Поэма юности

 Виктору Селиванову

НАЧАЛО ПУТИ

От отцовского порога
и до сельского крыльца
вьётся русская дорога
без начала и конца.

Не дай Бог узнала б мама.
Только некому сказать.
Вам, друзья, желаю прямо
я ту правду рассказать.

В незатейливом сюжете
вам открою свой секрет
о том, ставшем Знаком, лете
в полные шестнадцать лет.

Как впервые у калитки
я девчонку целовал,
горячительным напиткам 
в первый раз дорожку дал.

Ах какие золотые
были люди и года!
Ярко, празднично, впервые,
так не будет никогда.

Был в кругу лихих прелестниц,
куролесил, как пострел,
и за этот летний месяц
я на годы повзрослел.

ДОРОГА

Вдаль бежит ЗИЛок убогий,
встречу скорую сулит.
Эх, «Рассейские» дороги-
колея да стук копыт.

То в ложок, то на пригорок,
за бескрайние поля. 
Как просторов воздух горек -
это Родина моя.

Не моя, таких нас «тыщи»,
в том числе и мы с Витьком,
ветерок в окошко свищет,
вдаль бежит ЗИЛок ладком.

Дом отцовский за спиною.
Плачет мама: «В добрый путь…»
Опасался я, не скрою,
за порог родной шагнуть.

Приключенья день случился
тонет в солнечном вине.
С ветерком вдаль с Витькой мчимся
по полям к его родне.

Едем в гости к Нине – тётке,
тётке Витькиной, родной.
В рюкзачках багаж короткий,
впереди весь путь земной!

Вьётся речка лентой древней - 
там хлеба, а там покос.
От деревни до деревни 
по пятнадцать с гаком верст.

Смотрит с неба солнце зорко.
Время к вечерку бежит.
Вдоль речушки, за пригорком,
деревенька та лежит.

Словно пахарь отдыхает,
развалившись в полный рост,
бережки соединяет
сельской дружбы крепкий мост.

Заперты там на засовы
те слова, где праздность, лень.
Там в полях мышкуют совы
в царстве сёл и деревень.

На печи там ждёт Емелька-
Русской удали заплот.
Эх, Советская земелька -
в шесть загонов огород.

Распахнул в мир новый двери
тот денёк – судьбы стезя.
Ждут поля, рыбалка – верим,
ждут девчата и друзья.

Деревенька озаглавит
жизни лист: «Шестнадцать лет!..»
Навсегда в судьбе оставит
неизбывный яркий свет…

Крик подпасков льется звонко.
Тянет стадо на постой.
Ждёт нас чуждая сторонка,
а для местных – край родной.

Вдоль села дорожка тает.
По колдобинам прыг, скок.
Ваня Ларченко вздыхает:
«Потерпи родной ЗИЛок».

Миновали огороды
Всё, встречай гостей порог!
Вот к концу наш путь подходит.
Подступает встречи срок

СЕЛЬСКИЕ БУДНИ

Мы с Витьком вольны, как тучки-
в поле трудится народ.
От получки до получки
Он, как вся страна, живет

Дни совхозные торопят -
на подходе жатвы срок.
В выходные баньки топят- 
вьётся ввысь из труб дымок.

Деревенские улыбки.
Удивительный народ!
Только шаг от светлой зыбки –
за крылечком огород.

Деревенская сторонка -
бич, свистящий, пастухов.
Во дворах до зорьки звонка
перекличка петухов.

Ветерок прохладой веет,
на дела зовет: «Вставай!..».
Там, в полях бескрайних, зреет
Наш, Советский, урожай.

Налетает зорька смело
эскадроном на село.
На лугах трава поспела,
над рекой белым-бело.

От восходя до ночлега
обгоняет даль версту.
Катит солнышка телега
по небесному мосту.

Сполоснув по утру лица,
чуть не затемно встают,
только солнышко садится –
спать ложатся рано тут.

В полушубке сторож дремлет -
тут селяне: «Будь здоров!..»
День совхозный крикам внемлет
петухов да тракторов.

Дни июльские – подарки.
Эх, продлить бы на часок!..
Чтоб налило солнце жарким
светом каждый колосок.

       
ДЕРЕВЕНСКИЕ ГУЛЯНИЯ:
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ОЛЬГИ

Деревенские гулянья!
По делам. Не просто так.
Под гармошечку страданья.
Под закусочку первак

Веселились, пели песни.
Помидорчики…. Посол!
Мы с дружком на красном месте
украшали царский стол.

Эх, картошечка, груздочки
да огурчиков рассол!
День рождения у дочки!
Мать! Мечи добро на стол.

И старалась, и метала,
материлась: «Только тронь…»
С чесночком - лаврушкой сало
да котлеточки в ладонь.

И холодные закуски.
- Вам, родные, не тая!..
Следом водочку по-русски,
наливали – по края.

В емкость стопочки граненной
стограммовой, фронтовой.
Той, Советской, не паленой
с бескозырочкой родной.

Эх, видала б только мама
как впервые водку пил.
Половицей шел я прямо -
мимо тост не пропустил.

Деревенские гулянья!
Пляски, песни, Боже мой!
А на зорюшке страданья
с помутневшей головой.

На себя не долго злился -
не воротишь время вспять,
но зато, как закалился,
сдал зачет на цифру пять!


ТАНЯ: ЗНАКОМСТВО

Там за рощицей, где балка,
озерца разлилась синь.
Говорят, что там рыбалка -
только удочку закинь!

Собирались на рыбалку,
в доме шум и толкотня,
удилищем взял я палку
из соседского плетня.

Разложили снасти в зале,
груз да остренький крючок
шустро к леске привязали…
- Лёнька! Где же поплавок?

Мы с Витьком, расправив спины,
изумились: «Боже ж мой,
нужен поплавок гусиный
красный, длинный, не простой».

Нас скрепили годы дружбы,
мне хватило Витьки слов:
«Вырвем пару перьев нужных
у соседских гусаков».

Ходит важно гусь гогочет,
горделиво держит стать.
Несознательный, не хочет
из крыла нам перья дать.

Тянет грозно выю - шею
и презрительно шипит.
Я от ужаса немею,
Витька смелый, но молчит.

Видно жив тот грех пред Богом,
как молил: «Спаси!  Пропал!»
Не забыл, как в босоногом
детстве гусь его щипал.

Как индейцы кружим танцы
возле вёрткого гуся.
- Это что за иностранцы, -
выгоняя порося

за забор, спросила тётка
и кормой пошла на нас,
словно вёсельная лодка –
нет, не лодка, а баркас!

 - Что к гусынюшке пристали,
разбудили всё село.
Мы, потупившись, признались:
«Да, гусиное перо…».

Тут соседка рассмеялась
по-простецки: «Что облом…»
Тёткой доброй оказалась:
«Заходите гости в дом.

Ждёт вас добрая награда
да рыбацкая пора,
а гусей «пужать» не надо,
дам вам доброго пера».

Теплотой тот взор лучился.
От него несло добром.
 - Словно мамин, – удивился
и пошел к соседке в дом.

За забор, через дорогу,
до соседского двора
та сердечная дорога
в неизбывность привела.

А соседка, словно лава,
наплывала на денёк.
Мне представилась: «Теть Клава,
так зови меня, сынок».

Вся конкретная, как точка,
под платочном бигуди.
Прокричала громко: «Дочка,
на крылечко выходи».

На крыльцо ступила…. Драма!
Здесь такую увидать!?
- Что тебе – спросила – мама.
- Надо перьев парню дать.

Я у Ангела на мушке!
Наповал стрелой разит.
- Где перо мам?
- В сараюшке,
на стене пучок висит.

Распахнув глаза, взглянула -
опалил тот взгляд огнём.
Хитровато подмигнула:
«Городской! Ну, что, пойдём».

В голове остатки гула.
Ведь стоял, как истукан.
Из забытья в день вернула
та девчонка да Полкан.            

Пёс рычал, хрипел, метался,
злобной пеной исходя,
день удачно начинался
 и для рыбы, и меня.

Света нимб над ней был светел,
по плечам струился шёлк.
Я Полкана б не заметил,
сквозь него б за ней пошел.

Майка, хлипкая юбчонка,
вспышка света-яркий миг.
Для меня была девчонка,
как набросок-черновик.

Распахнула дверь: «Входите,
тесновато тут у нас».
- В тесноте да не в обиде -
я подумал - в добрый час.

Между нами свет оконца
да пылинок лёгкий дым.
Лик ее пронзало солнце
ореолом золотым.

Как струна тонка и звонка,
щёчки, словно маков цвет,
деревенская девчонка
о четырнадцати лет.

Две соломенные прядки
ниспадали… Хороша!
И скатилась прямо в пятки
обомлевшая душа.

Перья взяв, затронул пыльцы,
словно током обдало -
вот зачем сюда скитальца
Бог закинул на село,

чтоб впервые в жизни краткой
чувство неги испытать
и соломенную прядку
мыслью нежно целовать.

Я рукой плеча коснулся.
Да, живая, рядом, тут.
Бестолково улыбнулся
и спросил: «Как Вас зовут?»

-Таня.
-Таня?
Вслед по-женски -
я тот взгляд признал тогда –
задала по-деревенски
мне вопрос: «А как тебя?»

Натянулась нитка тонко.
Звук сорвался за предел.
Прохрипел чуть слышно: «Лёнька», -
показалось, что пропел.

Дольних улиц перезвоны.
Мы же плыли в грёзах дня
и ресницы-Махаоны
уносили вдаль меня.

Сараюшка, бабка-сводня,
закружила колесом.
- Тань, давай гулять сегодня
за околицу пойдём.

Оборвалась нитка эта,
дав свободу на года,
но ждал первый раз ответа
я с волнением тогда.

Мне казалось: луч крестился,
ожиданием я взмок,
в сине-небо возносился
сараюшки потолок.

Но закончилась та пытка,
мне желанное суля,
прошептала: «У калитки
в семь часов встречай меня...»

Тесноту запомнил стайки
и начало всех начал -
как под лёгкой тканью майки
грудки Тани ощущал.

Помню летний день и чёлку.
Светлый миг тот не забыл,
как впервые я девчонку
на свиданье пригласил.



ТАНЯ: ПЕРЕД СВИДАНИЕМ

Хороши Руси сказанья!
Я читал их на запой,
но о том, как на свиданье
собираться, ни в одной

сказке не было совета,
волновал момент меня
и за поиском ответа
обратился к другу я.

Был Витёк в делах амурных
всем известный ловелас.
И в делах любовных, бурных
был отмечен он не раз.

Мой сумбур прослушав, строго
дал напутственный наказ,
где добавил, что дорога
та ведёт порою в загс.

Всё по полочкам расставил,
о «камнях» мне рассказал,
сверху опыт свой добавил
и такой совет мне дал.

- Обними её – немного,
невзначай коснись груди,
но смотри – добавило строго -
там чего не начуди.

 - Ты о ком? Не обознался?..
Я ж всегда скромнягой был.
Никогда не целовался,
на свиданья не ходил.

Почесал мой друг в затылке:
«Случай трудный, как тут быть?
Ничего, дружок мой пылкий,
Буду я тогда учить!»

Проявил Витёк терпенье,
куклу Ольгину достал.
Я, скрывая отвращенье,
куклу в губы целовал…

На свиданье приодеться
мне помог. Волнистый чуб
расчесал. Дал поглядеться
в зеркала: «Красив, как дуб!».

Был дружок тогда простужен -
с тёртой редькой на груди.
С детства был со мною дружен.
Оглядев, сказал: «Иди…».



ТАНЯ: СВИДАНИЕ

И вперёд, на все шестнадцать
лет, пошёл, горел запал
в юном сердце, в девятнадцать
у калитки Таню ждал.

Я нарядный, словно Денди,
Таня в платьице, туфлях.
От волненья нёс ей бредни,
шёл, взбивая пыльный шлях.

Окрыленный шёл – случилось!
Нимб светился надо мной.
Наконец-то приключилось
Божье действие со мной.

Шёл, не ведая печали,
у деревни нет вины,
что о встрече той прознали
хулиганы-пацаны.

От кого и как не важно.
У деревни тайны нет.
В сбитых кулаках отважных
заготовлен был ответ.

Боевой клич грянул звонко:
«Городской, поберегись!..
Бойкой «кодлой» по сторонке
тёмных улиц понеслись.

О возможных «приключеньях»
смутно я подозревал.
Мне о них в своих сомненьях
Витька честно рассказал.

- Не ходи деревней тёмной -
подготовит там враг «Рай»,
так, что ты тропой укромной
за околицу ступай…

И пока ватагой зоркой
нас по улочкам пасли
Мы с Танюшей по пригорку
за околицу ушли.

Шли окраинной сторонкой 
всюду мнился злобный тать:
«Вон, лови, с родной девчонкой
на простор пошёл гулять…»

Я открыл дней новых главы -
на свиданье шёл впервой
и сосновые дубравы
хохотали надо мной.

Тани голые коленки
в темноте мне стлали путь
и с губ юных сласти пенки
так хотелось мне слизнуть.

Так хотелось…Кто неволил?
Рассудил: «Гормонов стать»,
но одно себе позволил
я – ладонь её обнять.

От объятий обессилил,
но в душе возрос накал,
провода бы подключили -
я б деревню освещал.

Так и шли лесной дорожкой-
справа сосны, слева лог,
приобнял её немножко,
как учил меня Витёк.

Приобнял, не ставя точку.
Вдруг обидится – нахал.
На молчанье - Таню в щёчку
 робко я поцеловал.

Вновь тревожное молчанье.
Стал я кажется седым.
Эх ты первое свиданье!
Быть не просто – молодым!

На душе одно – услада,
миновали тёмный лог.
Тут туманная прохлада
обозначила свой срок.

Охладила Тане спину.
Я и сам чуть-чуть продрог.
Тут матёрым жестом скинул
свой невзрачный пиджачок.

И накинул ей на плечи,
и покрепче приобнял…
Так прошла казалось вечность.
удивительного дня.

Мы стояли и молчали.
Счастья слов не мог найти.
Отступили дней печали
на мальчишечьем пути.

Мне шепнула Таня прямо:
«Будут дома, Лёнь, ругать.
наказала сказала строго мама -
до двенадцати гулять».

Путь домой стреножил ноги,
соловьиный пел хорал,
в шалых мыслях я, о Боги,
Таню нежно целовал.

Путь соблазнов был мне пыткой,
словно в сердце острый нож.
Вот дошли мы до калитки.
- Лёнька -  в панике– итожь!

Я себя хлестал по роже,
я себя в пруду топил,
но свидание итожить
не хватало Божьих сил.

Мы стояли у калитки,
нёс словесную «пургу».
Злился, вроде парень прыткий,
неужели не смогу…

Загудели Рая трубы!
Был в сознании провал.
Первый раз девчонку в губы,
прямо в губы целовал.

Вот они Судьбы скрижали,
Бог вознёс на облучки -
по крылечку простучали
золотые каблучки.

Я не знал, что будет с нами,
только помнил: «Не балуй…»
На губах горел, как знамя,
Первый в жизни поцелуй.

Открывались таинств свитки,
по страничке, не спеша,
и вбирала у калитки
опыт юная душа.


ТАНЯ: ПОСЛЕ СВИДАНИЯ

На свой подвиг надивился
рано утром, от души.
И Танюшей похвалился
перед другом – так решил.

Витя модно приоделся
в «фильдеперсовый» пиджак,
Таню встретил, пригляделся
и сказал: «А, что, ништяк!..».

Взял, отвёл, промолвив кратко:
«На девчонку погляди.
Не по Сеньке Лёнька шапка,
срок придёт твой, погоди.

Деревенская-то цаца.
До такой ты не дорос.
С нею надо целоваться
долго, страстно и взасос».

На красотку глянув, Таню,
удержаться друг не смог
и за старенькую баню
целоваться поволок…

Вскоре, семечки щелкая,
Витя с Таней шли промеж…
Следом шла гусыней стая
словно свадебный кортеж.

Ну, а я вдруг стал не нужен,
интерес ко мне пропал.
Тем предательством контужен
был, на бревнах восседал.

Вдаль вилась дорожки нитка,
за берёзовый увал.
Рядом присная калитка,
где я Таню целовал.

Прав был классик, что нет краше
Танек девок на селе.
Хороша Танюша наша!
Унеслась на помеле.

Ах ты баня! Тетя Груша!
«Семечковый переплюй».
Раскрасавица Танюша.
Первый робкий поцелуй.

Пережёг обиды угли.
Поостыл страстей запал.
Но с тех пор тряпичной кукле
губы я не целовал.

Помню дом, окошко, ставню,
ту калитку сквозь года.
Счастье кратенькое - Таню
не забуду никогда.

Пусть забыл лицо и прядку.
Помнить буду: «Не балуй!..»
Ведь она - мой самый сладкий,
первый юный поцелуй.


ДЕРЕВЕНСКИЕ ПОКОСЫ

Деревенские покосы.
Табачка кудрявый дым.
Терпкий запах папиросы.
Хорошо быть молодым!

Эх, покосная поляна -
травы ростом до небес,
за делянкой вновь деляна,
а вокруг сосновый лес.

Оселком остра литовка.
Ну, пошли – денёк бежит.
Над землицей ровно, ловко
та литовочка скользит.

И пошли, равняя парой
вдоль кустарничка прокос.
Первым малый, сзади старый,
гонит вдаль – молокосос.

Косим, тяжко, но не ноем,
с трав поднялась мошкара,
пауты шагают строем –
сенокосная пора.

День идет в своём порядке,
пот не катит - градом льёт,
наступает дед на пятки -
широко прокос ведёт.

Вот привстал, доставши спички,
самокрутку раскурил.
Вижу, трудно без привычки.
Я привык, и то без сил.

На покосе перекуры.
Табачка ядреный яд.
Баб склоненные фигуры
в небо смотрит попок ряд.

Вверх дымок беспечно вьётся.
Нет, да косо поглядим.
Дет Прокоп в усы смеется.
Хорошо быть молодым!

- Раскудахтались ишь, дуры.
Поболтать им невтерпёж.
Всё, кончаем перекуры,
что, за дело, молодёжь!

Лёньке грабли, Витьке вилы.
Помогай валки грести.
У Витька побольше силы -
те валки к копне носи.

Так под говор, хохотушки
тянет к западу денёк.
Там в колках звенят частушки,
там в траве струит дымок.

Дед: «Хорош! Ведь не из стали.
Дальше чаща, бурелом.
Вижу, выдохлись, устали.
Завтра сенце догребем.

А потом стога сметаем…»
Девки: «Что дедок потом?
В баньке жаркой их попарим,
да по рюмочке нальём?

Раскраснелся, аж до чёлки.
Я к такому не привык.
 - Охланитесь, ведь мальчонка.
Вот Витёк он, да -  мужик…

Вьётся сельская дорога
за совхозный трудодень.
Дотерпели! Слава Богу,
Честно прожили свой день.



ДЕРЕВЕНСКИЕ ГУЛЯНИЯ:
ПОСЛЕПОКОСНОЕ

Как закончились покосы -
день июльский встал стеной.
Дед Прокоп, взяв папиросу,
закурил.: «Ступай за мной!..».

Вы ребятки отличились.
Сладок пота был посол?
Славно в поле потрудились,
а теперь за мной, за стол.

И пошёл через дорогу,
до соседнего двора.
Вновь к Танюшину порогу
та дорожка привела.

Там отец и тетя Клава,
им Витёк, почти как зять.
Все поют «Осанна, Слава!..»
Как не знают привечать.

А тому свои причины.
Свой Божественный посыл.
На покосе, как мужчина
Витька силу проявил.

От восторга мать немеет -
вот бы в дом, какой мужик!
Возразить отец не смеет,
тракторист и фронтовик.

Деревенские закуски
на том, праздничном, столе.
Отдыхаем мы по-русски –
коромысло в голове.

Дед Прокоп взял первым слово,
но не долго говорил:
«За покос! Сенцо готово!
Для зимовья есть посыл!..»

Выпили и закусили.
Следом тост: «Ну, по второй!..»
Мы с Витьком в мужицкой силе,
вслед киваем головой.

За вторым пошли вновь тосты!
Сколько ж, братцы, можно пить?
Рассудили с Витькой просто –
тост решили пропустить.

Взял гармонь хозяин нежно,
подтянул ремень, смелей!
Растянул меха: «Поддержим
Песнь о клине журавлей».

Пел насквозь, меж стены, мимо.
Закипала слов слеза,
как косяк плыл журавлиный,
смежив воина глаза.

Пел солдат, слеза вскипала,
раздвигая словом тьму,
что бы в клине том достало
места светлого ему.

Пел солдат и, вторя песне,
плакал стол, сквозь слёзы пел.
С журавлиным клином вместе
улетали за предел…

Витька, крякнув, бросил ложку,
встал, смахнув слезы огни.
Взял у воина гармошку.
- Бать, немного отдохни.

Для порядка по регистрам
пробежался, по басам.
Звуком быстрым ярким, чистым
дал задел на пляску нам.

Растянул меха по шире.
- Не жалей девчата пол.
Бросил емко: «Три, четыре»
и «Подгорную» завел.

Ёкнули девчат сердечки,
да улыбки расцвели,
крикнув: «Выход из-за печки»
гордо павами пошли.

Тут настал конец порядку.
подскочил аж в пляске стол-
это дед Прокоп вприсядку
вдоль по горнице пошёл.

Ком помчался, закрутился
через кухню на крыльцо,
на широкий двор свалился,
где краснело дня лицо -

дело близилось к закату -
Солнце, вставши на дозор,
убежало, скинув латы,
за осиновый бугор.

Пили ели, ели пели,
скоротав воскресный день,
к ночке все же присмирели -
завтра новый трудодень.

ДЕРЕВЕНСКАЯ БАНЬКА: ПОСЛЕПОКОСНАЯ

 - I –

Выходной в календаре!
Дни дела торопят.
День субботний на дворе.
В сёлах баньки топят.

Топят в полдень, не с утра:
поутру селяне
на покос идут… Ура!..
К ночке ждут их бани.

Тают сердцем мужики.
Выпить так охота,
 даже в поле им с руки
тяжкая работа.

Да и женщины в поре,
песня ввысь взлетает,
вечер на родном дворе
счастье обещает.

Как наступит полдня срок
старики да детки
топят баньки, ждут дымок
воробьи на ветке.

Топят споро, небо пасть
разевает грозно,
чтобы к ночке вниз упасть
покрывалом звёздным.

Коромыслица скрипят,
гнёт плечо водица,
у мальчишек и девчат
бронзовые лица.

Носят воду в баньки… тут
бочки да ушаты
с нетерпеньем гостя ждут:
«Здрасьте, чем богаты…»

За стеною жар, клубя,
зреет дюжей силой,
чтоб хозяйка, заходя:
«Господи помилуй», -

прошептала, ощутив
пар лечебный кожей,
все грешное отпустив,
став Душою строже.

Ну, а в баньке всё ладком:
венички в порядке,
под берёзовым сукном
веток хвойных прядки.

Следом муж зайдет. - Не трожь! –
скажет строго, просто.
Оглянется: «Ох, хорош!
Саженного роста.

Мускул свежий налитой
деревенской силой.
Самый лучший и родной.
Потерпи мой милый…

Веник жаркий, взяв в горсти,
не спеши скорее,
приласкай им, отхлещи,
чтоб любить сильнее.

Как в окошке погрозят
звёзды лунной коже
расплещу я страсти яд
на любовном ложе».



- II –

День субботний вечерком,
как «брильянт» в оправе,
взяв бельё, пошли с Витьком
в баньку, к тёте Клаве.

Поманила нас с крыльца
в сенцы…тут попёрло:
«Нацежу ка вам винца,
промочить, чтоб горло».

Смородяжного вина
в крынку нацедила
да закусочки дала:
всё, что в сенцах было.

Помидорки, хлеб, лучок
да груздки в сметане.
Сальца добренький шматок.
- Отдохните в бане.

О Витьке забота жгла,
как о родном сыне,
и вдогон кваску дала
в глиняном кувшине.

- 1-

Дух особый, дух парной
по верхам скитается,
 пар стоит столбом, стеной –
это Витька парится. 

Хлещет плечи, ноги, грудь
веничек играющий.
Пар такой, что не вздохнуть,
жарообжигающий.

Отхлестался, веник мне
сунул: «Отоваривай!
По раскидистой спине 
полечку наяривай».

Пусть кружится голова,
к горлу ком: «Не баловать!..»
Витька – друг, его права
веничком пожаловать.

Уж пожалую его
жарким свежим веничком,
он пыхтит, я: «Ничего,
это только семечки,

это только шелуха…»
Банный дух поклажею,
сыплет с веничка труха,
то хлещу, то глажу я.

Обессилел, всё, без сил
от дурмана банного,
Витьку с шайки окатил,
друга окаянного.

- Что, родимый, угорел? –
ледяной водицею,
к потолку дружок взлетел
раненною птицею.

И в ответочку в меня
из соседней шаечки
с хохотом плеснул огня
ледяной фуфаечки.

- 2-

Витька: «Что Мужик иль кто ты?
Ну, пошли!..» Я занемог,
как на вражеские дзоты
шёл в атаку на полок.

 - Ща попаримся с тобою, -
пар обжег, а не дохнул,
то берёзовой водою
он на каменку плеснул.

Стоеросовый детина,
головой под потолок,
прокричал: «Ложись на спину», -
и закинул на полок.

Лёг безропотный и кроткий
под железною рукой,
Витька веничком с подводкой:
«Ну, держись братан-герой!..»

В две руки пошёл: по скуле,
по груди, по животу,
пляшут огненные пули… 
- Витька, больше на могу!

Хорошо им, вольным птицам,
вверх взлетать и вновь в огонь,
по плечам, по ягодицам
хлещет веничка ладонь.

Колет ель, берёзка гладит,
а Душа под потолком
смотрит пристально: «Коль сладит,
то воскреснет Мужиком».


- 3 –

Ушатал на банных горках.
 Колокольчики звенят
так, что Витька на закорках
из парной понёс меня.

Вынес в сумрачный предбанник,
 на полати положил.
Месяц, странствующий, странник,
путь в оконце прожил.

Полежал чуть, отдышался.
Разморило сном лицо.
Витька хитро улыбался:
- Где там Клавино винцо?

 - Перекрестки судеб странны,-
крынку взяв, проговорил
и в граненные стаканы
вровень с рубчиком налил.

Разложил на стол закуски,
данный Клавою припас,
из кувшинчика по-русски
«пригубил» ядреный квас.

Дал кувшинчик мне: «Отведай!..»
-Ох, ядрён, слезой сшибёт...
Под винцо пошла беседа,
а о чём? Кто разберёт.

Лунный свет в окне трепещет.
Рядом с другом хорошо!
А Душа восторгом плещет:
«Вот, ещё зачёт прошел!»


ДЕРЕВЕНСКАЯ РЫБАЛКА:
ВЕЧЕРНИЙ КЛЁВ

Там за рощицей, где балка,
озерца разлилась синь
Говорят, что там рыбалка!
Только удочку закинь…

Балка та – исчадье страхов.
Там, по байкам   пацанов,
люди, черные, в рубахах
ночью бродят меж крестов.

- «Агромаднейшего» роста!
По плечам им тополя.
Ходят молча средь погоста,
шагом тем дрожит земля.

Меж холмов могильных рыщут
с тех, колчаковских, времён,
имена свои, мол, ищут,
трудно мертвым без имён.

- Почему на них рубахи,
мертвецов тех, кто видал?
Те в ответ твердят про страхи:
«Дед Прокоп про то сказал…»

Мы, с Витьком, узнав про балку,
не сказать, что затряслись,
но в ночное, на рыбалку,
все ж на речку собрались.

На лугах поспели травы -
сенокосная пора.
В шум чернеющей дубравы
гул вплетали трактора

В камышах карась «пужался»,
звук стелился над волной -
только к речке приближался
тракторишка озорной.

Ветерок прохладу веял,
с тополей свисала тень,
становилась тень длиннее,
укорачивая день.

Ниспадало солнце дальше,
за вечерний небосклон,
изумительно оранжев
был речной пологий склон.

Там восход горел, как стяги,
птиц в ракитах голосок.
Наполнялся росной влагой
остывающий песок.

У опор моста лез в драку
тёмных вод круговорот.
На малька летел в атаку
окунек, раскрывши рот.

Мы, не ведая печали
и пред Боженькой стыда,
окуньков тех подсекали
и таскали без труда.

Окуньки – реке утраты,
чтоб соблазнов смыть грехи,
я дружку сказал: «Вить, хватит
на ночь рыбки для ухи».


ДЕРЕВЕНСКАЯ РЫБАЛКА:
УТРНЕННИЙ КЛЁВ

На восходе тонет в росах
ширь нескошенных лугов.
Задают земле вопросы
главы розовых стогов.

На полях кочевья станы -
крепдешин да креп-жоржет.
Проникает сквозь туманы
ало-розовый рассвет

Искупало утро грани
зорьки в каменном ключе.
По реке туман, как странник,
шёл с Луною на плече.

Дню покосному в награду
тракторов далёкий вскрик.
Утро пьёт росы прохладу,
шевеля земной кадык.

Оживают речки звуки.
В омутках плеск рыб смелей.
Утра ласковые руки
гладят кроны тополей.

По утру, на самой зорьке,
в камышах карась клюёт.
Комариный посвист тонкий
увертюру дня ведёт.

Ранний луч, воды коснувшись,
обозначил клёва срок.
От реки дохнул проснувшись
ранний свежий ветерок.

Ах, карась – речной профессор,
чародей глубинных вод.
Точен в деле, как процессор.
Математика расчет…

Клева раннего заждались.
Как забрезжил дня мотив
на рыбалку вмиг собрались,
в руки удочки схватив.

Как с Витьком вниз, к речке, мчались,
веря солнечным лучам.
Ветки росные качались
и хлестали по плечам.

Ах вы сладких снов напасти!
Расцвела уж темень вод!
Мы в камыш закинув снасти
Ждём, вот, вот… карась клюёт!

Выкинул его на берег,
а карась на триста грамм.
Я глазам своим не верил,
я внимал речным Богам.

Тот глаза свои таращит
и по травке прыг да скок.
Вслед за мной такого ж тащит
из кустов речных Витёк.

А карась наживку ищет,
поплавок к кустам ведёт
гнёт худое удилище,
ходит леска взад, вперёд…

Клёв такой всю ночку ждали -
что не надо трёх снастей
и за зорьку натаскали
до полсотни карасей.


ДЕРЕВЕНСКАЯ ЭЛЕГИЯ

На заре туманы тычут
морды в сонные стога.
Словно детки мамку кличут
совы белые в луга.

Запах донника и мяты.
Воздух синий и густой.
Травостой стопой примятый
 просит: «Сударь, на постой…»
Упадёшь на спину в травы
и мечтательно лежишь,
за тенистые дубравы
в Изумрудный край бежишь.

Там простор свободой дышит,
светлым маревом дрожит,
ветерок «хлеба» колышет,
меж холмов река бежит.

Правда там полей багряных
смыслом вымыслов жива.
У осиновых кафтанов
золотые рукава.

У березовых околков
лист на солнечном шнурке,
а в ложках бормочут ёлки
на брусничном языке.

Там у сосен мех да лапы,
Спас меж солнечных ресниц,
там дубы снимают шляпы
и главу склоняют ниц.

Киселя бегут там реки
по молочным берегам.
Поднимает солнце веки
желтопламенным стогам.

Босиком по жёлтой речке
за зеленые холмы...
Бьется юное сердечко
в Далях Сказочной Страны.

В той стране трещит сорока –
вести добрые несёт.
В звёздном тереме высоком
Слово доброе живёт.

Не одну подкову стёрли
Кони Славы на пути.
Только ком бесславья в горле -
до вершины не дойти.

Мне далось там оказаться,
у подножья. Хорошо!
Но не смог на пик взобраться -
видно время не пришло.

- На пороге, жизнь итожа,
встретишь Слово на Пути, -
прошептал мне сверху Боже, -
доберёшься, потерпи.



ЭПИЛОГ: ДОРОГА ДОМОЙ

Не долги в июле ночки.
Зорька, вставши над селом,
начеркала пару строчек,
почему всегда короче
путь в родной отцовский дом?

Машут вслед рукою пашни,
Таня, сельские друзья.
За спиною день вчерашний
и вернуть его нельзя.

За спиною воскресенье,
ждет обратный путь домой.
Дней восторженных теченье,
незабытое селенье,
породнились мы с тобой.

Никого не обижая,
так скажу по правде я:
«Сторона была чужая,
но деньками обрастая,
нынче стала нам своя».

Мы, Страны Великой дети.
Всюду был нам кров и дом,
но родной - один на свете,
что у сердца на примете -
с теплым маминым окном.               

Путь обратный он короче.
Знаешь признаки в лицо.
Тетя Нина быстро строчит
– рассказать о многом хочет -
до сестрицы письмецо.

Тарахтение мотора, дядя
Ваня точен – в срок.
Поджидает у забора,
собирайтесь парни споро,
рапортует: жив ЗИЛок.

От деревни до поселка
верст сто с гаком, липкий зной.
Машет солнышка метелка
от реки и до околка
над совхозной стороной.

Жалят огненные пули -
по лопаткам пот течет.
Солнце жаркое в июле,
дни ненастные в отгуле,
путешествий ждет денек.

Неба взгляд бездонно-синий
Вдоль дороги трассы след
Новых, ровных сельских линий –
ГОЭРЛО живо доныне -
что несут деревням свет.

За березовым забором
бора хвойного стена
и бежит над хвойным бором,
словно над бескрайним морем
вдаль косматая волна.

Едем мы не по наитьям.
Вон мелькнул знакомый пруд
Можем смело объявить всем:
Да, горды мы тем событьем,
что бывали с Витькой тут.

Да бывали, да живали
Мы в сторонке сельской той,
где девчонок целовали,
дни покосов отмечали,
жаль - сбежали дни гурьбой.

Эх, дорожка полевая,
где колдобин, злых, рука.
Боль России вековая -
даль, да метка верстовая,
песня Вани- ямщика.

От деревни до поселка
путь неблизкий, непростой
На ЗИЛке, не на двуколке,
Мчимся мы дорожкой колкой
с Витькой радостно домой.

Мчим вдоль пашни терпкой, горькой,
где осот, полынь, жнивьё.
Ждем мелькнут родные горки,
Распахнутся неба створки,
где отвалов вороньё.

Там ждут солнечные ветлы
свет любимых, добрых глаз.
Там ждет дом, уютный, светлый,
сердцу юному приветный,
ждут друзья и мамы нас.

Ждет семейный, тихий, ужин,
что без тоста: «За приезд!..»
Ждет Земля, которой нужен,
Округ Воинский – отслужим,
ждут поселок и разрез.

Ждет Кузбасс, землица наша,
угленосный край, родной.
Нет его родней и краше,
там растут разрезов чаши.
Возвращаемся домой!

Хороши лугов просторы.
Хороша река да лес,
но милей родной поселок,
что взобрался на пригорок
да «Бачатский», наш, разрез…

Строчки, птички-невелички,
светлой памятью легки.
Двери лет открыв отмычкой
Прядки дней тех сплел в косички
поэтической строки.

Не солгал ни в чем я в строчке
И всю правду, не тая,
Не расставив толком точки,
разделивши с Музой ночки,
В строчках тех поведал я.

В дни сегодняшних напастей
Перестроек, войн и бед
По-иному видишь счастье,
оказавшись вновь во власти,
тех «застойных», светлых лет

Где встречало горна пенье
флаг, линейка, взмах руки.
Нас скрепляли с детства в звенья
дружбы, знаний и уменья
октябрятские полки

Комсомольские наказы,
где перронов гулкий гам.
Где в ночи горели стразы
ярких звезд, везли БелАЗы
уголек и ждал нас БАМ.

Я о жизни нашей прошлой
немудрено рассказал
Не хочу, чтоб критик дошлый,
может, человек хороший
строчки эти прочитал.

Не для критика поэма
в недостатках нет вины.
Мне важнее скрепов тема,
что скрепляет поколенья,
а огрехи, пусть видны.

Может кто, приметив строчки,
Сам прочтет посланье то,
может сын быть может дочка
– не поставлена мной точка-
может внучки, хоть бы кто.

Как в годах тех, давних, жили.
Мы не скажем – там был рай.
Как влюблялись и дружили,
дружбой нашей дорожили
как родной любили край.

Есть поэме сей причины
Связь времен соединить,
что бы в дни лихой годины
не сгибали люди спины,
а крепили Жизни нить.

Чтоб преград не замечали
Окрылялись чтоб мечтой
Чтобы юность вспоминали -
даже беды и печали
с добротой и теплотой

Чтоб не плакались не ныли
а Россию берегли.
Чтоб по полной мерке жили
и у сердца сохранили
горсть отеческой земли…

Нас скрепили годы дружбы -
Шесть десятков лет ладком.
Витька не был тем, послушным,
Был он дерзким, был радушным,
верным братом и дружком.

Дружбы путь не запорошен.
Сквозь года скажу – иду.
Как в двадцатом веке, в прошлом,
веке страшном и хорошем,
В семьдесят втором году