Стихи рождаются, обыкновенно, ночью...

Стихи рождаются, обыкновенно, ночью,
Летят по комнате, всё разрывая в клочья,
Не чуя жалости к подсвечникам с огнями,
Но я сижу спокойно, без припадков,
Не находя у вдохновенья недостатков.

Гора одежды не исчезла с камнепадом,
Всё затаилось, как природный мир под градом,
Склонив колено, и робея пред стихами.
И в доме нет ни лестницы, ни шкафа,
Словно погибшее в годах именье графа.

Косая тень умеет в дом вмешать тревожность,
Создать для лиц в печали противоположность,
Поймать по радио прогнозы о беде.
Надеяться осталось, что минуты
Пройдут тай быстро, не было как будто.

Ушли все гости - вешалка осталась,
Пуста, как древо в январе, и не умчалась,
Поняв, что больше места нет нигде,
Ждёт капюшонов, и подобных сострадальцев,
Одежды, сброшенной с замёрзших тел скитальцев.

Окно открыто. Сетка вовсе не спасает,
В разведку живность регулярно залетает,
Облюбовав сей дом, как люди не смогли.
Простынет след от мимолётного желанья,
Когда сто тысяч жизней - есть жужжанье.

Стихи рождаются не так, чтоб стать достатком,
Развить мечту о трёхэтажном, дивном, сладком,
Очередном пятне на темени земли.
Зато, в стихах есть речи без запинки,
И те ж улицы, но с телом без пылинки.

Сидеть, и ждать ответа - слабость точная,
Известность публике не может быть заочная,
В противном случае года уйдут бесследно.
Конверты созданы, чтоб прятать правду белым,
А не затем, что написать дано лишь смелым.

Когда родятся сын и дочь, и скрасят местность,
В последнем месте в ряд замкнётся интересность,
Звучанье голоса на деле станет неприметно,
И это будет жизнь. Не до, и не
После утраты сил; спокойствия - вдвойне.

Стихи рождаются под голод в жарких странах,
А не под Моцарта, когда всё слышно на диванах,
Пусть то не принцип, но деталь во всём устройстве.
Но благо - умереть нельзя достойно,
Тогда и жить придётся честно и спокойно.

Всё видится с холма, не с высоты московской,
Особенно, где стать деревни допетровской,
Несломленной в своём миролюбивом свойстве.
Трагедии здесь нет, иного не предъявишь,
Когда сойдёшь с ума, иль выход в свет объявишь.

Ведь был же тихий час в плену ночных гостиниц,
Последний поцелуй, доеденный гостинец,
Что в совокупности вело перо направо.
Сейчас же нет тех стен, и даже Петербурга,
Лишь пущенный трамвай, и на плечах тужурка.

На одеяле нет следов совокуплений,
В часах поставлен ход на искренность мгновений,
Крадётся новый день, лучи его не правы,
Условно, можно спать, возможно, даже петь,
Но успокоиться к утру нельзя успеть.

Стихи рождаются, когда закрыты шторы,
И за стеною стали пеплом разговоры.
Цвет штору взял в полон, глядит, как багровеет,
Но незачем скучать, перила распадутся,
И ради трёх ступеней не впервой переобуться.

Кричит и просит вечность устремляться без оглядки
Обратно, в старый двор, где все играют в прятки,
И кто-то плачущее личико жалеет.
Но нету чуда, значит, вечность отменяется,
И ничего уже сегодня не рождается.