фентанил. Привык, что ли? Почему я не могу принять две? What’s exactly the matter with you, boy?
     Он добавил по таблетке, положил лекарства в рот и снова побрёл на кухню, уже за водой. Вернулся с термокружкой.
     – Не могу пить безо льда. Хорошо Раневская сказала: Здоровье – это когда каждый день болит в другом месте. Как это сказать по-английски: health is if each day pain hurts a different spot.  А вот я такого не придумал. Этой поговорке жить себя не изжить. М-да, а она придумала… Life didn't work out – не получилась жизнь. Something is wrong with me. 

     ***

     Зазвонил телефон.
     – Добрый вечер, Пол. Увидел, ты свет включил. Болью маешься? Не помогает? Что ж делать, говорят, жизнь трудна только первую сотню лет. Потерпи, нам с тобой не много уже осталось. Может, зайдешь, сыграем партию-другую, отвлечёшься малость?
     – Спасибо, Фрэнк. Не могу я. А вот если бы ты ко мне… Приходи, не до игры мне, а пива у меня вдоволь. Придёшь? Ну и отлично, а я пока из гаража занесу. Что? Да, оно у меня там в холодильнике. Всё как доктор прописал. 

     *** 

     – Ах, и хорошо же вечерком пива холодного. Моя бы косилась и бурчала. 
     Слушай, это занятно вышло. Прошлый раз, как я от тебя вернулся. Ишь ты, бесовка, сразу из спальни учуяла. Где, говорит, ты был? Ты же знаешь, Клэр, говорю, у Фрэнка с девочками баловались. Да ладно тебе, Фрэнк, говорит девочками прикрываться. Ты мне скажи, что вы там делали до четырёх утра? Ну как всегда, Клэр, ну для чего ты спрашиваешь, как будто не знаешь? Уже двадцать лет в шахматы играем. Шахматы, шахматы… она мне, а почему от тебя пахнет пивом? Я ей говорю, слушай, Фрэнк, что я ей говорю: а что, Клэр, от меня шахматами должно пахнуть? Самому смешно стало.
     А так хорошо, от усталости, развалиться в кресле, вытянуть ноги – отдыхаю, Пол. Как это тебя Павиел по-русски?
     – Какой усталости, Фрэнк? Не смеши меня. Ты же на пенсии, или что-то я знаю не так?
     – Всё так. Смотри, гольф 18 лунок, попечительский совет в церкви, образовательная комиссия, банк, брокеры, а ремонт моего кондо…
     – Ты что, прибеднел? Не можешь нанять рабочих? Ты же свою строительную корпорацию сыну передал, он что…
     – Да нет, Пол, тут порядок. Но столько лет за рулём этого дела, я сам многое умею, мне в радость поработать руками. А ты, так ни хрена днями и не делаешь?
     – Я бы рад, а что я могу? Анализировать умею, умею распоряжаться. А руками… что руками, посмотри на подагрические пальцы. Что ни возьму, то валится, а что не валится, то падает.
     – Но, ведь, по деньгам ты деловом мире известен. Тот дурень, кто к тебе не прислушается.
     – Да, неплох я в этом деле и весьма неплох. Был – сказать точнее, а толку?
     – Может, тебе вернуться… Не возьмут?
     – О-хо-хо-хо-хо, ещё в ноги поклонятся. Да не хочу я, не могу – нет уже сил, а как Фэй ушла и желания нет.
     – Так открой дело своё, дружище, – финансовый советник. Уж кому как не тебе. На твоё имя, как мухи… Если возьмёшь – я в доле.
     – Постой, постой, Фрэнк. Как мне это в голову самому не пришло? Ух, и идею ты мне подкинул. Всё, завтра же открываю. Дай-ка мне парочку от боли. Вон около тебя на трюмо оранжевая аптечка. Дай мне её, пожалуйста, сюда.
     – Помогают? Лучше?
     – Ох, Фрэнк, через пень колоду.
     – А ты что принимаешь? 
     – На, читай сам. 
     – Так: фентонил и морфин. Пол, так это же наркотики и страшный самый тут. А ты ещё и пивом запиваешь, этак можно и не проснуться. Ну знаешь, Пол, от тебя и такая беспечность. Ты что, смерти ищешь?
     - Та нет, тут какое дело. Не работает это на мне, на других – хрен их знает, а на мне – нет.
     – Как это наркотик и не работает на тебе, не городи чепуху.
     – Я объясню, Фрэнк. Дело такое: я по молодости пил и мог выпить много. Бутылку мог. Это по-американски 17 унций.
     – Сколько, сколько… 17 унций… Это невозможно. Прости, ты врёшь, приятель.
     – Вру, говоришь, слабак американский. Но это неважно. Вру так вру. Я заметил на себе, что не имею никакого удовольствия. Тело пьяное, а мозгу хоть бы что. Вот иду, вижу как тело моё из стороны на сторону, а ничего непристойного позволить себе не могу. Так вот я думаю, что не работают на мне все эти мерзости. Я, когда болен, каждый раз под её Феи ругню б;льшую от врача дозу принимал – и ничего, никаких проблем. Ладно, оставим. Я сейчас возбужден. Теперь только и буду, что завтрашнего дня ждать.
     Ты знаешь, Фрэнк, я уже знаю, где я открою. Возьму миссис Годиски, мою прежнюю секретаршу. 
     Хочешь отменного табачку?
     – У меня сигареты.
     – О, сравнил, химнабор с Captain Black. 
     – Я знаю, но у меня трубки нет. Вдвоём одну?
     – Фрэнк, за кого ты меня имеешь? Зачем одну. У меня есть. Протяни руку, Фрэнк, подай мне кисет вон там со стола. 
     Ну ты видишь, ну ты видишь это? Вот сучий потрох трубка! Ну скажи мне, она же в кисете была, так как она смогла упасть на пол. Ну не против ли меня эта напасть? Не, ну ты посмотри, Фрэнк, не шарик ведь – трубка, а под самый стол покатилась. Это разве не издевательство. Я итак нагнуться не могу, а она ещё под стол.
     – Я тебе достану, Пол, мне это, что мячик из лунки. 
     – Устал я от вещей – не слушаются меня. И раньше сумасбродили, а сейчас, как подагра руки выкрутила, делают, чего им захочется. Спасибо, Фрэнк. Вон на той полке шкатулку видишь полированную. Пойди возьми трубку, которая тебе понравится.
     Ах, – вскрикнул Павел Матвеевич, что ж ты рубишь меня так, – прижал он ладонь к пояснице, – упал когда вот с этого чертовского стула, а боль всё давит уж какую неделю. Тогда, видишь, только испугался, был доволен, что хоть голову не разбил. Как беснуется, Фрэнк, там изнутри.  Не то, что непереносимо, но это же невозможно, каждую минуту не знаешь хлестнёт или пожалеет, да и без того ноет без перерыва.
Пётр Матвеевич достал таблетку, помедлил.
     – Сейчас, там было две и две потом… но болит же… не могу я больше… три много, а по две ещё можно. Насчёт пива, ты прав, Фрэнк. Пойду льда добавлю. Тебе принести тоже? Сиди, я захвачу.
     Ну вот, Фрэнк. Не могу пить безо льда. Теперь плечам ещё артрит жить не даёт, хорошо хоть не оба враз. Надо ещё взять попозже, если прижмёт. Ничего – это совсем не много.
     – Пол, это много. Пол, мой добрый сосед, это очень много. Ты играешь с огнём. 
     – Вот я всё думаю, Фрэнк. Спрашиваю я Яхве, самые грязные преступники помирали в нормальной старости. А мне за  что? Не праведник я никакой и грешен, и наказания заслуживаю, но это же пытка, то больше, то меньше и никогда прочь. На туалет опуститься боюсь, как вспомню о боли, а уж встать… всё проклянёшь.
     Павел Акимович высыпал на стол фентанил, добавил морфина, собрал в ладонь и, закинув в рот, допил пиво. 
     – А жил я зазря. Миллионер и неудачник. Не смешно.
Как Ари справляется? 
     – Справляется. Я присматриваю, не без того. После университета, знаешь, того, голова полна мусором. Учу его отбирать людей по уму, а не по политике – чтоб мужчина, белый, начитанный, логично мыслящий, а то наберёт баб да негритятину. Сердце у него, дескать, равенства страждущее. 
     – Послушай, ты дело как начинал? Я имею ввиду – сам?
     – Сам, а как же. 
     – А почему именно строительное? Ты институт окончил, архитектурный, я догадываюсь?
     – Нет, я только школу среднюю осилил. Строителей в роду не знаю, а я любил смотреть, как ладно эти рукастые дома поднимают. Открыл небольшую на сбережения, отец в долю вошёл, брат тоже и потянул.
     А ты, Пол, я знаю, в России образование получил.
     – Да, биологический. Уверен был, эликсир продления жизни за мной – per aspera ad astra. Профессора верили: у Вас, хвалили, аналитический ум. Наука говорили да хвалили, а пришли дельцы – сманили, подлецы, деньгами большими соблазнили, жизнью обеспеченной. У Вас, Пол, мозги всем мозгам мозги. А мне, молокососу, и лестно.
     Вот так и жизнь положил на Chemical Industries. Весь дар, если какой был, – всё им. Я не к тому – клясть их не с руки.  Работа увлекательная, многоотраслевая, хозяева сильные, платили щедро, но прибавлю – было за что.  Не без моего пилотирования взлетели так.
     – Ты кем начинал?
     – Сразу, за глаза красивые, сделали замзавом экспериментального. Я ни бум-бум. Но вник, и пошёл по-русски предложения подкидывать. Да, вспомнить приятно. Заметили немедля. А что молодой – рынок, ведь. На нём мозги в цене всегда. Сделали завом по качеству, а потом, Фрэнк, аж в совет директоров позвали. Мы хотим, мистер Пол, чтобы маркетинг взяли, видим Вас, митер Пол,  директором по маркетингу. С Вашим умом там есть Ваше место. Позарился я. CMO, как-никак;  Директор по маркетингу – высота, значимость, власть, что говорить, второе лицо компании. Деньжищи какие, разве я о таком мог мечтать, а главное власть. Миллионером сделали. 
     Ой, Фрэнк, не они – я себя унизил.
     Ушёл пенсионерить, и кому я теперь нужен – себе не нужен. Фаине разве, да, ей я был нужен. Фаечка моя, Fay для вас американцев, Фея по-русски. Фея, Феечка. Когда бы ты не ушла – всё рано.  
     – Интересно, Пол. Спасибо, мне всегда с тобой интересно. Но пойду, тебе отдыхать надо.
     – Да, спасибо, Фрэнк-дружище, завтра у меня будет славный трудовой день.
     – Ты, Пол, как себя чувствуешь?
     – Спасибо, приятель, всё вроде, в норме. А чего это ты вдруг спрашиваешь так?
     Ты не выглядишь в норме. Ты выглядишь нехорошо. Знаешь, я утром зайду тебя проведать. Ты же дверь не замыкаешь? Тогда до утра.

     *** 

     – Пойти что ли лечь. Поздно уже. Я что, я в кровать не пойду, полежу вот тут на диване, потом уж перейду, если уж… Голова тяжёлая. Шма Исраэль, Яхве элохейну, Яхве эхад. Барух шем квод малхуто леолам ваэд.
Он прилёг, кривясь в боли. Поправил подушку и стал думать о жене. О том, как она была хороша, когда он её встретил. Не красавица, но редчайшего очарования. У неё были манящие и завораживающие черты лица. В старости они утратили чёткость, но женским обликом она всё была желанна и пленительна.
     – Опять ногу крутит, и неврома Мортона, и артрит в коленях да кишки крутит, запор этот гадостный. А ещё же давление, сахарный, лимфидема. Лечат годами, а вылечит только могила. Well, what can I do? Life is over and it was not right. Да, не выправить, назад ходу нет. Не мешало бы ещё от боли принять. Пива ещё хочу – так встать надо, а как подумаю о боли…  Да и Фрэнка надо послушать.Он прав – это не игрушки. Можно и не… Так ведь не помогает, а рвёт-то как, рвёт изнутри. Г-споди, да за что Ты на меня так?! Во многом повинен я, это правда – но разве настолько! 
     Ужас, чистый ужас сколько я сегодня принял. Думал, надо дать время, вот полежу, полежу и усну, а и не клонит даже. Как необычно сердце гремит, словно разбиться хочет. Чёрт знает что, новая напасть? С сердцем у меня ещё вопросов не было. Это я пивом перегрузился – как никак, а всё алкоголь.
     Утром позвоню миссис Годиски, скажу ей о моём решении и попрошу приготовить бумаги. Она знает. Как это Фрэнк сказал: жизнь трудна только первую сотню лет. Ой, спать надо спать. Завтра столько дел, а сна ни в одном глазу.

     ***

     Спозаранку зазвонил сотовый – так рано могли быть только дети. Потом домофон, скорее всего Фрэнк справиться. Не много – как обычно, ведь, он всё ещё был кому-то нужен. 
     Дозванивались они туда, куда связь из жизни не была ещё проложена. 

     ***