Тропы детства

Моим бабушкам и дедушкам:
Анне и Виктору, Афанасии и Владимиру

Старая колодина, где был деда дом.
Детство – это Родина с речкой за бугром.

- 1 –

ВСТАВАЙ, СКОРЕЙ!..

Вставай, скорей, уж рассвело!
Пока зари багряны раны,
заводят невод на село
из-за околицы туманы.

Краюха, соль, как мы богаты!
Туда, без устали, вперёд,
где солнце огненные латы
дневных доспехов достаёт!

Туман крадётся вниз лощины,
парят, как перья, облака,
где, водопадов выгнув спины,
меж валунов летит река.

Гудят заливисто волынки
полков парадных под горой.
Берёзок липкие косынки
и первый робкий травостой.

Мятежным гулом, неучтивым,
локомотив весны гудёт
и горловым речитативом
певец весны, скворец, поёт.

В кармане соль, краюха хлеба.
Туда спешим, где за рекой
на нотном стане флейта неба
прочертит росчерк золотой.

  - 2 –

УРА, ВЕЛИКОМУ БОРЕЮ!

Ура, великому Борею!
Долой помпезность и пиры!
Барак, похожий на «Помпею»,
стоит, уткнувшись в склон горы.
Стоит барак, глазницы окон
пустые… слепо вдаль глядит.
По крыше тополиный локон,
спадая на плечи, скользит.

Здесь всё родное, детства меты:
стрекозы в ивняке парят,
сосна, надевши эполеты,
лесных полков равняет ряд…

Давно отринул своевольство.
В душе былого нет огня.
Лесного края недовольство
встречает ропотом меня.

Мой голос ветер не услышит.
За гору, вдаль, не позовёт,
где день теплом последним дышит,
родник, как встарь, журчит, поёт.

Дымят пары речных градирен,
раскаты грома в сентябре,
где жар осиновых коптилен
курит багрянцем на заре.

Струятся сумрачные шторки
небес промозглых над тайгой,
где запах трав прощально-горький,
где воздух детства голубой.

Но верю: детства зов услышу.
Промчит вдруг ветер-пилигрим
и дым листвы укроет крышу
тяжёлым пеплом золотым.

И станет день тот счастью равен.
Его узнаю наперёд.
Вот распахнутся створки ставен,
вновь голос бабушки зовёт.

Я упрежу злых туч завесу,
успею на крыльцо вбежать
и будет звонко по навесу
дождь струйкой-палочкой стучать.

И будет счастье длиться… пулей…
ступени, сенцы, в дверь вхожу…
Я до сих пор тот путь к бабуле
во снах порою прохожу.

Гнилой забор, косые стайки
и двор, забывший детский смех,
над ними небо в рваной майке
с голубизной внутри прорех.

Здесь всё не так. Лишь воробьишки
кружат, как прежде, над горой…
Слепой барак и я, мальчишка,
с седой, склонённой головой.


 - 3 –

ПО ТРОПЕ, НЕЗРИМОЙ, ДЕТСТВА

По тропе, незримой, детства
я бегу, бегу, бегу.
И к дружку, что по соседству,
ненадолго забегу.

Забегу, как ненароком,
чтоб сказать: «Над речкой дым…»,
а он ждет меня до срока,
дальше мы вдвоём бежим.

По проулку, сквозь овражки
мы спешим - нас не догнать.
Лёгким парусом рубашки
помогают нам бежать.

В беге мы легки и прытки,
забежав за поворот,
смотрим рядом, у калитки,
третий нас дружочек ждёт.

Нам неведомы печали.
Нас дела большие ждут.
Дальше трое побежали,
правда, несколько секунд.

Там, под берегом, где звонко
песня льётся ручейка,
ждёт нас бойкая девчонка
в брезентухе рыбака.

Мы бежим, мелькают пятки,
а она не отстает.
Нам кричит: «Со мной в порядке,
торопитесь, клёв не ждёт!..»

С каждым шагом - ближе к речке.
С каждым метром - шаг длинней.
Бьются юные сердечки
у весёлых рыбарей.

Вот река! Все разбежались.
Каждому свой закуток.
Руки ловкие помчались,
закружился поплавок.

Вот и первая поклёвка
у девчонки-рыбаря.
Подсекла добычу ловко,
ухватила пескаря.

Тот поет: «Абракадабры,
всё, пристало пропадать!..»
Распустил по ветру жабры,
словно хочет, что сказать.

Вновь уда ныряет в чащи.
Мы по-прежнему сидим,
а она второго тащит,
вот и третьего за ним.

Это что за незадача?
Хуже нет для рыбака -
изменившая Удача…
насадил вновь червяка.

На четвёртом вдруг споткнулась
два пескарика сошли!
К нам удача вмиг вернулась
и поклёвочки пошли!

Солнце встало низко-низко,
тронув кроны тополей,
мы полнёхонькую снизку
наловили пескарей.

Над водою клок тумана…
Заводской гудок: «Гужу…».
Нынче я за атамана.
Костерок я развожу.

Жар огня. Да, мы не Боги,
но пылает огонёк.
Перекладинка, треноги
ждут армейский котелок.

А рыбачка по посуде
нынче главный часовой.
Помогает ловко, будет
работящею женой.

Мысль, правда, вскользь и мимо.
С нею нам не по пути.
Мы, рыбалки пилигримы,
нам те шашни не с руки.

Мы, мальцы и оглоеды,
как нас кличет дед Егор.
Мы, такие непоседы,
только зорька - шасть за двор.

Чувства взрослые в заначку,
пусть пока не по нутру,
но на девочку-рыбачку
хоть и искоса смотрю.

Конопушки, цыпки, чёлка,
словно нимб над головой,
симпатичная девчонка…
Мой товарищ, боевой!

Ветра утреннего прядка,
рой рыбёшек в котелке.
Не забыл, была так сладка
та уха на костерке.

- 4 –

ЛЕТНИХ ДНЕЙ ЛЕГКИ ПОБУДКИ

Летних дней легки побудки -
строг будильника звонок
и уж юбка незабудки
вьётся возле детских ног.

Летних дней легки печали -
дунет тёплый ветерок
и невзгоды все умчали
по тропе лесных дорог.

Летних дней легки повадки -
хлеб да соль, огурчик, лук.
- Туесок собрал?
- В порядке!
Только пяток перестук.

Летних дней легки задачи -
с первой зорькой червяков
накопали и удачи
у рыбацких ждут костров.

Летних дней легки поверья -
тайну знают рыбаки,
там клюёт, где тонут перья
облаков в глуби реки.

Летних дней легки поводья -
стайка юных рыбарей
на стремнине мелководья
ловит пёстрых пескарей.

- 5 –

МИР ДЕТСКИХ ГРЁЗ

Некуда деться от мысли,
что был я когда-то здесь.
Над бездною ивы зависли,
там, где воды урез.

Склоном репей да бурьяны,
старый барака скелет,
память в пустые карманы:
«Где там пятак давних лет?..»

Мир детских грёз! Он мне ближе
дальше чем я от него.
На чердаке, там, где лыжи
хранились, разбито окно.

Детства век радости равен.
Окон родных огоньки.
Веки уродливых ставен
нищих домов вдоль реки.

Тесный проулочков абрис.
Память язвит: «Помолчи!
Ты позабыл детства адрес
и растерял все ключи…».

Высыплет с хохотом сдачу -
горстку монеток в бурьян:
«Медный пятак наудачу
сунь-ка в дырявый карман…».
Берега жёлтого комья.
Ив золотая руда…
- Помню, не рви душу, помню!
Как позабыть те года?

С бабушкой нынче пусть вровень.
Время - сердец перестук.
Буду до смерти я помнить
ласку натруженных рук,

двор и голландскую печку,
звёздных полей огоньки,
в темени дольную свечку
и заводские гудки,

папину шляпу из фетра,
нас, конопатых мальцов...
Пусто… не спросишь у ветра
адрес тех, бывших, жильцов.

- 6 –

РЕБЯЧЬИ СНЫ

Мне сны из детства, право же, милей -
в них шум берёз и пух от тополей,
тех снов, что душу нынче мне тревожат,
в них радостно журчали родники
и ссохшиеся жаждой языки
в ложбинке, меж камней, искали ложе.

И оживал в них древних предков ген,
и не вставали с острых мы колен -
давились и стучали кадыками.
А солнце лило щедро липкий зной
и в мареве кружило над горой,
израненной бессчётными веками.

Воде - мгновенья. Камню - вечность лет.
Не мёртв, не тускл он - излучает свет.
Вкраплениями - пятнышки, прожилки.
И годы, память генную храня,
листают сны из давешнего дня -
в них бабушкиных рук родные жилки.





- 7 –

ТАМ

Там день восходит, как обычно,
по склонам гор, как по стене,
и петухи тревожат зычно
огонь свечи в слепом окне.

Там тропкой, глазу неприметной,
стремится солнышко в зенит
и изумрудной, юной, веткой
весенний день журчит, звенит.

Там облака плывут затоном,
о чём-то шепчется камыш
и солнце с гулким перезвоном
бежит с горы по теням крыш.

Там колокольчиком весенним
седые прядки волн звенят
и глины огненной ступени
ушедших дней следы хранят
.
Там тополей столетних гривам
легко над поймою реки
и ветер бродит по обрывам,
стирая набело деньки.

Там грустно нам порой немножко.
Там оживает детства свет.
Там полем ржи бежит дорожка
за горизонт прожитых лет.
 

 - 8 –

ТРЕПЛЕТ ВЕТЕР СОСЕН ГРИВЫ

Треплет ветер сосен гривы.
Тесно рослым тополям.
Колесо весны игриво
катит солнце по полям.

Облаков кудрявых пена.
Грязью хлюпает земля.
Нам все лывы по колено,
по макушку тополя.

Шишки, ссадины да цыпки.
Ветры гор мажор гудят.
Им подыгрывают скрипки
мая звонкий звукоряд.

Беззаботны и игривы.
Лёгкий «парусник» в руке.
По проулку скачут лывы,
убегая вниз, к реке.

Речка мчит, вонзив в бок шпоры,
нрав у реченьки суров,
пароходами заборы
уплывают меж дворов.

Уплывает «нужник» свечкой.
Плачут бабы, мужики
матюгают вора-речку:
«…жалко руки коротки…».

Как за горкой солнце стихнет
речка шалая спадет.
На дворе хозяйка вскрикнетк
ней чужой забор плывет.

Словно лебедь, шею выгнув,
затаится в тальнике.
Мужика из дома выгнав,
вслед бежит с багром в руке…

Задымят печные трубы.
Сумрак в окнах свет зажжёт.
Баб некрашеные губы
самогонка обожжёт.

Детвора проулком скачет.
В ночке «парусник» плывёт.
Май шалит, а это значит:
скоро лето в край придёт.


 - 9 –

ВОРОТА ДЕТСТВА

Тайги «Черновой» ввысь простерлись Ворота.
Вновь сосен столетних держу я цевьё.
И душит до слёз память детства, гаррота,
сжимая пространством дыханье моё.

Долинного озера гладкое блюдо
оттенками бликов вечерних цветёт.
Заросший кустарником гор горб «Верблюда»
скалистым, отвесным уступом встаёт.

Осоки болотной колосья сухие,
тальник свесил косы в речную струю...
Я снова мальчишка! Вновь ноги босые!
Я снова в том дивном таёжном краю!

На пихтах заката тяжёлые груды,
уходит на юг караван, древний кряж.
Барханами грив гор шагают «Верблюды»,
хребты упирая в небесный мираж.

У Врат, в кронах сосен, звенит птичья стая,
за ними: урманов, болот огоньки,
там скалы, отвесной стеной нависая,
застыли, как стражи, над поймой реки.

Никто здесь меня о былом не расспросит.
Один, словно перст, замерев у красы…
Я видел в осиннике рослого лося
и пил с губ осоки прохладу росы.

Судьбе пусть грубил, ведал яд смыслов ложных,
но нет, не готов жизнь с начала начать.
Мне б только на миг в тех Воротах, таёжных,
закат детства светлого вновь повстречать.

- 10 –

КАЛИТКА
 Бабушке, Анне Еремеевне

Льёт летний дождь, тропинки нитка
перебегает звонкий двор.
Лишь ты и я, судьбы калитка,
я снова здесь, в предместьях гор.

Лишь ты и я. Калитка наша.
Мы никого вдвоём не ждём.
Подружка Нинка, друг мой, Саша,
гуляют рядом, под дождём.

Лишь ты и я, а годы мимо…
Вновь в лабиринтах снов брожу,
полночным звёздным пилигримо
м
на двор наш часто прихожу.
Я снова здесь, с тобою рядом,
мне Сашка шепчет: «Друг, зажжём!..»
А я, пленённый светлым взглядом,
стою и плачу под дождём.

Стою под дождиком и плачу -
тебя обнять опять хочу,
не веря в лёгкую удачу,
за все долги сполна плачу.

Я снова здесь, под тёплым взглядом,
вернулось детство вновь ко мне.
Я снова здесь, с тобою рядом,
и никого не надо мне.

Льёт тёплый дождь, стучит по крыше,
звенит железо: о го го!..
А за дождём, за тучей, выше
совсем не видно ничего.

Промокший двор косой дождь кроет.
Мурлычет кошка: «Подождём…».
Сосед Афоня стайку строит,
весёлый, пьяный, под дождём.

Льёт теплый дождь. Нет места краше.
А из клубка вьёт память нить.
Я знаю: путь к калитке нашей
до смерти буду проходить.

- 11 –

ИМЯ РОДИНЫ
Дедушке Вите, дяде Лёне и дяде Мите

Даль истомится и путницей строгой
кинет платок на траву – полежать.
Ветер предгорий холмистой дорогой
будет по лунной дорожке бежать.

К ночке, как тати, густые и синие
сумерки скатятся к речке с горы.
Кроны берёзок укроются инеем
отблесков вешней, надмирной луны.
 
Стихнут в окошках халупок зеркала,
дымка застелет тальник на реке.
Та перекатом прошепчет: «Устала…»,
сонно замрёт в голубом омутке.

Вскрикнет тревог полуночная птица
дольний гудок до околиц дойдёт.
Тёмным предместным проулкам не спится,
ждет новосёлов гудящий завод.

Город, притихший от края до края,
ночь коротает в предвестие дня,
где грузовик пробежит, завывая,
тихо лампадка прольёт свет огня…

Только мальчишке, играя в «войнушку»,
вскрикивать сонно случится во сне.
Вот заряжает он грозную пушку,
вот вдаль летит на крылатом коне.

Чтобы мальчишка, во снах лишь играя,
войн настоящих не ведал бы страх,
нечисть фашистскую уничтожая,
дед и два дяди погибли в боях.

Нет для мальчишки прекраснее края.
Любит родных, горы, речку, завод!
В детское сердце любовь всю вмещая,
Именем Родины край тот зовёт.

Время промчит. Вдаль событием строгим
парень пойдёт, взяв армейский, свой, груз.
По Евразийским, бескрайним дорогам,
там, где шагает Советский Союз!

 - 12 –

УЛОЧКИ ДЕТСТВА
 Дедушке Володе

Где ты детства радостного улица?
Харьковская, милая, моя.
Над Бачатским солнышко нахмурится,
с тротуаров, луж смеётся, жмурится
харьковская дружная семья.

Вдоль кюветов зелень, одуванчики
и асфальт в дороги крепко врос,
где в «шесятвтором» весёлым мальчиком
я грозил грозе беспечно пальчиком
и с дружком, Витьком, на пару рос.

Родом был из Гурьевска, из города,
где назло снегам родился я.
Март, сосулек длинных свесив бороду,
радостно бродил босой по городу,
крышами покатыми звеня.

Первая в судьбе - не иностраночка.
Крупскую Надежду, кто не знал?
Домик ветхий в хлипенькой ушаночке,
дед купал там в самодельной ванночке,
а потом неловко пеленал.

Напевая «ваше благородие…»,
он мочил усы в густом вине
и на старой скрипочке рапсодии,
прочие безвестные мелодии
тёплым днем наяривал он мне.

Ветерок сентябрьский хлопал форточкой,
я смеялся - это не вопрос,
за порог соскальзывал на корточки,
делал восхитительные мордочки
и за скрипкой деда гордо полз.

По двору сновали ловко курочки,
петушок задорно голосил.
Дед из глины бюстики, скульптурочки,
детские поделки и фигурочки
птиц, зверей, как фокусник, лепил.

Гурьевский художник. Он в посконную
сумочку мольберт и краски клал.
Слушая реки прохладу донную,
под калиной с мамою-мадонною
кистью лик младенца написал.

Улочка моя - не иностраночка,
где домишко дедушки стоял.
Там играла звонкая тальяночка,
накрывалась скатерть самобраночка,
я вприсядку «барыню» плясал.

Крохотная горенка? Мысль спорная.
Ветреная дева по судьбе.
Для друзей весёлая, просторная
и звала гостей дорожка торная
в праздники советские к тебе

Там, под потолком, гулял табачный дым,
подгибал ножонки табурет.
На лицо намазав деда грим,
я махал рукой, стихи читая им,
юный доморощенный поэт…

Улочки мои ветра повымели,
смыли ливни лет и вешних гроз,
заросли крапивой и полынями
и не помню номеров и имени
улиц и домов, где в детстве рос.

На асфальте глажу я щербиночки,
улочки, забытые мои,
где бежали вдаль дворов тропиночки,
там забвенье свило паутиночки
и молчат в берёзках соловьи.

Улыбался ласковому солнышку,
речке, подмывавшей огород.
Растащил те домики по бревнышку
и дворов судьбу испил до донышка
нищий, предприимчивый народ.

Жили с верой в Партию и Ленина,
комсомольцы шли на целину.
По заветам жить нам было велено,
кровушкой народною измерена
вера та в Советскую страну.

Было нам тогда на что надеяться.
Верили еще, пока, в «верхи».
Гниль и ложь ветряк сломали мельнице,
рухнула Советская поленница,
разделили всей страной грехи…

Верно срок пришел и мне покаяться,
улочки, вернулся вновь домой!
Крупская, неброская красавица,
не успел, увы, тебе понравиться.
Ленина, не ставшая судьбой.

Верный друг, ветрам речным подарена,
с пустырём, где жил когда-то дом,
бабушкина, милая - Гагарина,
к Кряжу Салаирскому приварена
тополями да родным двором.

Харьковская, милая – тебе привет!
В детство золотые купола.
Там отцовский дом, там память прошлых лет.
Верные друзья и негасимый свет.
Вырос там я, мама там жила.


- 13 –

ДОЖДИК ДЕТСТВА

Дождь стучит о подоконник.
Звук тревожит, не заснуть.
Может быть, хромой разбойник
хочет в окна заглянуть?

Укрываясь за портьерой,
я вгляделся в тёмный лик.
Там к окошку веткой белой
куст черёмухи приник.

Целомудренно-прекрасный…
В запотевшее стекло
бьётся мокрый - стало ясно:
ветка просится в тепло.

Бродит дождь по чёрным лужам
хмуро, сгорбившись во тьме.
Без шарфа, зонта, простужен…
Стало жалко дождик мне.

Распахнул во мрак окошко:
«Ветка, дождик, заходи!..»
Тьмы ластящаяся кошка
замурчала на груди.

По стеклу танцуют цапли
под мазурку струнок-струй.
На губах дождинок капли
благодарный поцелуй.