Лучина

ЛУЧИНА
 Бабушке, Анне Еремеевне

- 1 –

ТАЯЛА ЛУЧИНА, ДОГОРАЯ

Таяла лучина, догорая,
на окне неяркий свет чадил.
Я, слова молитвы повторяя,
с бабушкою Боженьку просил.

Словно путник, страждущий, в пустыне,
Божий лик узрев «на небеси»,
я молил по-детски: «Божий сыне,
сохрани, помилуй и спаси».

Не тревожил всуе, но упрямо,
был неведом мне страстей посыл.
Я за папу, бабушку и маму
Боженьку о милости просил.

Троеперстье клал неторопливо
я на лоб, на худенький живот.
Бабушка внушала терпеливо:
«Милостью Господь не обойдёт».

Не просил у Боженьки я рая.
Недоступна детству сердца мгла.
А лучинка, с треском догорая,
Имя Божье в сердце сберегла.


- 2 –

НАД ГОРОЮ

Над горою в рассеянном свете
стадо тучек, задиристых коз,
грациозно бредёт на рассвете,
по-над кронами жёлтых берёз.

Необъятно, не ведая края,
наплывали на скалы валы.
На зимовье, в тайгу, убегая,
зацепились за кромку горы.

Там, на пастбище трав обветшалых,
догорает осенний костёр.
Да туманов седых полушалок
над тайгой белы крылья простёр.

Тихий посвист озябшей пичуги
в ожидании снежной поры.
Под горою бараки, лачуги,
переулки, колодцы, дворы.

На подворьях укрыты зароды,
все припасы лежат под замком.
Сиротливо стоят огороды,
неизбывной слезы тяжек ком.

Сыплет дождик тугой и упрямый,
наслаждаясь событьями всласть.
По дорогам унылые ямы,
где живёт развесёлая грязь.

По баракам и радость, и горе
вперемежку с пахучим дымком.
Ветерок прибегает с предгорий
пошептаться с речным тальником.

Лишь по косам ладонью шершавой
проведёт, вроде как, невпопад,
доверяют речные купавы
удальцу ласок сладостный яд.

Убегут тучки вдаль, без возврата,
вслед помашут рукой тополя.
Утомившись тоскою заката,
снежный плен сердцем примет земля.

Ветерок тишину опечалит,
просвистев песню будущих гроз,
белоснежною шубкой одарит
оголённые плечи берёз.


- 3 –

АХ, ИЮНЬ, ПРИЯТЕЛЬ ЗВЁЗДНЫЙ!

Ах, июнь, приятель звёздный!
Тополя роняют пух.
На скамье широкой поздно
мы сидим, порой до двух.


Звёздный полог вьётся выше
куполов Верблюд-горы.
Чёрной сажей мажут крыши
летней ночки маляры.

Запах трав, реки, завода
да с сиренью… Пряный смог!
Шарик, житель огорода,
лёг калачиком у ног.

Спят дворы и спят бараки.
Спят мальчишки-сыскари.
Спят дворовые собаки,
спят ельчишки, пескари.

Бледный свет дорожки лунной
вдаль по улице бежит.
И гитары семиструнной
дольний голос не дрожит.

Там наделы заводские,
им неведома печаль.
Там в изложницы большие
льётся огненная сталь.

Гул металла песней звонкой
уплывает по реке
и окраинной сторонкой
замирает вдалеке.

Мне неведомы причины
трудовых ночных побед,
ближе к сердцу мне лучины
негасимый, тёплый свет.

Ближе к сердцу мне раздолье:
речка, травы и поля,
гор размах, лесов приволье,
Салаирская земля.

Ах, июнь, приятель!.. «Поздно,
Лёня», - бабушка зовёт,
мне в окошко ветер звёздный
песню ласково поёт.





- 4 –

С БАБУБШКОЮ ТИХИЙ РАЗГОВОР

Не искал в событиях причины.
Шёл, как только сердце позовёт.
Тёплый свет негаснущей лучины
сквозь судьбу незримо вдаль ведёт.

Сквозь судьбу! От самого начала
до последних, Богом данных, дней
будет свет лучины той причалом,
пристанью сердечных кораблей.

Дней фарватер грозный и глубокий
по волнам событий понесёт,
только белый парус одинокий
снова в годы детства позовёт.

Брошу всё!.. И вёсла я достану,
берегу рукой махну: «Пока…».
Ни за что на свете не устану
плыть на вёслах к свету Маяка.

Мне был дан наказ - идти лишь прямо,
путь сверяя с Правдой, где жив Труд.
В том примером бабушка и мама.
Знал всегда, что помнят, любят, ждут.

Переулков согбенные спины.
Купола берёзовые гор.
Дольний свет негаснущей лучины –
с бабушкою тихий разговор.


- 5 –

БАБУШКИНО БЛАГОСЛОВЕНИЕ

У калитки мы долго стояли.
Убегала тропинка за двор.
В ярких красках осенней печали
догорал светотеней костёр.

Уж смеркалось. И день, растворяясь,
ожидаемый дал мне ответ.
Уходил, с детством светлым прощаясь,
у калитки смотрела вослед.

Уходил. Таял в сумерках дымки:
магазин, сруб колодца, а ты,
всё стояла в бордовой косынке
у калитки, под знаком судьбы.

Я по берегу шёл над обрывом,
справа грозно вставала гора.
Налегке шёл свободным, счастливым
вот пришла жизни взрослой пора.

У моста я стоял одиноко.
Удержать слёзы не было сил.
Свет лучины в оконце далёком
путь любви на всю жизнь осветил.


- 6 –

САЛАИРСКИЙ КРЯЖ

На яру раскину руки,
к камню жаркому прижмусь.
В память детства, в час разлуки
с головою окунусь.

Тяжела веков отмычка,
близко время сквозняков.
За горою перекличка
заплутавших грибников.

Высока испуга нота.
У ложков туга петля.
Там урманы да болота
Черновой тайги земля.

Здесь: свеченье голубое,
пёстрых ящериц наряд
и в берёзовом покое
спит бревенчатый посад.

Ветер гонит пук соломы.
Обездолены поля.
Всё до боли мне знакомо -
это Родина моя.

Всё до тихих слёз любимо:
жар камней, ветров рука
и как прежде, в детстве, мимо
проплывают облака.
- 7 –

УБОГАЯ

На заборы мы, малые, вешались.
Насмехались над рваной тужурочкой.
Над бедою беззлобно потешились
и кричали вслед: «Шурочка - дурочка».

По округе молва шла: «Ущербная»,
а глаза были чистые, детские.
И частенько под старою вербою
детворе пела песни советские.

Как травинка бездомная во поле.
Вторил бабушке: «Боженька молится».
На базар хмуро лошади топали,
провожала возки до околицы.

Я запомнил её босоногую,
как о ведомом ей лишь калякала,
как кормила бабуля убогую,
на дорожку крестила и плакала.


-8-

НА ЗОРЬКЕ
Потапову Юрию

Только вспыхнет над горою
дольней зорьки первый блик,
скользкой глинистой тропою
побежим в густой тальник.

Сараюшки спят под толью,
петухи горланят твист,
а над речкой, по приволью,
бродит Ветер-гармонист.

Удаль утренних поклёвок,
пескаря пугливый рот,
сторожит мышей-полёвок
у забора чёрный кот.

А над речкою туманы
из лоскутьев ткут холсты,
собирает день в карманы
дань хрустальную с листвы.
Речки гладкие дороги
да поклёвок сладкий яд.
У крапивы-недотроги
серебром горит на


- 9-

 ГУРЬЕВСК

Я с детства помню шаг завода гулкий,
по склонам гор бревенчатый посад
и нищий блеск босяцких переулков,
и улиц крепдешиновый наряд.

Незримой нитью связан я с тобою:
мой город босоногих тополей,
парящих над заросшею рекою
пропахшей солнцем невесомых дней.

Верблюд-горы берёзовые ситцы,
бревенчатый барак в два этажа,
фабричных труб дымящиеся спицы,
небес, промозглых, утренняя ржа.

Вросла та память детства в душу крепко
и лёгок думам груз тех, летних, дней.
Остались в сердце удочка да кепка,
жакет из плюша бабушки моей.


МЫ
Александру Захарову

Вставали до рассвета мы.
Из сенцев на крыльцо
в объятия бросались тьмы,
ополоснув лицо.

Пригоршнями мы черпали
туман из черноты.
Ныряли рядом с нерпами
в тумане том киты.

Мы в сеть туманов розовых
втыкались, как сомы.
Велосипед без роздыха
вдаль, к речке, гнали мы.

Смыкались тропки пыльные
в полях бескрайней ржи.
Нам горочки ковыльные
крутили виражи.

А нынче: злые проседи,
сеть истин на лице,
где вы, туманов россыпи
и кеды на крыльце?