Полубродское

Я стою и
просто смотрю в окно.
Холодно, как за ним,
так и внутри него.
Холод внутри меня,
у меня там не кровь и не
органы. Там земля.
Сырая земля во мне
 
похоронена. Ничего
не греет глаза, и те
скоро покинут лицо,
ведь им не нравится здесь.
Хотят раствориться, пропасть
где-то в глубинах орбит.
Небо в моих глазах
тонет как сёрфингист
 
поцелованный винтом моторной
поцелованный винтом моторной лодки
 
как сёрфингист

поцелованный винтом моторной
   
как 

сёр

фин

И у всякого шкафа своя судьба -
подозрительно схожая с судьбой Менелая.
Своё нутро, свои выбоины, даже своя
Родина: этот пол, этот угол, спинка дивана,
часть стены цвета липы, ещё - вдавленный в бок
край чем-то забрызганного подоконника.
У кого-то, надо заметить, нет и того
(в смысле Родины). Нет и такого

удобства. Симфонии пыли. Но жить
без иллюзий - по-своему чище.
Даже если как зверь в до бешенства страстной грязи.
Хотя бы не мнишь себе особенной ниши,
для тебя подготовленной, для твоих только чресл,
не нуждаешься в подвиге случая, пока в комнатушку
ночь заползает сквозь крахмальный порез,
погружая пространство в кофейную гущу.

Луна раздевается. Это не игры. Не трюки. Не блеф.
Не происки воображения. Выжимает
на шиферный сутуло волнистый рельеф
обнаженное тело - из вечернего платья,
будто пасту из тюбика. Усталая мысль
сдаётся к утру, ниспадая в глубокий
сон, как в пучину медуз сёрфингист,
поцелованный моторной лодкой.