Иван Бунин

Я к ней вошёл в полночный час.
Она спала, – луна сияла
В её окно, – и одеяла
Светился спущенный атлас.

Она лежала на спине,
Нагие раздвоивши груди, –
И тихо, как вода в сосуде,
Стояла жизнь её во сне.
(1898)

«И ревность эта была не простая, а какая-то, как ему казалось, особенная. Они с Катей еще не переступили последней черты близости, хотя позволяли себе в те часы, когда оставались одни, слишком многое. И теперь, в эти часы, Катя бывала еще страстнее, чем прежде. Но теперь и это стало казаться подозрительным и возбуждало порою ужасное чувство. Все чувства, из которых состояла его ревность, были ужасны, но среди них было одно, которое было ужаснее всех и которое Митя никак не умел, не мог определить и даже понять. Оно заключалось в том, что те проявления страсти, то самое, что было так блаженно и сладостно, выше и прекраснее всего в мире в применении к ним, Мите и Кате, становилось несказанно мерзко и даже казалось чем-то противоестественным, когда Митя думал о Кате и о другом мужчине. Тогда Катя возбуждала в нем острую ненависть. Все, что, глаз на глаз, делал с ней он сам, было полно для него райской прелести и целомудрия. Но как только он представлял себе на своем месте кого-нибудь другого, все мгновенно менялось, — все превращалось в нечто бесстыдное, возбуждающее жажду задушить Катю и, прежде всего, именно ее, а не воображаемого соперника.»
«Митина любовь»

   Стихи Бунина мне не нравились, но читал я неправильно, хотя и сейчас считаю, что лучшие свои стихи он написал в самом начале, примерно так года до 1910-го. Но его рассказы мне очень нравились «Антоновские яблоки», «Митина любовь» и «Темные аллеи». Правда, меня несколько утомляли бесконечно повторяющиеся мотивы о прекрасной даме с кожей слоновой кости в рассказах «Ида», «Антигона», «Руся», и еще черт знает сколько у Бунина такого, но всё же, это прекрасная проза, и, если бы я мог, я бы тут же присудил ему ещё одну Нобелевскую премию. А вот «Митина любовь» мне понравилась больше всего, наверное, потому, что я и сам тогда постоянно чувствовал ревность. Правда и тут всегда видна бунинская обреченность. Ну правда, зачем это Митя застрелился? Обычные дела для молодого человека, ну, удрала барышня, зачем стреляться-то? Это было обычное для Бунина единство прекрасного и обреченного. Читал я Бунина в  такой свой период, который я для себя называл «всеядным», читал я тогда Куприна, Бунина, Лескова и Тургенева. Рассказы Бунина я считал стихами в прозе, и я еще вернусь к этой теме. Сломался я на рассказе «Господин из Сан-Франциско», читал я тогда много Моэма (писал о Сомерсете Моэме, см. http://stihi.ru/2024/05/25/5281), но дело не в Моэме, эти мысли витали тогда в прозе, ну к примеру, у Булгакова в его знаменитом: «Да, человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!", короче, показался мне Бунинский сюжет очень упрощённым, окончание я угадал, и это мне не понравилось чрезвычайно. Так что, был у меня перерыв с Буниным на несколько лет.
    Его любовь, его жалость, его воображение, вообще, его отношение к женщинам, само по себе важная тема, и, если вы не понимаете этого, не поймете вы Бунина никогда.
Первой любовью Бунина была Варвара Пащенко. Иногда её называют первой - «невенчанной» — женой Бунина. Она работала корректором в «Орловском вестнике». В письме брату Бунин рассказывал, что при первом знакомстве Варвара - «высокая, с очень красивыми чертами, в пенсне» - показалась ему весьма заносчивой и эмансипированной девушкой; позже он характеризовал её как умную, интересную собеседницу. На ней Бунин хотел жениться в 1891 году. Но отношения между ними складывались не просто: отец Варвары отказывался видеть Бунина своим будущим зятем, а того, в свою очередь, тяготила житейская неустроенность: финансовое положение семьи Бунина в ту пору было шатким, родители Бунина продали Бутырки и передали Озёрки сыну Евгению, фактически они разъехались. Мария Бунина, младшая сестра Бунина, писала, что иногда они «сидели совершенно без хлеба». Бунин писал тогда брату Юлию, что постоянно думает о деньгах: «У меня нет ни копейки, заработать, написать что-нибудь - не могу, не хочу».
   В 1892 году Бунин переехал в Полтаву, где при содействии Юлия устроился на службу в статистическое отделение губернской управы. Туда же приехала и Варвара. Попытка создать семью на новом месте не удалась: Бунин много времени отдавал всяким делам, не связанным с Варварой: встречался с представителями народнических кружков, путешествовал, общался с толстовцами и т.д. В ноябре 1894 года Пащенко покинула Полтаву, оставив записку: «Уезжаю, Ваня, не поминай меня лихом». Бунин тяжело перенёс расставание с Варварой Пащенко. Вернувшись вместе с братьями в Елец, Бунин пришёл в дом Варвары, однако вышедший на крыльцо родственник девушки сообщил, что им не известен её адрес. Пащенко вышла замуж за писателя и актёра Арсения Бибикова, и умерла в 1918 году от туберкулёза. Считается, что отношения с Пащенко запечатлены в художественных автобиографиях Бунина, в частности, в романе «Жизнь Арсеньева».
    А в 1896 году Бунин встретил Анну Цакни - красавицу греческого происхождения, Анна Цакни была женщиной богатой, артистичной и весьма избалованной мужским вниманием. «Мне самому трогательно вспомнить, - рассказывал Бунин брату Юлию, - сколько раз я раскрывал ей душу, полную самой хорошей нежности, - она ничего не чувствует, - кол какой-то… Ни одного моего слова, ни одного моего мнения ни о чём…». Вскоре они поженились. Насчет интереса к Бунину со стороны матери Анны, это похоже всё слухи и придумки. Недопонимание между Буниным и Анной Цакни началось сразу же, взгляды разные на всё, просто чужие люди. Правда, тут не всё ясно: когда быт был устроен, Бунина тоже всё устраивала, об этом Бунин вспоминал позже. К тому же, несмотря на вхождение в семью состоятельных греков, материальное положение Бунина оставалось тяжёлым, так, летом 1899 года, он обращался к старшему брату с просьбой выслать «немедленно хоть десять рублей», отмечая при этом: «просить у Цакни не стану, хоть умру». После двух лет совместной жизни супруги расстались, их единственный сын Николай умер от скарлатины в 1905 году. Впоследствии, уже живя во Франции, Бунин признавался, что «особенной любви» к Анне Цакни у него не было, хотя та была дамой весьма приятной: «Но вот эта приятность состояла из этого Ланжерона, больших волн на берегу и ещё того, что каждый день к обеду была превосходная форель с белым вином, после чего мы часто ездили с ней в оперу». Циник, чего уж там! Но, всё-таки, развод был вопросом времени. Бунин писал брату: «Описывать свои страдания отказываюсь, да и ни к чему… Давеча я лежал три часа в степи и рыдал, и кричал, ибо большей муки, большего отчаяния, оскорбления и внезапно потерянной любви, надежды… не переживал ни один человек… Как люблю её, тебе не представить… Дороже у меня никого нет». Бунину казалось, что жизнь остановилась и что дальше жить бессмысленно и нелепо. Короче, брак развалился, Бунин очень переживал, Анна Цакни развод ему не дала.
    А в 1906 году Бунин познакомился с Верой Николаевной Муромцевой (1881–1961). Она была дворянкой и выросла в московской профессорской семье. Муромцева была заботливой и терпеливой женой до конца его дней. Познакомились они в доме писателя Бориса Зайцева.  Она влюбилась в него, называла его ласково Яном, окружила теплом и заботой. Он был уже признанный писатель и поэт, любил ли он её – сейчас никто точно не скажет, есть его же фразы, то тут, то там оброненные, которые говорят о том, что вряд ли, но она была для Бунина тихой гаванью после двух разочарований. Поскольку Анна Цакни не давала Бунину развода, они обвенчались уже после отъезда из России, в 1922 году; шафером был Александр Куприн. Началом их совместной жизни стало заграничное путешествие: деньги на вояж им дал Николай Дмитриевич Телешов. В апреле-мае 1907 года Бунин и Вера Николаевна совершили поездку по странам Востока: в Египет, Сирию и Палестину. А в 1909 году Бунина избрали почётным академиком Российской Академии наук по разряду изящной словесности. Дальше они снова путешествовали, до 1914 года. Революцию Бунин не принял, назвав её «кровавым безумием» и «повальным сумасшествием». Бунины уехали в Одессу и прожили там полтора года. А в 1920 году уехали в Константинополь, а затем во Францию. С Францией у Бунина связана вся дальнейшая жизнь. Большую часть эмигрантских лет семья Буниных провела в Грассе недалеко от Ниццы.
    Бунин много писал, Муромцева помогала печатать рукописи, сама публиковала очерки. Но это было лишь затишье перед бурей - настоящей, всепоглощающей любовью, подарившей Бунину огромное счастье, разлуки, мучения и давшей миру множество его великих произведений, где точно понятно, что в мире порока и зла есть чистота и глубина настоящего чувства. Эта история началась в Грассе летом 1926 года. Бунин встретил Галину Николаевну Кузнецову (1900–1976). Их познакомил на пляже общий знакомый Модест Гофман. Она была юная и красивая барышня, немного смущённая, с большими тёмными глазами. Кузнецова была замужем, и её брак был вполне удачным. Бунин был чуть седой, с утончёнными манерами, известный писатель, увенчанный множеством титулов и званий. Она не могла его не полюбить, лучше сказать – не могла устоять. А он, предавшись искушению возвращения уходящей молодости, взял её за руку, чтобы не отпускать долгих пятнадцать лет. Он забыл обо всех неудачах, о тех обманах и муках, которые причинили ему бывшие жёны, он не вспомнил и о Муромцевой, которая преданно и самозабвенно шла с ним по нелёгкой жизни, что-то вылетело у него из головы тяжёлые годы эмиграции, бедность, граничащую с нищетой. Бунин обезумел от любви и забыл о заботе и доброте верной ему жены. Он повёл барышню в маленький ресторанчик на берегу моря. Они знали, что утром весь провинциальный городок заговорит об этой вечеринке, где они танцевали и смеялись, пили вино и смотрели друг на друга так, как могут смотреть только двое, переполненные счастьем и забывшие обо всём на свете. На следующее утро Галина сообщила мужу, что их брак отныне расторгнут, а она остаётся жить в доме Бунина. Ей тогда было двадцать пять, ему - уже далеко за пятьдесят.
   По городку стремительно расползались слухи о безумном романе Ивана Бунина и молодой Галины Кузнецовой. Слухи дошли и до литературного Парижа, что явилось главной новостью того лета. Муромцева-Бунина долго не могла прийти в себя после случившегося. Она сходила с ума от измены мужа, но влюблённый Бунин сумел убедить
её, что все слухи - лишь вздор и наговоры, а Галина - начинающая поэтесса и писательница, которая некоторое время должна пожить в их доме, чтобы брать уроки писательского мастерства. И Вера Николаевна поверила, или сказала, что поверила, любила она его и преклонялась перед своим гением и кумиром, вот и решила потерпеть. А может и поверила, потому что просто хотела верить. Но уроки затянулись на долгие пятнадцать лет. Галина стала частью семьи Буниных - «семьи втроём».
   Сначала отношения между женщинами были сильно напряжены. Вера Николаевна считала Галину избалованной юной девочкой, очень капризной и неприспособленной к жизни. Галину, в свою очередь, раздражало то, что законная жена Бунина никогда не перечила ему, во всём подчинялась и со всем соглашалась. «Раздражаюсь на В.Н., — писала в своих воспоминаниях Галина, - она пугает его беспрестанными советами лечь, не делать того или другого, говорит с ним преувеличенно, торжественно-нежным тоном. Он от этого начинает думать, что болен серьёзно». Вера Николаевна переживала терзания и муки. «Хочется, чтобы конец жизни шёл под знаком Добра и Веры, — писала она в дневнике. — А мне душевно сейчас трудно, как никогда. По христианству, надо смириться, а это трудно, выше сил». Но всё-таки Муромцева-Бунина окончательно свыклась со своим двойственным, не поддающимся логике положением. Она приняла Галину как мать, очень полюбила её, и Галина, долгое время насторожённо относившаяся к жене писателя, вскоре ответила Вере Николаевне тем же. Время стёрло раздражение и насторожённость. Их примирила сама жизнь: двух счастливых женщин, деливших друг с другом одного любимого мужчину, и двух несчастных женщин, которые не могли обладать своим гением полностью. Они подружились. Вера Николаевна записала в своих воспоминаниях о тех днях: «Идя на вокзал, я вдруг поняла, что не имею права мешать Яну любить, кого он хочет, раз любовь его имеет источник в Боге. Пусть любит Галину — только бы от этой любви было ему сладостно на душе».
     Галина и Вера Николаевна долго разговаривали ночами, помогали Бунину издавать рукописи, вместе мирились с нищетой, царившей тогда в их доме. Обе вспоминали потом, что в то время у них не было даже чернил, а если они и появлялись, их приходилось сильно экономить, чтобы Бунин мог продолжать писать. Многие исследователи Бунина считают, что отношения между Буниным и Кузнецовой были лишь платоническими, вот простите меня, исследователи, не верю я в такую чушь. 
    Тем не менее через несколько лет и в этот странный союз пришли проблемы. Галине хотелось большей свободы, а Бунин её сильно ограничивал. «Моя частичная эмансипация его (Бунина) раздражает, - замечала в личном дневнике Галина, - я не успеваю быть одна, гулять одна». Она находилась под постоянным присмотром Бунина, не могла писать и совершенствовать своё мастерство, потому что центром внимания всегда и для всех являлся Бунин и всё в доме крутилось вокруг него. Кризис в доме нарастал. Все чувствовали себя несчастными, Галине не хватало свободы, Вера Николаевна хотела видеть всех счастливыми. И лишь иногда, вспоминая о себе, писала в дневнике: «Проснулась с мыслью, что в жизни не бывает разделённой любви. И вся драма в том, что люди этого не понимают и особенно страдают». Причиной ссор и непонимания был видимо тяжёлый характер Бунина, и тяжелая атмосфера уже висела в доме, многие друзья, так любившие ранее бывать в их доме, перестали навешать виллу в Грассе. Тяжёлая ситуация постоянно осложнялась нехваткой материальных средств. «Ян не может купить себе тёплого белья, - жаловалась Вера Николаевна, -  я большей частью хожу в Галиных вещах».
      Осенью 1933 года к ним принесли телеграмму о решении Шведской академии присудить Ивану Алексеевичу Бунину Нобелевскую премию. 715 тысяч французских франков - такова была сумма премии. Разумеется, получать её Бунин поехал с обеими женщинами, причём Галину он удочерил, что логично и упрощало многие вещи. И первое, что Бунин сделал в Стокгольме после вручения премии, купил пару новых туфель жене. С этого дня бедность, казалось, была забыта. Бунин тратил деньги, покупал шубы и драгоценности жене и Галине, помогал обнищавшим вдали от родины коллегам, вносил внушительные суммы в различные фонды. Пришла всемирная слава, рядом с писателем были две любимые женщины: одна - дарившая уют и благополучие, другая - страсть и музу. Казалось, в жизни воцарились настоящие счастье и покой, а так не бывает.
    Но вместо счастья всё пошло кувырком в этой необычной семье. Возвращаясь из Стокгольма, Галина заболела, и было решено, что она останется на некоторое время в Дрездене, у давнего друга семьи Фёдора Степуна, известного русского философа. Что именно происходило в доме Степуна, неизвестно, это время не описано ни в дневниках Галины Кузнецовой, ни в воспоминаниях Веры Муромцевой. Но именно тогда Галина познакомилась с сестрой философа Марго Степун (Маргарита Степун), очень волевой и сильной женщиной.
    По возвращении Кузнецовой из поездки жизнь в доме окончательно разладилась. Галина стала странной и задумчивой. Вместе с тем, она отдалялась от Бунина, стала замкнутой и проводила больше времени в одиночестве. Писала что-то, посылала письма в Дрезден и каждый день получала оттуда ответные письма. Бунин злился, нервничал, ссорился с Галиной, пытался вернуть прежние отношения, но у него ничего не получалось. Любимая женщина отдалялась от него всё сильнее.
    В конце мая 1934 года в Грасс приехала Маргарита Степун. Она была яркой, но некрасивой, добавьте ещё мужеподобный голос и резкие манеры. По сравнению с ней Галина выглядела робким существом. Она вдруг оживилась и расцвела, всё время проводила с Марго. Они гуляли, ночевали в одной комнате, постоянно уединялись и, казалось, забывали обо всех. Бунин подшучивал над их неразлучной дружбой, пока однажды его не осенила ужасная догадка. И с каждым днём она подтверждалась всё сильнее: отношения женщин были явно противоестественные. Бунин так описал Марго: «Великолепие черных глаз. Набросала в пепельницу золотых окурков. Черный купальный костюм висит на тощем теле. Видно начало увядших грудей. Стоит на песке у моря, ноги – палки, плоская узкая ступня – точно лапа чайки.»
     В те дни Вера Николаевна записала в своём дневнике: «Они сливают свои жизни. И до чего они из разных миров, но это залог крепости: пребывание Гали в нашем доме было от лукавого».
    Разрыв с Кузнецовой оказался для писателя настоящим ударом, причём с той стороны, откуда удара он совсем не ожидал. Бунин был взбешён и одновременно пришёл в крайнее отчаяние. К тому же положение всё более усугублялось тем, что Кузнецова и Марго Степун продолжали жить на грасской вилле!
   Через два года от растраченной Нобелевской премии не осталось ни франка, и дом опять погрузился в нищету. Восемь лет Кузнецова и Степун оставались на попечении у Бунина, и жизнь его превратилась в ад. Больной и стареющий, он закрывался в своей комнатке и писал до рассвета, при этом Бунин был на грани сумасшествия. Тогда были написаны тридцать восемь новелл, которые впоследствии вошли в сборник «Тёмные аллеи».
    Бунин так и не понял и не простил Кузнецову: «Что вышло из Галины! Какая тупость, какое бездушие, какая бессмысленная жизнь!»
   Кузнецова и Степун покинули грасскую виллу только в 1942 году, а в 1949 году они переехали в США, работали в издательстве ООН, откуда в 1959 году были переведены в Женеву.
   Последние годы жизни Ивана Бунина прошли в тяжёлых болезнях и нищете. Он стал озлобленным, агрессивным, публиковал очень едкие и полные злобы «Воспоминания», где с желчью и ехидством отзывался о Блоке, Горьком, Есенине. Писатель возненавидел весь мир, и отчаяние превратило его в жалкого и нищего старика. И всё-таки всю жизнь Бунин возвеличивал и воспевал любовь. Он описывал трагичность и красоту человеческой жизни и сам закончил её трагедией, в которой переплелись любовь и ненависть, победы и поражения, взлёты и падения, и его любимые женщины, которым Бунин посвятил и свои рассказы, и свою жизнь.
     В октябре 1953 года состояние здоровья Бунина резко ухудшилось. В доме почти постоянно находились друзья семьи, помогавшие Вере Николаевне ухаживать за больным.   В 1953 году Бунина не стало. Он умер тихо и спокойно, во сне. Вера Николаевна написала, что перед смертью он читал «Воскресенье», представляете? Бунина похоронили на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, под Парижем. Памятник на могиле был сделан по рисунку художника Александра Бенуа.
   Через восемь лет в 1961 году умерла и Вера Николаевна Бунина-Муромцева. По её завещанию похоронена она была в ногах любимого мужа.
   Галина Кузнецова пережила Бунина на двадцать три года и умерла в Мюнхене. Она оставила известный миру дневник о любви и жизни с великим русским писателем. «Грасский дневник» Галины Кузнецовой вышел в 1967 году в Германии. Там рассказано об обитателях виллы Бельведер, раскрыты многие тайны, но и загаданы новые загадки, которые уже никогда не найдут своего решения и навсегда останутся в старом доме в маленьком провансальском городке Грасс. «Воспоминания — нечто страшное, что дано человеку словно в наказание…» — однажды сказал Бунин.
    Теперь несколько фраз о Бунине, его родителях и отношениях с некоторыми писателями. Иван Алексеевич Бунин (10 (22) октября 1870, Воронеж, Российская империя - 8 ноября 1953, Париж, Франция - русский писатель и поэт, лауреат Нобелевской премии по литературе 1933 года за «строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы». Нобелевскую премию Бунин получил первым из русских писателей.
    Его первый стихотворный сборник вышел в свет в 1891 году в Орле. В 1903 году Бунин получил Пушкинскую премию за книгу «Листопад» и перевод «Песни о Гайавате».
    Отец писателя - помещик Алексей Николаевич Бунин, не получил хорошего образования, но Иван Алексеевич Бунин - представитель дворянского рода, который имел герб, включённый в «Общий гербовник дворянских родов Всероссийской империи».
Мать Бунина, Людмила Александровна Чубарова, была женщиной кроткой, мягкой, набожной, была воспитана на лирике Пушкина и Жуковского. Она занималась, в первую очередь, воспитанием детей. В доме никогда никого не наказывали. Иван Бунин рос, окруженный лаской и любовью. Мать проводила с ним все время и очень его баловала.
Иван Алексеевич Бунин родился в Воронеже, в доме № 3 по Большой Дворянской улице, принадлежавшем Анне Германовской. Летом 1881 года Алексей Николаевич привёз младшего сына в Елецкую мужскую гимназию. Учёба в гимназии завершилась для Ивана Алексеевича зимой 1886 года. Уехав на каникулы к родителям, перебравшимся в своё имение Озёрки, он решил не возвращаться в Елец. В начале весны педсовет исключил Бунина из гимназии за неявку «из рождественского отпуска». С этого времени его домашним учителем стал брат Юлий, сосланный в Озёрки под надзор полиции.
   В январе 1895 года Иван Алексеевич, оставив службу в Полтаве, впервые приехал в Санкт-Петербург, потом поехал в Москву, встречался с Толстым и Чеховым, стал участником литературного кружка «Среда», члены которого, собираясь в доме Николая Телешова, читали и обсуждали произведения друг друга.
      Октябрьские события писатель встретил в Москве - вместе с Верой Николаевной он жил в доме № 26 на Поварской улице с осени 1917-го вплоть до следующей весны.

Бунин и Куприн.
Бунин и Куприн участвовали в конкурсе на Пушкинскую премию. В начале мая Александр Куприн, получивший сведения о предварительных итогах конкурса, сообщил Бунину, что им обоим присуждена половинная Пушкинская премия; в письме шутливо отмечалось: «Я на тебя не сержусь за то, что ты свистнул у меня полтысячи». Бунин в ответ заверил товарища, что доволен сложившейся ситуацией: «радуюсь… тому, что судьба связала моё имя с твоим». Отношения Куприна и Бунина были дружескими, но в них тем не менее всегда присутствовал элемент соперничества. По характеру они были разными: Александр Иванович навсегда сохранил в себе качества «большого ребёнка», тогда как Иван Алексеевич, рано ставший самостоятельным, с юношеских лет отличался зрелостью суждений. По воспоминаниям Марии Карловны Куприной, однажды во время обеда в их доме Бунин, гордившийся своей родословной, назвал её мужа «дворянином по матушке». В ответ Куприн сочинил пародию на рассказ Ивана Алексеевича «Антоновские яблоки», озаглавив её «Пироги с груздями»: «Сижу я у окна, задумчиво жую мочалку, и в дворянских глазах моих светится красивая печаль. Ночь. Ноги мои окутаны дорогим английским пледом. Папироска кротко дымится на подоконнике. Кто знает? – может быть, тысячу лет тому назад так же сидел, грезил, и жевал мочалку другой, неведомый мне, поэт?» Гениальная пародия!
     В 1920 году, прибыв в Париж, Куприн поселился в том же доме, где жил Бунин, и даже на одном этаже с ним. Получив Нобелевскую премию, Бунин принёс Александру Ивановичу 5000 франков. По словам дочери Куприна Ксении Александровны, эти деньги очень помогли их семье, финансовое положение которой было сложным. Возвращение Куприна в СССР в 1937 году вызвало большой резонанс в эмигрантской среде - мнения о его поступке разделились. Бунин отказался осуждать «старого больного человека».

Бунин и Горький
Оценивая ритм и интонацию первых рассказов Бунина, Горький сказал: «Он так стал писать прозу, что, если скажут о нём: это лучший стилист современности — здесь не будет преувеличения». Они познакомились в Ялте в 1899 году. Согласно мемуарам Бунина, Горький, настроенный на сентиментальный лад, при первой же встрече произнёс: «Вы же последний писатель от дворянства, той культуры, которая дала миру Пушкина и Толстого». Через несколько дней Иван Алексеевич отправил Горькому свою книгу «Под открытым небом»; началась переписка, продолжавшаяся около восемнадцати лет. Прочитав рассказ «Антоновские яблоки», Горький написал: «Это — хорошо. Тут Иван Бунин, как молодой бог, спел». Чувствуя растущую симпатию к Алексею Максимовичу, Бунин посвятил ему свою поэму «Листопад». Горький, в свою очередь, пригласил молодого литератора к сотрудничеству в журнале «Жизнь»; затем возглавляемое им издательство «Знание» приступило к выпуску собрания сочинений Бунина. Начиная с 1902 года в газетных новостях имена Горького и Бунина нередко стояли рядом: писатели считались представителями одной и той же литературной группы. В 1909 году Бунин и Муромцева отправились путешествовать по Италии. На острове Капри чета навестила проживавшего там Горького. Муромцева, вспоминая о долгих диалогах на вилле Спинолла, отмечала, что в ту пору Алексей Максимович и её муж «на многое смотрели по-разному, но всё же главное они любили по-настоящему».
     Последняя встреча Бунина и Горького состоялась в апреле 1917 года в Петрограде. Согласно воспоминаниям Бунина, в день его отъезда из столицы Горький организовал большое собрание в Михайловском театре, на котором представил особых гостей — Бунина и Фёдора Шаляпина. Публика в зале показалась Бунину сомнительной, как и речь Горького, обращённая к аудитории и начинавшаяся словом «Товарищи!», но расстались они вполне дружески. В первые послереволюционные дни Горький прибыл в Москву и изъявил желание встретиться с Буниным - тот в ответ попросил передать через Екатерину Пешкову, что считает «отношения с ним навсегда конченными». С той поры Горький стал для Бунина заочным оппонентом. Горький давал оценки литераторам-эмигрантам, однажды он написал, что Бунин «дико озверел». В письме, адресованном Константину Федину, Горький дал весьма жёсткие оценки литераторам-эмигрантам: «… Куприн не пишет — пьёт. Бунин переписывает „Крейцерову сонату“ под титулом „Митина любовь”».
Бунин и Набоков.
Общение двух литераторов долгое время было заочным. В конце 1920 года отец Набокова — Владимир Дмитриевич — попросил Бунина дать оценку стихотворению сына, напечатанному в берлинской газете «Руль». Бунин в ответ отправил Набоковым не только тёплое, ободряющее письмо, но и свою книгу «Господин из Сан-Франциско». Завязалась переписка, в которую весной 1921 года включился двадцатидвухлетний Владимир Набоков, публиковавшийся под псевдонимом «Владимир Сирин». В своём первом письме Сирин-Набоков назвал Бунина «единственным писателем, который в наш кощунственный век спокойно служит прекрасному». В 1926 году вышел первый роман Набокова «Машенька», являющийся, по мнению исследователей, «самым бунинским» произведением Владимира Владимировича. На подаренном Бунину экземпляре автор написал: «Не судите меня слишком строго, прошу вас. Всей душой ваш, В. Набоков». Через три года Набоков, выпустивший сборник «Возвращение Чорба», отправил Бунину книгу с дарственной надписью: «Великому мастеру от прилежного ученика». Бунину был посвящён набоковский рассказ «Обида» (1931). Весьма позитивно Владимир Владимирович отреагировал и на присуждение Бунину Нобелевской премии - в телеграмме, присланной в Грас, было написано: «Я так счастлив, что вы её получили!» В конце 1933 года состоялась первая встреча двух писателей - Бунин прибыл в Берлин на мероприятие, устроенное в его честь публицистом Иосифом Гессеном, и во время торжеств познакомился с Набоковым лично.
    Затем начался период охлаждения. Выпустив роман «Приглашение на казнь» (1936), Набоков на отправленном Бунину томике написал: «Дорогому Ивану Алексеевичу Бунину с лучшим приветом от автора». Полного разрыва не произошло, хотя обоюдное раздражение нарастало. Напряжение создавалось в том числе и из-за публичных попыток эмигрантского сообщества определить, кому из писателей принадлежит главное место на литературном олимпе. В автобиографической книге «Другие берега» (1954) Набоков рассказал об одной из встреч с Буниным, состоявшейся в 1936 году в парижском ресторане. Её инициатором был Бунин. Обед произвёл на Набокова тяжёлое впечатление: «К сожалению, я не терплю ресторанов, водочки, закусочек, музычки – и задушевных бесед. Бунин был озадачен моим равнодушием к рябчикам и моим отказом распахнуть душу. К концу обеда нам уже было невыносимо скучно друг с другом». Сам Бунин в своём дневнике отметил, что никакой «встречи в ресторане» никогда не было. «В. В. Набоков-Сирин написал по-английски и издал книгу, на обложке которой, над его фамилией, почему-то напечатана царская корона. … есть страничка и обо мне - дикая и глупая ложь, будто я как-то затащил [его] в какой-то дорогой русский ресторан (с цыганами), чтобы посидеть, попить и поговорить с ним, Набоковым, „по душам“, как любят это все русские, а он терпеть не может. Очень на меня похоже! И никогда я не был с ним ни в одном ресторане». Из дневника Ивана Бунина, 14 июня 1951.
   Тем не менее, соперничество продолжалось. Бунин пишет американской славистке
Елизавете Малозёмовой: «Не будь меня, не было бы и Сирина». Примерно в тот же период Набоков сообщил, что не входит в число последователей Ивана Алексеевича. В 1951 году в Нью-Йорке готовилось мероприятие, посвящённое восьмидесятилетию Бунина. Набокову предложили прочитать на этом вечере какое-нибудь произведение юбиляра. Набоков ответил письменным отказом:
«Как Вы знаете, я не большой поклонник И. А. Очень ценю его стихи, но проза… или воспоминания в аллее… Вы говорите, что ему 80 лет, что он болен и беден. Вы гораздо добрее и снисходительнее меня — но войдите в мое положение: как это мне говорить перед кучкой более или менее общих знакомых юбилейное, то есть сплошь золотое, слово о человеке, который по всему своему складу мне чужд, и о прозаике, которого я ставлю ниже Тургенева?»

Я люблю Бунина, и стараюсь не расставлять на места великих и гениальных наших писателей и поэтов, но правда, Горький выше на голову как писатель, и по своему уровню, и по своему влиянию и значению для современников. (О Горьком я писал, см. http://stihi.ru/2024/10/29/6827). Это неправда, что он был только партийным пропагандистом. Всё-таки, часто чисто политические цели влияют на Нобелевский комитет, как, я думаю было и с Толстым. Неожиданно наткнулся на мнение Марины Цветаевой: она выразила несогласие с решением академии — поэтесса заметила, что Горький или Мережковский в гораздо большей степени заслуживали награды: «Горький — эпоха, а Бунин — конец эпохи». Занятно.

Произведения Ивана Бунина:

Не видно птиц. Покорно чахнет
Лес, опустевший и больной.
Грибы сошли, но крепко пахнет
В оврагах сыростью грибной.

Глушь стала ниже и светлее,
В кустах свалялася трава,
И, под дождем осенним тлея,
Чернеет тёмная листва.

А в поле ветер. День холодный
Угрюм и свеж — и целый день
Скитаюсь я в степи свободной,
Вдали от сёл и деревень.

Теснятся тучи небосводом,
Синеет резко даль под ним,
И бодро конь идёт по всходам,
По взмётам, вязким и сырым.

И, убаюкан шагом конным,
С отрадной грустью внемлю я,
Как ветер звоном однотонным,
Гудит-поёт в стволы ружья.
(1898)

«Одиночество»

И ветер, и дождик, и мгла
Над холодной пустыней воды.
Здесь жизнь до весны умерла,
До весны опустели сады.
Я на даче один. Мне темно
За мольбертом, и дует в окно.

Вчера ты была у меня,
Но тебе уж тоскливо со мной.
Под вечер ненастного дня
Ты мне стала казаться женой...
Что ж, прощай! Как-нибудь до весны
Проживу и один – без жены...

Сегодня идут без конца
Те же тучи – гряда за грядой.
Твой след под дождем у крыльца
Расплылся, налился водой.
И мне больно глядеть одному
В предвечернюю серую тьму.

Мне крикнуть хотелось вослед:
«Воротись, я сроднился с тобой!»
Но для женщины прошлого нет:
Разлюбила – и стал ей чужой.
Что ж! Камин затоплю, буду пить...
Хорошо бы собаку купить.
(1903–1905)

… И Митя очнулся, весь в поту, с потрясающе ясным сознанием, что он погиб, что в мире так чудовищно безнадежно и мрачно, как не может быть и в преисподней, за могилой. В комнате была тьма, за окнами шумело и плескалось, и этот шум и плеск были нестерпимы (даже одним своим звуком) для тела, сплошь дрожащего от озноба. Всего же нестерпимее и ужаснее была чудовищная противоестественность человеческого соития, которое как будто и он только что разделил с бритым господином. Из залы были слышны голоса и смех. И они были ужасны и противоестественны своей отчужденностью от него, грубостью жизни, ее равнодушием, беспощадностью к нему...
— Катя! — сказал он, садясь на кровати, сбрасывая с нее ноги. — Катя, что же это такое! — сказал он вслух, совершенно уверенный, что она слышит его, что она здесь, что она молчит, не отзывается только потому, что сама раздавлена, сама понимает непоправимый ужас всего того, что она наделала. — Ах, все равно, Катя, — прошептал он горько и нежно, желая сказать, что он простит ей все, лишь бы она по-прежнему кинулась к нему, чтобы они вместе могли спастись, — спасти свою прекрасную любовь в том прекраснейшем весеннем мире, который еще так недавно был подобен раю. Но, прошептав: «Ах, все равно, Катя!» — он тотчас же понял, что нет, не все равно, что спасения, возврата к тому дивному видению, что дано было ему когда-то в Шаховском, на балконе, заросшем жасмином, уже нет, не может быть, и тихо заплакал от боли, раздирающей его грудь.
Она, эта боль, была так сильна, так нестерпима, что, не думая, что он делает, не сознавая, что из всего этого выйдет, страстно желая только одного — хоть на минуту избавиться от нее и не попасть опять в тот ужасный мир, где он провел весь день и где он только что был в самом ужасном и отвратном из всех земных снов, он нашарил и отодвинул ящик ночного столика, поймал холодный и тяжелый ком револьвера и, глубоко и радостно вздохнув, раскрыл рот и с силой, с наслаждением выстрелил.
14 сентябрь. 1924
«Митина любовь»

Приложения
1. Бунин. Господин из Сан-Франциско
https://www.youtube.com/watch?v=XVDY5lnz9AQ
2. Бунин. Бондаренко.
https://www.youtube.com/watch?v=OTeGlFYmkyA
3. Бунин. Путешествия. Бондаренко
https://www.youtube.com/watch?v=u60NIqEDZd8
Фото: Иван Бунин

22.1.2025