70. Ветер переменится завтра. Письма-эссе

Так бывает.
Спокойная вода в безветренный, пузырящийся от солнечной сухости день. Пока жук-плавунец  не выскользнет из притенённой береговой промоины и не придавит эту неподвижность своим совершенно ничтожным весом. Тишина падёт. Колыхнётся вода. И душа начнёт скулить. Болеть. Потому что петь ей отчего-то уже не хочется.

…Связка ключей – я видела движение твоих пальцев в кармане (немного нервное, немного раздумчивое) – будет положена на зеркальный столик. Отразится. Сдвоится. Соединится. Сердце не захочет двигаться правильно и ровно. И поймёшь ещё на излёте руки – ты больше не нужна. Совсем. То есть совершенно лишняя. Невесомая. Даже вес жука-плавуна на водной глади во стократ тяжче.

Твоя душа не колыхнётся от моего прикосновения. Взгляд не вспыхнет звёздным бездонным крошевом. Меня для тебя больше нет. Я этого хотела. Ещё вчера. А сегодня, сегодня – заставляю себя привыкнуть к случившемуся – и не умею этого сделать. Ты приложил руку к груди – крупную, правильную мужскую руку. И сказал – голос чуть сдавлен (это далось тебе труднее, чем хотелось бы) – У меня здесь пусто.

Теперь я не знаю, что с этим делать.
Я долго и упёрто соединяла себя и тебя в единую, сплавленную нездешней, иногда знойно-горчащей, иногда иглисто-ледяной, безудержной, но  обязательно искренней (всегда искренней!) силой суть. Не отдавая себе отчёта – так – нельзя. Нельзя опираться всем непомерным весом, всей бездонной глубинностью своей Богом данной души на другого. Человек может не вынести наложенной тяжести. Это всегда (почти – всегда!) невозможно. Ты отринул, откинул, выбросил этот ненужный жар, сохраняя себя, свою самость, свою суть (так думал ты). Отказаться было проще, чем принять.

Что теперь.
А что – теперь?
Жить!
Учиться соизмерять вместимость.

Я не знаю, что ты думаешь сейчас. И почти уверена – меня в твоих мыслях нет. Тебе легко. Сброшенный, отринутый вес моей души не тянет ни к дому, где я живу, ни к сердцу, где ещё живёшь ты. Я – так думаю. Но это может быть неточным. Потому что знать своё сердце может только человек, в груди которого оно бьётся.

Я иногда плачу.
Иногда танцую.
Иногда – пишу.
О себе. О тебе.
Но чаще – думаю.
Осознанно и сурово вынимая на ладонь слова, поступки, мысли, радости, страхи, обиды и злость. Всё, что меня мучает (хорошо бы – мучило!) так долго, так восхитительно и всё же больно.

Мне не приходит в голову обвинять себя или тебя. Я испытываю лишь огромное огорчение (сожаление – это слишком просто)  от неиспитости всех волшебств, которые давались и были нами не приняты.
Из осторожности.
От неудобства.
Из-за поспешной небрежности в выборе слов.
Или по рассеянной прихоти горячего, гневного самолюбия.

Даётся только то, что захочешь дать сам. Добровольно. Иногда большой мерой. Иногда – маленькой. Бывает, навовсе крошечной. Требовать нельзя. Канючить и клянчить можно. Долго и наивно протягивать ладошку, стиснутую до мелкой горсти. Может и подадут. Но это ещё хуже и разрушительней, чем выкрасть, не пряча лица и не отводя глаз.

Я лепила свою жизнь вокруг и около тебя. И казалось, надежнее и крепче  опоры нет, и не будет. Так пчёлы накладывают воск на вкатанную в тоненькие позвякивающие проволочки вощину. Но соты, так трудно строенные, оказались пустыми. Королева-пчела не сумела пережить зиму. Улей открыт. Подушечки, с тёмными душистыми пятнышками прополиса сброшены на землю. Внутри сухая, почти твёрдая в своей неправильной плотности тишина. Но где-то там, в глубине, всё же слышится едва уловимый шелест. Это королева-мать из последних сил выползает на засыпанный жёлтыми светящимися одуванчиками луг.

Жизнь.
Восхитительная.
Величественная.
Пронзающая насквозь.
Звенящая.
Бесконечно и безусловно радостная.
Вот она!

Роскошный в своей простоте и первозданности луг – вот он!
Наполненный светом, ветром, росой. Принимай, понимай, просто привыкай - счастье повсюду. Оно пронзает насквозь. Неизбежно. Если просто задержать дыхание на вспарывающем горло крике. Выдохнуть. Осознать, нет принять, как благодатную данность – в полное и безраздельное владение  (именно и лично тебе) и этот луг в безупречно-счастливых одуванчиках, а с ним и весь великолепный мир впридачу.