Кто за розовой дымкой живет?

 

На цвету черемуха… К морозам!
Дунет ветер северных морей.
Задрожат от холода берёзы
в лёгких сарафанах летних дней

ЛАКОНИЧНО У БОГА ПОСЛАНИЕ…

Лаконично у Бога послание.
Там звонарь в гулкий колокол бьёт,
на дворе утро снежное, раннее
и лазурью облит небосвод.

За окошком, в туманке, даль белая,
словно Боженька холст рисовал.
Как невеста сосенка несмелая
и сугробов кипенный увал.

Всё в снегу! День бежит за околицу:
«Кто за розовой дымкой живёт?»
Ветер-странник у церкви помолится
и отправится в дальний поход.

Долгий гул на окраины просится,
места хватит полями гулять.
По подворью щенки с лаем носятся,
недосуг шалунам горевать.

Сладким мёдом жизнь горькую потчую.
На закуску?.. Надёжней рукав!
И любуюсь я внучками, дочкою
скажет кто: был в событьях не прав?

За окошком жизнь белая, белая
и на голову пали снега.
Обмелела судьбы речка смелая,
тальничком заросли берега.

Греет душу мне то осознание:
жил не зря, Бог простит за грехи,
не напрасно даровано знание
как в Душе вырастают стихи.

Лаконично у Бога послание,
верно знает Господь наперёд:
для чего утро чистое, раннее
над полями зарёю встаёт.
СИБИРЬ

Хвойная Россия.
Заповедный край.
Там, в озёрах синих,
небеса да рай.

Там: тайга да степи,
горы да ковыль,
по шахтёнкам крепи
да по трактам пыль.

Там закат, бордовый.
Кедры - не обнять!
Там народ бедовый,
душу не понять…

Тот Сибири верен,
кто изведал суть.
Предками измерен
к океану путь.

Рукотворных «вышек»
в небо городьба.
Серых городишек
горькая судьба.

Тишиной былинной
веет от тайги.
Берег с жёлтой глиной
медленной реки.

Воздух воли сладок,
словно женский взгляд.
Уведёт в распадок –
нет пути назад.


ЛЮБЛЮ

Россия, родная, твои перелески,
во тьме беспросветной домов огоньки,
церквушек седых потемневшие фрески,
излучины тихой могучей реки.

Перрон полустанка в таёжном просторе,
затерянном где-то вдали, за Читой.
Дворов деревенских и радость, и горе,
и счастье делиться одною судьбой.
Твои мегаполисы и магистрали,
катки, стадионы, театры, дворцы.
Из камня, асфальта, бетона и стали,
где тысячи глоток ревут: «Молодцы!..»

Люблю лес осенний: прогулки и грёзы,
на травах примятых росинок следы
и светлые лики кудрявых берёзок,
и стойкость народа в час грозной беды.

Люблю край Кузнецкий: край шахт и разрезов,
заводов и фабрик, рабочих людей.
Люблю для Страны быть надёжным, полезным.
Из детства далекого: клин журавлей.

В Кузбассе просторно! Пусть стужа полгода,
но здесь не боятся невзгод и труда.
И врет злопыхатель, что нет там народа.
Там люди железные, словно руда.

Там люди не ходят к послам на поклоны.
И верят в Россию, как в добрую мать.
Тавм славят просторы снегов миллионы.
Умеют трудиться, любить, созидать.

Россия Сибирью в веках прирастала.
Им, хающим Родину, всё невдомек,
Россия восстала, вновь сильною стала,
с колен подниматься настал данный срок.

Для Смыслов высоких шанс Миру представлен.
Не раз в испытаньях Русь Бог выручал.
От Калиниграда до дальних окраин
красивей страны я нигде не встречал.
 


В БЕЛЫХ ШУБКАХ ЕЛЕЙ СВЕЧКИ…

В белых шубках елей свечки,
певчих пташек голоса,
дыма струйки и колечки
уплывают в небеса.

У зеркал небес к нарядам
примеряется Весна.
По зелёно-белым грядам
бродит зорюшка красна.

На тропе, с пугливой ветки,
осыпается снежок.
В голубой небесной клетке
спит на тучке ангелок.

Ангелок розовощёкий
ладит стрелку в тетиву
и в назначенные сроки
пустит стрелку в синеву.

Полетит стрела златая
в талый ветреный апрель
и, в бескрайних далях тая,
встретит страждущую цель.

И пронзит стрела два сердца,
дни любовью оживут,
распахнётся счастья дверца,
две судьбы тропой пойдут.

МЕДОСБОР

Как в полдень счастья и свободы
снимался первый медосбор
и воробьи строкою оды
воссели важно на забор.

Они, не ведая про ноты,
несли от сердца Божий дар,
а пчёлы, символы работы,
носили в улей свой нектар.

Я слушал птах весёлых пенье,
томясь в неясном полусне,
и снисходило вдохновенье
досель неведомое мне.

Казалось, вижу я впервые:
окно, крыльцо и крыши скат,
деревья, своды голубые,
поющих птиц, забор и сад.

Как будто начал жить сначала.
Кружилась счастьем голова.
И в небе музыка звучала,
и лились нежные слова.



УТРО НА МОРЕ

На небо, словно на охоту,
восходит солнце на работу
и золотые мечет стрелы
во все туманные пределы.

А море томно и вальяжно
несёт валы на берег пляжный,
и небо солнечные соки
струит с плодов своих высоких.

Чудны дела в краю бескрайнем,
где шторм глубин выносит тайны,
визгливых чаек злой галдёж
и воду пьёт скалистый «Ёж».

Где обжигает солнце плечи,
стекая жаром в позвонки,
а волны, вылетев навстречу,
уткнутся в ноги, как щенки.

В какую даль не забредёшь
мечтою ты, но поневоле
и Посейдона вспомнишь в море,
и Солнце Богом назовёшь.

 
НОЧНОЕ АДАЖИО

Ночь! Звёздный водопад
сгорает в кронах сосен.
Укутан тьмою сад.
Нас двое. Я и Осень.

Нас двое за столом.
Сентябрь. Мангал пылает.
Затих уснувший дом.
Лишь ветер блюз играет.

Как на душе светло.
Смолистый запах шишек.
И позднее тепло
томится в чёрных нишах.

Луч света у крыльца.
В нём кружит леса Фея.
И звёздная пыльца,
меж соснами белея,
скользит бесшумно вниз…
А Фея в танце страстна.
Стриптиз – её каприз.
Она нага, прекрасна.

И крылышки, и стан…
Красотка точно знает,
что месяц-хулиган
сквозь кроны наблюдает.
 

СНЕЖИНОК ЛЁГКИХ КРУЖЕВО…

Снежинок лёгких кружево
свозит во тьме ночной,
душа моя разбужена
метелью озорной.

Любовница-бессонница
на улицу ведёт,
туда, где плачет звонница
и гул в ночи плывёт.

Летят в огне неоновом
снежинки-светлячки,
им окна полусонные
горят, как маячки.

Им будто Бог расчерчивал
в кромешной тьме круги,
так Мандельштам наверчивал
бессмертные стихи.

Кружатся над законами,
людскою суетой,
над тополями, клёнами,
над страхом и тоской…

Пустила Вечность скудная
в работу жернова,
снежинок жизнь секундная,
в веках живутслова.


А НОЧЬ БЫЛА ТЕМНА…

Лети, Душа моя,
 к загадочному свету.
 Лети, как мотылёк,
 из тьмы к сиянью свеч.

Лети, Душа моя,
 и укажи поэту,
 где бьётся кровоток,
 куда направить Меч?

Сверкнёт мой Меч любви,
 надежды и страданий
 и, путы разрубив,
 свободу принесёт.

И забурлит в крови:
 восторг и страсть желаний,
 и стройных строк мотив
 утешит и спасёт.

 А ночь была полна
 загадок и прозрений,
 с вином мешала кровь…
 Рубиновый экстаз.

Фокстрот цикад! Луна:
 подруга снов, томлений.
 И слёзы, и любовь,
 и музыка: Покрасс…

Теряло время смысл
 с приходом осознанья,
 что вечность в тишине
 на крыльях темноты.

И всполохи, и мысль,
 и тайные желанья,
 чтоб звуки на стене
 ожили, как, цветы.
 

ОМУТ

Спят кувшинки белые
в заводях цветных,
шорохи несмелые
окружают их.
Сонного дыхания
омут чёрный полн.
Лунные мерцания
обгоняют чёлн.

Всплески и дыхание
робкого весла,
бабочки порхание
по-над гладью сна.

Травы извиваются
под резной кормой,
звёзды улыбаются
и зовут домой…

Над водою стелется
серебристый смех,
снов кружит метелица
и ворожит грех.

Донных трав заклятия:
«Дай кувшинку мне,
распахни объятия,
сгинем в глубине.

Воды снов раздвинутся
и сомкнутся вновь,
Звёзды в омут кинутся,
в вечную любовь.

Что желаешь, сбудется
на кровати - дне,
а потом забудется…
Наяву ль? Во сне?..»


ЕССЕНТУКИ

Свинцовых туч гремящие шаги
и пляска капель в тёплых лужах. Звонко!
Отдало небо старые долги.
Под зонтиком промокшая девчонка.

Спешит в ночи неведомо куда.
От платьица незримый след остался.
Брюзжит зануда-дождик: «Нет стыда,
а, впрочем, хороша», - залюбовался.

Девчонка в самом деле хороша,
как юная нагая статуэтка,
а дождь ворчит: «В чём держится душа,
а ведь туда ж, как взрослая, Нимфетка…»

Прилипла ночка к небу, сея мрак
рукой дождя из грозовых лукошек.
Ах, этот город ласковых собак,
ворон крикливых и гулящих кошек.

Они, не зная зла и слова брысь,
сидят на крышках люков в позах сфинксов.
Их не страшит разверзнутая высь,
ворчливый дождь в потёртых серых джинсах.

Здесь улочек невзрачных ручейки
и двориков расколотые блюдца.
От площади движением руки
во все концы по лужам разбегутся.

Проснётся город от скупого сна,
как смоет пыль с аллей. Притихнут скверы.
Накрасит губы юная сосна
в цвет розовый, забыв про чувство меры.

Девчонку будет некому корить.
Виновен кто, когда жизнь рушит грёзы?
Сняв платье, будет молча кофе пить,
глотая горечь и немые слёзы.


ПОСЛЕДНИЙ ПАРОХОД
 Белой эмиграции

Над волною крик печали
вслед летел за кораблем.
Чайки белые кричали,
волю черпая крылом.

В пене вод ловя удачу,
сторожа добычи миг,
отдавали им на сдачу
птичьих душ печальный крик.

Чайки, вольные, кричите…
Покидают отчий дом.
Пароходику машите
милой Родины крылом…

Вдаль от пирса отплывали
корабли в туманный путь.
Крики чаек провожали:
«Возвратись, когда ни будь.


УТРО НИМФЫ

 Вольным ветром, солнцем пьяна,
 сняв ночное ожерелье -
 нанести зари румяна -
 Нимфа сна покинет келью
 и в объятиях рассвета
 утро встретит птичьей трелью.
 Наполняясь жаром света,
 перси солнцем наливая,
 обратит свой взор в тенета,
 тела прелести вверяя,
 на немое обозренье:
 небу чистому без края,
 птицам радостным, чьё пенье
 любит слушать край окрестный,
 лишь единое движенье
  оживляло мир чудесиый –
 то под сенью древней ели
 Лель играл и звук прелестный
 негой плыл из уст свирели,
 и мелодия любви,
 день качая в колыбели,
 пела в девичьей крови


ЖУРЧИТ РУЧЕЙ

Журчит ручей в логу несмело -
там осень празднует печаль.
На плечи бора ночь надела
луны серебряную шаль.

Свет лунный - призрак асфодели
лёг бледной тенью на луга.
Из золотой лесной постели
вставала ночь легка, нага. 

Небесной заводью ступала,
осколки собирая звезд,
дары созвездий рассыпала
на кроны пламенных берёз.

Подставь горячие ладошки
под жар, струящийся с небес,
и собери созвездий крошки,
и озари уснувший лес.

И прикорми желанья птицу
осколком звёздного зерна.
И птица ночью возвратится
и будет плакать у окна.


НА ВОСХОДЕ НЕБО КРАСИЛ

На восходе небо красил
лёгкий шёлк пурпурных масел
и стекала ночи тень
под берёзовый плетень.

Утро свежестью дышало,
речка отмелью бежала,
мчалась солнца острога
на росистые луга.

На листве сверкали капли,
в камышах стояли цапли
и в плащишках рыбаки
сеть тащили из реки.

Правый бережок пологий,
а по левому отроги
кряжа древнего встают
и местами берег крут. 

Кряж, вздымаясь и спадая,
логом к речке припадая -
ледяной воды глотнуть,
отдохнуть и снова в путь.

А по склонам и сосновый,
и еловый, и пихтовый
лес стоял, как богатырь,
подпирая неба ширь. 

Лили трели там пичуги,
привечая песней струги
лёгких пенных облаков,
белоснежных парусов.

Ручеёк скользил певуче,
рвал поток на дикой круче
и летел со смехом вниз,
рассыпаясь пеной брызг.

С бором утренним прощаясь
и в полёте извиваясь,
он давал жильцам обет -
вместе вновь встречать рассвет.

Берегам, каменьям мшистым
да оленям золотистым,
что спешили вниз тропой 
на заветный водопой.

Камни, веточки, хвоинки,
укрывали плоть тропинки -
глазки, рыжие, камней
излучали блеск огней.

Беззащитные их лица
били острые копытца…
Просыпался новый день
и садился на плетен


МАЙСКОЕ КРЕЩЕНДО

Очнулся май теплом разбужен,
явленьем город известив,
с восторгом тополь смотрит в лужу
и восхищается: «Красив!».

Надев нарядный смокинг чёрный,
вновь славит Родину певец.
Под звуки солнечной валторны
крещендо дня поёт скворец.

Ах, зимних хроник киноленты!
Унылый, серо-белый свет,
а нынче май цветные ленты
вплетает в солнечный букет.



ЗИМА СДАВАТЬСЯ НЕ ГОТОВА

Зима сдаваться не готова.
Сегодня оттепель. Ура!
И росчерк майского пера
средь белоснежного покрова.

Лучи-ключи скользят проемом
замочной скважины небес.
И сбросил наземь шубы лес,
и лёд поплыл по водоемам…

Земля пропахла тёплым хлебом,
набухли почки тальника,
капели звонкая рука
скрепой меж зеленью и небом.


НОЧЬ

Рассвет раскрасит горизонт,
ломая грань далекой кромки,
а Ночь, закрывши звёздный зонт,
уходит за спину, в потемки.

С небес спускается в луга
достойно и неторопливо.
Вот миновала лог, стога,
вот лесом скрылась молчаливо.

Заре сдав пост земных забот,
и, потушив ночные свечи,
ушла, прикрыв ладошкой рот,
накинув сумерки на плечи.

На запад скрылась спать: «Пока!..» -
Закончив утром путь высокий,
а Солнца рыжая щека
лучилась смехом на востоке.

Разлив над лесом яркий свет,
измазав сумрачное алым,
исполнив свой земной обет,
вставало Солнце утром шалым