Генеральная парта

        Сейчас каждый с младых ногтей знает, что любой труд должен оплачиваться. Желательно – по достоинству. А мы, дураки, росли в идеалах коллективизма и субботников, дежурств по классу и генеральных уборок, выездов на картошку и сбора металлолома. И куда только смотрел СанПиН? Явно, в другую сторону. Мы, правда, не знали, что он должен смотреть на нас, и выходили на картошки-уборки-субботники, превращая коллективную идею в повод совместить полезное с приятным.

         Тонкая ветка
         растёт из старого пня –
         свежий листочек.

         В институте на верхнем этаже, куда редко заглядывала администрация, в самом неприглядном кабинете стояла старая-престарая парта. Она была последней в ряду у окна, и преподаватели, утомившись подниматься по лестницам, до её угла обычно не добирались. И это спасало парту.
         Партой дорожили, передавали из поколения в поколение – вместе с заветом не мыть её в период генеральных уборок и субботников. Более того, во время оных разворачивались нешуточная спасательная операция: парту прятали в подвале, а после дней чистоты её возвращали обратно в заветный угол.
         На парте писали стихи. Не какие-нибудь глупости типа «Маша, милая, привет! /Подарю тебе букет!», а настоящие стихи. Хорошие. Выстраданные. Романтические и скабрезные, мечтательные и бунтарские, философские и иронические. Но неизменно талантливые. Их писали, начиная с левого верхнего угла, убористым почерком. Точнее, почерки были разные. Тот, кто первым начал эту историю, выводил круглые буквы с левым наклоном. Следующий выбрасывал высоко вверх палочки у «р». Третий ставил горизонтальные штрихи у «т» и «ш». Некоторые почерки повторялись несколько раз – авторы вели незримую поэтическую дуэль. Ну, как незримую? На парте очень даже зримую, но вот в жизни так никто и не знал, кому принадлежало авторство катренов и октав. Подчас на парте оставляли свои автографы художники, вдохновенно иллюстрировавшие поэтические строки. А если какой-нибудь бездарь оскорблял парту своим графоманством, то его убогие пробы пера неизбежно подвергались остракизму и последующему стиранию.
         Когда я пришла на первый курс, стихи на парте занимали четыре узких столбца. К концу пятого курса столбцов было восемь. Надеюсь, следующие поколения дополнили летопись своими виршами.
         Потому что у всех должна быть генеральная. Линия, уборка и парта.