Пенчо Славейков Балагур Луд гидия

„ЛУД ГИДИЯ“ („БАЛАГУР”)
Пенчо Петков Славейков (1866-1912 г.)
                Болгарские поэты
                Перевод: Изд. „Художественная литература”, Москва, 1979 г.


Пенчо Славейков
ЛУД ГИДИЯ

Криво седи, право съди
        стар кадия:
не оставя на мир село
        луд гидия!
 
Не е лудо като други
        от селото –
тамбура му яворова
        на бедрото.
 
Рано утром млад гидия
        почва леко,
свири леко, а се чуе
        надалеко;
 
надалеко по полето
        до жътварки –
сърпи пущат и зафърлят
        паламарки.
 
Плясват ръце и залавят
        хоро вито –
извиха се, изтъпкаха
        златно жито…
 
Дойде пладне, лудо-младо
        не почива,
колко свири, толкоз повеч
        зле отива:
 
че се чуе до невести
        на реката –
те забравят бухалките
        и платната,
 
та на хоро се залавят
        пощурели,
дойде порой и отвлече
        платна бели…
 
Падне вечер, луд гидия
        не престава –
на бабите край огнище
        мир не дава;
 
насам, натам – унесат се
        в глас далечен;
огън гасне – все зелника
        недопечен!
 
Криво седи, право съди стар кадия:
„Скоро тука тамбурата, луд гидия.
 
Де, да видим що е това за свят чудо,
как тъй става старо – младо, младо – лудо.“
 
Занаглася тамбурата момко млади –
стар кадия по брадата се поглади;
 
дръпна лудо теловете за налука –
стар кадия кравай мустак позасука;
 
ей го спрепна, ей го метна изведнъжка –
че се сепна кадиево сърце мъжко;
 
и непочнал истинската луд гидия –
на юнашки нозе рипна стар кадия:
 
сви, изви се чак от подът до тавана! –
паницата с мастилото от дивана
 
и торбите с харзували по стените,
като пилци полетяха из мъглите…
 
„Свири, свири, бог убил те, луд гидия,
божа дарба не заптисва стар кадия!
 
Свири, струвай старо-младо, младо-лудо:
що е божа дарба – то за свят е чудо.“

               1885 г.


Пенчо Славейков
БАЛАГУР (перевод с болгарского языка на русский язык)

Сиди криво, суди здраво,
кади хмурый! –
просто нет в селенье сладу
с балагуром.

Он тихоня, а не знает
скорби-грусти,
на бедре его – из клена
чудо-гусли.

Он с зарею гусли тронет
ненароком,
тронет мягко их, а слышно,
ой, далеко!

Жницы, занятые в поле
жатвою жаркою,
серп бросают, оставляют
паламарки,

дружно хлопают в ладоши,
погляди ты!
Жницы в пляс уже пустились,
топчут жито!

Но и в полдень балагуру
не сидится,
и чем дальше, тем все больше
бед творится.

За селом, у речки бурной
и прохладной,
гусли слушают молодки,
бросив рядна.

Побросали все и пляшут
беззаботно,
а вода уносит в речку
их полотна.

Вот и вечер. Только гусли
не смолкают,
бабки старые у печки
подпевают.

Про очаг забыли бабки,
гаснет пламя, –
все останутся с сырыми
калачами.

Судит здраво кади старый, сидит криво:
„Дай-ка гусли, погляжу я, что за диво!

Под рукой твоей чуть дрогнут чудо-струны
сразу станет юность буйной, старость – юной!”

Забренчал на гуслях парень, тон наладил,
старый кади свою бороду погладил.

Бьет по гуслям, щиплет струны золотые,
старый кади закрутил усы седые.

Тут судью как будто что-то подхватило, –
это сердце в нем забилось, заходило.

Балагур лишь глаз прищурил, хитро глядя,
как притопнул каблуками старый кади.

Как качнулся, как подпрыгнул его милость,
аж чернильница упала и разбилась.

Иски, жалобы, бумаги – все измято
полетели циркуляры, как цыплята!

„Эй, играй, да побыстрее, Бога ради!
Божий дар не осуждает старый кади!

Раздавай веселье юным, юность – старым, –
ведь не зря народ гордится божьим даром!”