Имя на поэтической поверке. Герман Гоппе

  Замечательный советский поэт-фронтовик и педагог, участник Великой Отечественной войны, Герман Борисович Гоппе, родился в Санкт-Петербурге, 20 января 1926 года.

  Его отец, Борис Христианович Гоппе, немец, член ВКП(б), работал инженером-конструктором. В 1920-1938 годах был начальником цеха танкового завода №174, который соединился с Путиловским заводом.
Борис Христианович участвовал в разработке проекта танка Т-34.

 Безжалостный  каток репрессий не миновал семью будущего поэта, отца арестовали в июле 1938 года.

 По одним данным одного историка, Борис Гоппе, был приговорён к высшей мере наказания и расстрелян 2-го октября.
 В других документах указано, что Борис Христианович, приговорён к 10 годам колонии, без права переписки, где он и скончался, посмертно реабилитирован в 1957 году.

  Мать Германа – Зинаида Константиновна Хохолькова, русская,  – умерла в 1944 году, в блокадном Ленинграде.

Позже, после войны сын Герман , написал трогательное стихотворение, посвящённое своей матери, где есть такие строки:

«…но к стене этой мама припала,
Прикоснулась лицом наугад.
Оставалась до булочной мало,
Как в той песни – четыре шага.

И немного совсем до крапивы,
До письма моего, до тепла.
Нет, прижалась к стене молчаливо,
Из блокады неслышно ушла».

  В 1941 году, с началом войны, Герман Гоппе, вступил добровольцем в Комсомольский полк противопожарной обороны.

  В это тревожное время, начала войны, по указанию Сталина, проводилась массовое переселение из западных областей, вглубь страны, этнических немцев Поволжья, Крыма.

  В Советском Союзе, в 1941 году, выселение немцев из западных областей началось с первых дней войны, однако из-за быстрого продвижения фашистских войск, эта кампания не была полностью завершена, многие этнические немцы Белоруссии и Украины попали под оккупацию.

  Первым массовым переселением стала депортация немцев Крыма, которая началась 20 августа 1941 года. Известно, что проводилась она под предлогом эвакуации, в связи с приближающейся линией фронта.

  Более 30 тысяч человек морем были вывезены через Керченский пролив в Краснодарский край, а оттуда в Казахстан.

  Наиболее массовая операция по переселению советских немцев пришлась на сентябрь-ноябрь 1941 года. Выселению подверглись поволжские немцы-446 480 человек, АССР немцев Поволжья было ликвидировано.

 Для расселения выделялись изобилующие пахотной землёй районы: Новосибирской, Омской областей, Алтайский край, Казахстан.

  В декабре 1942 года, подделав свидетельство о рождении, и досрочно получил паспорт, где в пятой графе, удалось поставить – русский, Герман был призван в ряды РККА, участвовал в боях на  Ленинградском и 1-ом Прибалтийском фронтах.

  Надо сказать, до войны, юноша, не обращал внимание, на свою фамилию. В Ленинграде было много странных фамилий, к ним привыкли.

 Впервые он понял, что такое его фамилия, да ещё в сочетании с именем – в сорок третьем году.
Вот что рассказывал  сам Герман Гоппе, по этому поводу:

Я воевал на Пулковских высотах, и совершенно случайно, мне в руки попал журнал «Огонёк», со стихами Самуила Маршака и фотографией немецкого кладбища.
На фотографии видны были берёзовые кресты, с фамилиями погибших немецких солдат, и я прочёл напечатанные там стихи:

«Жил ефрейтор Герман Гоппе,
Он прошёл по всей Европе.
А дойдя до наших мест,
Получил на память крест».

  Потом я выяснил, что фамилия  «Гоппе» в Германии распространена так, как у нас распространённые фамилии: Иванов, Петров, Сидоров.

Я не знал, что ещё встречи предстоят. И они действительно были, особисты на это внимание не обратили да и что там внимание на солдата обращать, не до того было.

А потом ко мне  попривыкли, и друзья появились. Эти встречи, всё же, с однофамильцами продолжались.
В 1943 году я сопровождал экипаж сбитого немецкого «юнкерса» в штаб бригады. Привёл экипаж, сдал, сижу на лавочке, жду очередного приказа.

Тут выходит дежурный офицер и говорит:

«Ну, ты даёшь! Герман Гоппе привёл Германа Гоппе».
Оказывается, командир этого «юнкерса» был Герман Гоппе.

 А последняя встреча была, с однофамильцем трагична, что  едва не лишила меня жизни. Нашу дивизию бросали на те, участки, на которых ожидали  прорыв противника.
Нас перебросили на новый участок, и я узнал, что на нас выдвигается дивизия SS Норланд, а командиром этой дивизии был Герман Гоппе, можно сказать, что по его поручению я получил своё ранение в висок, которое сделало меня на время знаменитым.

  Начальник госпиталя, генерал-майор авиации, водил на меня экскурсии студенток. Меня усаживали в роскошное кресло, студентки ощупывали мой висок, а генерал говорил:

 «Вот смотрите, а говорят, что в медицине не бывает чудес. Видите, пуля попала в  висок, человек должен быть убит, а он перед вами, разговаривает и даже ходит.

  Впервые раненного я увидел в 1941 году. Это был моряк, здоровый крепкий парень. Ему попала пуля в руку, и он весь позеленел и упал. Я тогда подумал, а как я буду себя вести при ранении?

  Когда мне пуля попала в висок, я ведь ещё полз два часа, а врачи потом всё боялись, что мне в рану попадёт какая-нибудь зараза.

 А я ведь полз по земле, и была и грязь и всё, ведь рана была открытой. Я потом у одного большого хирурга спросил, почему у нас была такая разная реакция на ранение. Он мне ответил:

 «Мальчик ты мой, там была здоровая реакция здорового организма. Он моментально позеленел, моментально упал, а через неделю уже танцевал с девочками в госпитале, а у тебя плохая нервная система.

Поэтому ты крепко и долго держишься, но потом вырубаешься на несколько месяцев». Так и случилось.

  Герман Борисович Гоппе, потерял правый глаз в результате тяжёлого ранения, полученного в бою в сентябре 1944 года. Тогда же ему попало в висок с левой стороны, в правую ногу и правый глаз.

Позже, своё счастливое выживание, после тяжёлого ранения, будучи, уже признанным поэтом, Герман  Гоппе описал в своём ,автобиографическом, стихотворении:

       «Счастливый случай»

Он произошёл давным-давно
И остался навсегда со мною.
Испытать не каждому дано
Долгое везение такое.

Он последним мог бы стать вполне,
Если нет ни ада и ни рая.
Санитары знали: на войне
Даже невозможное бывает…

Он ко мне дорогу отыскал.
В полутьме, в землянке, без наркоза
Пулю извлекала из виска
Чудо – медсанбатовская проза.

…Медицинской службы генерал
Обращался к белоснежной свите:
 -Должен быть убитым наповал,
Но счастливый случай – посмотрите.

И студентки (некрасивых нет,
Нам одни красивые встречались)
Многоцветный излучали свет
Широко открытыми очами…

Сколько лет на удивлённый взгляд
Отвечаю взглядом удивлённым…
-А пора привыкнуть, - говорят, -
Ты – счастливым случаем клеймённый.

Нет, к нему привыкнуть не могу,
Хоть и слышал – привыкают к счастью.
Я его от веток берегу,
Осторожно двигаясь сквозь чащу.

А в трамвае, как бы ни устал,
Головокружение не выдам.
 -Уступите, юноши, места
Менее счастливым инвалидам.

Жизнь, толкай меня со всех сторон,
Удивляй весенним мёдом почки.
Смерти мне бояться не резон,
Я такую получил отсрочку…

И когда мы встретимся опять,
Заявляю: претензий не имею.
Большинству впервые умирать –
Это и обидней и труднее.

  В сентябре 1944 года, сержант Герман Гоппе демобилизовался по ранению, получил инвалидность 1-й степени.

  24 октября 1944 года, сержант Герман Борисович Гоппе – автоматчик 22 стрелкового полка 201 стрелковой дивизии, был награждён: Орденом Красного знамени, позже ещё, Орденом Отечественной войны 1-ой степени.

  С июля 1945 по сентябрь 1948 года, Герман Гоппе, работал комсоргом в школе фабрично-заводского обучения-ФЗО.

Целеустремлённый юноша, а в конце войны, Герману, было всего 19 лет, несмотря на инвалидность, поступил на вечернее отделение Ленинградского педагогического института имени А. И, Герцена и в 1951 году получил диплом.

  В 1955-1958 году учился в Высшей школе профдвижения. Первые публикации Герман Гоппе, относятся к 1948 году: рецензии, статьи, стихи в молодёжной газете Ленинграда: «Смена».

  В 1961 году вышла первая книга Германа Гоппе: «Анхилита» - поэма о девушке, эвакуированной в Ленинград из охваченной войной Испании.

 Заканчивается поэма грустно, медсестра-испанка погибает уже на русской земле, спасая русских раненых под огнём.

  В 1958-1960 годах поэт-фронтовик работал литературным консультантом, ленинградской молодёжной газеты «Смена», вёл рубрику «У нас на поэтической пятнице».

  С 1971 года, Герман Гоппе, член Союза писателей СССР.

  В 1977-1989 годах, Герман Гоппе референт Ленинградской писательской организации, возглавлял комиссию по работе с молодыми литераторами, в 1973-1991 годах, вёл литературное объединение – Лито, при Дворце культуры имени Ф. Э. Дзержинского.

 В то время ЛИТО посещал и Иосиф Бродский, которого, по мнению, слушателей, Герман Борисович, выделял среди других поэтов.

Показательна история талантливой ленинградской поэтессы, Натальи Гуревич, 1948 года рождения.

  Стихотворения Натальи Львовны Гуревич, с благословения литературного наставника, поэта-фронтовика, Германа Гоппе, печатались в газетах, журналах, поэтических сборниках и альманахах.

 Ещё Наталья Гуревич, благодарна Герману Борисовичу за то, что в 1977 году, он удачно выдал её за журналиста Анатолия Нутрихина.

  Не сумев поступить, несколько раз, на гуманитарные факультеты, Наталья Гуревич, в 1972 году, кончила инженерно-строительный институт, и по сокращению в перестроечном 1992 году, стала оператором газовой котельной.

  В трудовой книжке запись о том, что двадцать лет проработала проектировщиком мостов, после института, потом столько же оператором газовой котельной.

  Герман Гоппе, мог дать молодой, начинающей, поэтессе, такое литературные знания, что стихотворения её, лиричные, добротные, с ходу запоминаются, к примеру:

        «На даче»

В первый день на новой даче
Постучал ко мне спросонок
Пятилетний сын соседки
И спросил:
 - Где ваш ребёнок?
Я смотрела удивлённо,
Ждал ответа он упрямо,
Повторил потом иначе
Свой вопрос:
 -А чья вы мама?
 - Мне играть, - сказал он, - не с кем,
Вы на мам других похожи…
Я сказала:
 - Я не мама –
Он спросил тогда:
 - А кто же?

  Надо отметить, деятельность поэта-фронтовика Германа Гоппе, осталась в памяти ленинградских творческих людей, эталоном литературного наставничества, до наших дней.

О таком  выдающемся качестве, Германа Борисовича Гоппе, говорят многие высказывания литераторов , знавших и посещавших его занятия в ЛИТО.

  Вот, что говорит о Германе Гоппе, Захар Оскотский, российский писатель, прозаик и публицист, член Российского  Союза профессиональных литераторов :

 «Это был замечательный педагог, не представляю себе лучшей литературной школы. Мне кажется, то, что он дал нам , своим ученикам, стоит нескольких литературных институтов.

 Он железными гвоздями вколачивал в нас главное умение  смотреть на собственный текст со стороны, глазами читателя.

Он учил нас чувствовать звучание слова, важнейшее умение не только в поэзии, но и в прозе.

  Да всего сейчас и не разложишь по полочкам: наука, полученная от Гоппе, давно стала частью собственного сознания».

Из воспоминаний прозаика и драматурга Игоря Мощицкого, посещавшего занятия ЛИТО:

«Гоппе был мужественный человек… Главной  темой его поэзии была война. В одном из последних своих стихов он написал, что ему, фронтовику, получившему отсрочку от смерти, не резон её бояться:

«И когда мы встретимся опять,
Заявляю:
 - Претензий не имею.
Большинству впервые умирать –
Это и обидней и труднее».

  Была такая история, как-то Герман Борисович Гоппе прогуливался после заседания ЛИТО, с молодыми писателями по «Невскому Бродвею».

  Из-за красного шарфа, Гоппе приняли за стилягу, и  ударили. Поэт-фронтовик, Герман Гоппе, сказал им:

«...Последний раз я получил, как ты элегантно выразился по морде – на фронте. Вот… - Герман Борисович показал отморозкам  вмятину на височной части головы и добавил: - след от пули дум-дум… А насчёт страха - он у меня на фронте остался. Так что вы для меня никто».

Нападавшие были обескуражены и удалились, извинившись перед  Германом Гоппе.

  Кроме успешного руководства  Лито, при Дворце культуры имени Ф. Э.  Дзержинского, Герман Гоппе, много лет занимался историей Санкт-Петербурга  XVIII-XIX  веков, изучал архивы.
Его многочисленные очерки о прошлом города, рассказы о выдающихся людях северной столицы, публиковались в 1990-2000 годах в журналах «Нева» и «Костёр».

  В 1990-1998 годах, регулярно участвовал в радиопередачах Ленинградского-Санкт-Петербургского радио «Зимний остров».

  Значительная часть  из этих материалов, составлена его книга «Твоё открытие Петербурга» и «На земле была одна столица…».

  Герман Гоппе был плодовитым, успешным поэтом, об этом, красноречиво, свидетельствует его книги, вышедшие в издательствах: «Детская литература». «Лениздат», «Советский писатель».

  Детская литература» - «Анхилита»-1961, «Великий и простой»-1962, «Костры»-1965, «Волшебная кобура»-1967, «Без тебя не победить»-1970, «Взвод моего детства»-1973, «Воробей, Пингвин и Рыжик»-1984 год.

Лениздат: «Солдатская память»-1981, «…И навсегда»-1985 год.
Советский писатель: «Прикосновение»-1985, «Взаимность»-1985, «Мы всё равно виновны»-1990год.

  Скончался замечательный поэт-фронтовик, Герман Борисович Гоппе, 12 января 1999 года, в возрасте 72-х лет.

 Похоронен, в Санкт-Петербурге на Смоленском кладбище.

 Об этом поэте-фронтовике, Германе Борисовиче Гоппе, с полным правом можно сказать, он жил честно, он жил и воевал достойно.

 Он был не только талантливым поэтом и прозаиком, но и учителем с большой буквы. Многие поэты и писатели, родом с Ленинграда, до сих пор с благодарностью вспоминают поэта-фронтовика, Германа Борисовича Гоппе.

Из поэтического наследия Германа Гоппе.

         «Старый дом на улице Восстания»
                Памяти мамы моей –
                Зинаиды Константиновны.

Девятнадцатый номер трамвая
Поворот совершает крутой.
Прибываю в девятое мая –
Не в победный, а в сорок второй.

Сердце сжало внезапным испугом.
Узнаю перекрёсток с трудом.
Там, где острый отсутствует угол,
Плавной линией  - новенький дом.

В прошлый век он вписался тактично.
Нет вины у него никакой
Пред исчезнувшим домом с кирпичной
И почти что слепою стеной.

Но к стене этой мама припала,
Прикоснувшись лицом наугад.
Оставалось до булочной мало,
Как в той песне – четыре шага.

И немного совсем до крапивы,
До письма моего, до тепла:
Нет, прижалась к стене молчаливо,
Из блокады неслышно ушла.

И в наследство, в ладони разжатой,
Чью-то жизнь обещая хранить,
Двадцать три на талончиках даты –
После мамины майские дни.

… Новый дом рассиялся огнями,
Старый – в сердце моём затаён.
Он стоял здесь как памятник маме.
Никакого теперь у неё.

      «Однажды у старых окопов»

Чудо из реальности суровой,
Вымысел, помноженный на грусть…
Юность спросит: «Мне вернуться снова?» -
«Невозможно…» - «Хочешь , возвращусь?» -
«И такой же точно будешь?» - «Буду.
Повторюсь, не пропустив ни дня..
Вот чудак, ведь ты поверил в чудо,
Что ж тебе не веровать в меня?!»
Сосны покачнутся. И тревогу
Вынесет простуженный мотив
На одностороннюю дорогу,
На однолинейные пути.
Под ногой камней возникнет ропот.
С тяготением земным не в лад
С бруствера осевшего окопа
Медленные камни полетят.
И уже движеньем увлечённый
Прошепчу: «Ты воскресишь друзей?»
А она спокойно: «О чём ты?
Я тогда не стала бы твоей.
Впрочем, ладно, им в могилах тесно.
И уж раз завёл об этом речь,
Пусть твои товарищи воскреснут,
Пусть встают, им снова в землю лечь…»
И предсмертной болью обжигая,
Ударяет ледяное – «пусть».
«Врёшь! – кричу. – Ты не моя – чужая.
А моя не скажет: «Возвращусь».

      «День рождения»

День рождения на войне
Не припомню что-то.
Видимо, без них вполне
Обошлась пехота.

Он и вспомнить не мог
Даже на мгновенье:
Перешло в иной поток
Времяисчисленье.

А рождение своё
Ощущаешь чётко,
Если пулею собьёт
С головы пилотку.

А уж если медсанбат
Снова жизнь подарит,
Медсестрицы говорят:
 -С днём рожденья, парень!

Кто свой первый помнит крик?
Мне такой неведом.
День рожденья я привык
Видеть в Дне Победы.

  «У старушек блокадных особенный день - пенсионный…»

У старушек блокадных особенный день – пенсионный.
Он не праздник – начало рассчитанных праздничных
дней.
И бездомных котов на обед позовут непременно,
И безродных собак обогреют заботой своей.

Есть божественный дар: самым малым накормят
бродящих.
Есть божественный дар: добрым словом соседке помочь.
А что сами не сыты, так это не многое значит.
Даже сны о блокаде приходят не каждую ночь.

И таинственным знаньем их окна отыщут синицы,
Простучит из бессмертья прощальный призыв журавля.
И конечно, застывшая форточка сможет открыться,
И в неё не повеет январским морозом земля.

Незаметны совсем, для весёлого взгляда тем боле.
Так походка легка, что как будто не снег, а трава.
Есть лекарства лекарств: жить на свете не собственной болью.
Одинокость судьбы с отчужденьем не знает родства.

И чего стоят речи вождей, сединой убелённых,
И бессчётных вельмож – от светил до сплошных дураков.
И зачем нам ровнять меценатский кураж миллионов
С ручейком пенсионных, но трижды святых медяков…

Ну а мы суетимся, судачим, мелькаем, а вроде
Понимаем, что рвётся какая-то главная нить.
А когда в дальний путь мы последних блокадниц проводим,
Вздрогнет Санкт-Петербург и не сможет по-прежнему жить.