Коллекционер на воскресенье

30

 
Лайла медленно подошла к картине. Она понимала, что искусство субъективно, что оно может и должно отражать видение художника и зрителя.

Поэтому оно живет и меняется, от глаза к глазу, от разума к разуму.

От Джули она научилась узнавать и ценить технику и форму, равновесие или намеренное отсутствие такового.

Но все это мгновенно улетучилось, оставив эмоции. И изумление.

Она не знала, как ему удалось сделать ночное небо таким светящимся, как удалось запечатлеть свет идеально полной луны на фоне темного неба. И как получилось, что костер, казалось, пышет жаром и живет собственной жизнью.

Она не знала, как ему дано видеть ее настолько полной жизни, настолько прекрасной. В полуобороте. Развевающееся красное платье с яркими оборками нижней юбки.

На запястьях звенели браслеты – она почти слышала звон – в ушах сверкали серьги-обручи, волосы словно летели по ветру. Вместо цепочек, в которых она позировала, на ней была подвеска лунного камня. Та, что подарил он. Та, что сейчас была у нее на шее.

Над ее поднятыми руками плавал хрустальный шар, полный света и теней.

Лайла понимала. Это будущее. Она держала в руках будущее.

– Он живой. Я вот-вот закончу этот пируэт.

– Великолепно, Аштон. Просто дух захватывает. Ты сделал из меня красавицу.

– Я пишу то, что вижу. Я видел тебя такой почти с самого начала. Что видишь ты?

– Радость. Сексуальность. И восторг от собственной сексуальности. Свобода и сила. Она счастлива. Уверена в себе. Знает, кто она такая и чего хочет. А в ее хрустальном шаре – все, что может сбыться.

– Чего она хочет?

– Это твоя картина, Аш.

– Это ты, – поправил он. – Твое лицо… твои глаза, твои губы. Цыганка – это история. Декорация. Костюм. Она танцует у огня, и мужчины наблюдают за ней. Хотят ее. Хотят этой радости, красоты, силы, пусть всего на одну ночь. Но она не смотрит на них, хотя танцует для них. Но не видит. Она не смотрит и на шар, но держит его над головой.

– Потому что знание не сила. Сила – способность выбрать.

– И она смотрит только на одного человека. На единственный выбор. Твое лицо, Лайла, твои глаза, твои губы. Любовь горит в них. Она в твоих глазах, в изгибе губ, наклоне головы. Любовь, радость, сила и свобода исходят от них. Я видел это на твоем лице. Любовь ко мне.

Он повернул ее.

– Я знаю, что такое увлечение, похоть, флирт, расчет. Я видел все это в жизни своих родителей. И знаю, что такое любовь. Думаешь, я откажусь от нее, позволю тебе скрыться от нее, потому что ты – не кто иная, как трусиха, и боишься всех «что, если»?

– Не знаю, что делать насчет этого, с этим, ради этого. Ради тебя.

– Сообрази, что делать.

Он поднял ее на носочки. И завладел губами в долгом, жгучем поцелуе, напоминавшем о кострах и лунных ночах.

Он провел ладонями от ее бедер к плечам.

– Ты здорово умеешь соображать, что к чему.

– Это не сломанный тостер.

Он улыбнулся, услышав свой аргумент.

– Я люблю тебя. Будь у тебя дюжина братьев и сестер, поняла бы, насколько легче сказать это и чувствовать при всех возможных обстоятельствах. Но это ты и я. Это ты, – сказал он, повернув ее лицо к картине. – Ты сообразишь.

Он коснулся губами ее волос надо лбом.

– Пойду за ужином. Что-то захотелось китайской кухни.

Она оглянулась и послала ему сухой, как мартини, взгляд.

– В самом деле?

– Именно. Забегу в пекарню, посмотрю, там ли Люк. В любом случае куплю тебе корзиночку.

Не дождавшись ответа, он сжал ее плечо.

– Хочешь пойти со мной? Выйти прогуляться?

– Это было бы здорово, но думаю, мне пора поразмыслить, что и как. А может, заодно и поработать.

– Достаточно справедливо.

Он пошел к выходу.

– Я просил Файн позвонить в любое время, как только обоих арестуют. Потом ты сможешь поспать.

Он хорошо изучил ее. И за это она должна быть благодарной.

– Когда она позвонит, когда их арестуют, приготовься к бешеной бурной скачке. Вообрази, что ты неукрощенный жеребец.

– Похоже, мне назначено свидание. Я недолго. Самое большее – час.

Она подошла к двери мастерской, чтобы проводить его взглядом.

Он возьмет ключи, проверит, на месте ли бумажник и телефон. Потом сначала зайдет в пекарню, обо всем расскажет Люку. Позвонит в службу заказа обедов, чтобы они все приготовили заранее, но все же задержится на несколько минут, чтобы поговорить с владельцами и разносчиком, если тот все еще там.

Она снова подошла к картине. Ее лицо, ее глаза, ее губы. Но взглянув в зеркало, она не увидела того блеска.

Что-то удивительное он сотворил.

Теперь она поняла, почему он не торопился написать ее лицо. Ее черты. Ему нужно было поймать это выражение. И он поймал.

И написал то, что видит.

Она взглянула на другой мольберт и, удивленная, подошла ближе. Аш прикрепил к нему десятки набросков. Сделанных с нее.

Фея в беседке, спящая, просыпающаяся, богиня у воды, в диадеме и тонких белых одеяниях. Летящая на крылатой лошади над городом – Флоренцией, как она поняла. Одна рука высоко поднята, над ладонью переливается огненный шар.

Он подарил ей силу, мужество и красоту. Отдал будущее в ее руки.

Она рассмеялась над очередным наброском, где была изображена полуволчицей – изящной хищницей.

– Он должен подарить мне один из этих.

Жаль, что она не может нарисовать его, каким видит.

Вдохновленная этой идеей, она сбежала вниз, в маленькую спальню. Рисовать она не умеет, но дьявольски хорошо понимает, как рисовать словами.

– Рыцарь, – решила она. Не в сверкающих доспехах. Высокий, прямой. Гордый, благородный, свирепый.

Она погрузилась в мистический мир Корвени – ему понравилась анаграмма, – в мир, где драконы летают, а волки бегают на свободе. И он принц-воин, готовый на все, лишь бы защитить дом и семью. Он отдал сердце цыганке, скачущей рядом и говорящей на языке волков. Остается добавить злобного тирана, который жаждет украсть яйцо волшебного дракона и занять трон принца. А также темную волшебницу, которая ему служит.

Сочинив две страницы, она пошла назад и создала новое начало, сообразив, что может написать новеллу вместо рассказа. И еще сообразила, что перешла от наброска к рассказу и новелле всего за двадцать минут.

Еще час – и она начнет обдумывать сюжет романа. И, кто знает, может быть…

Учитывая все это, Лайла решила спуститься вниз, налить себе большой стакан лимонной воды и все хорошенько обдумать.

– Набросать всего несколько страниц, – пообещала она себе. – Нужно сосредоточиться на книге. Но всего несколько страниц – для развлечения.

Она себе представила битву, звон мечей и топоров и утренние туманы, поднимающиеся с пропитанной кровью земли.

И улыбнулась, услышав, как открылась входная дверь.

– Я потеряла счет времени? Я только…

Она осеклась, замерла на верхней площадке, наблюдая, как Джей Маддок, азиатка, закрывает за собой дверь.

Под правым глазом на щеке наливались фиолетовым огромные синяки. Приталенный черный пиджак был разорван по шву на плече.

Ощерившись, она выхватила из-за пояса пистолет.

– Сука.

Лайла бросилась бежать, подавившись воплем, и услышала выстрел. Пуля вошла в стену. Она влетела в ванную, захлопнула дверь и стала возиться с замком.

Звони в полицию, приказала она себе и тут же ясно увидела телефон, лежавший в маленькой спальне.

Значит, позвать на помощь она не сможет.

Она рванулась к окну. Зря потратила время, пытаясь его открыть, прежде чем вспомнила о замке, и услышала, как в дверь ломятся.

Ей нужно оружие.

Она схватила сумочку. Вывалила все, стала шарить в беспорядочной горке вещей.

Думай, думай, думай, подстегивала она себя.

Схватила флакон перечного спрея, посланного матерью год назад и так и не использованного. Оставалось молиться, чтобы это сработало. Сжала «Лезермен», тяжестью легший в ладонь.

Дверь поддалась, и Лайла метнулась к стене.

Будь сильной. Будь умной. Будь быстрой, заклинала она себя, повторяя слова снова и снова, как мантру. И проглотила вопль, увидев веер разлетевшихся пуль.

Лайла затаила дыхание. Переступила с ноги на ногу и нацелилась спреем в глаза азиатки. Крик скальпелем разорвал воздух. Думая только о побеге, Лайла ударила противницу рукой с зажатым в ней «Лезерменом». Потом еще раз, в плечо, и оттолкнула

. Пока азиатка палила вслепую, Лайла пустилась бежать. Нужно спуститься вниз.
Она уже была на полпути, когда услышала за спиной топот. Лайла оглянулась, приготовилась получить пулю, заметила, что Джей Маддок летит вниз в прыжке.

Сила столкновения сбила ее с ног, вышибла из легких воздух. Мир завертелся перед глазами, боль пронзила плечо, бедро и голову, пока они катились вниз по ступенькам, как кости из опрокинутого стаканчика.

Во рту появился металлический вкус крови, неприятный свет бил в глаза. Она слабо пнула азиатку ногой, попыталась отползти. В горле стояла тошнота. Собравшись с силами, она снова ударила Маддок ногой. Почувствовала удар. Приготовилась вскочить и пошатнулась. Искры посыпались из глаз – кулак врезался в челюсть.

Азиатка набросилась на нее и стиснула шею.

Больше уже не красавица. Красные глаза, из которых текут слезы. Распухшее лицо в синяках и крови. Но рука, сжимавшая Лайле горло, весила тонну.

– Знаешь, скольких я убила? Ты – ничто. Ты следующая. А когда твой мужчина вернется, biao zi, я выпущу ему кишки и буду смотреть, как он истечет кровью. Ты ничего не знаешь, и я просто тебя задушу.

Ни глотка воздуха. Только красный туман в глазах.

Она увидела Аша за мольбертом. Увидела, как он ест вафли, смеется в залитом солнцем кафе.

Увидела его… их… в самолете, в доме… вместе… как они живут вместе всю оставшуюся жизнь.

Будущее в ее руках.

Аш. Она убьет Аша.

Адреналин вспыхнул в крови. Ударил электрическим током. Лайла стала биться, но рука на горле только сжималась. Она продолжала сопротивляться, видя, как азиатские губы растянулись в жуткой ухмылке.

Тяжесть. В руке лежит тяжелый инструмент. Он по-прежнему у нее. Она его не уронила.

Лайла лихорадочно пыталась открыть его одной рукой.

– Яйцо, – прохрипела она.

– Думаешь, мне не плевать на гребаное яйцо?

– Здесь. Яйцо. Здесь.

Безжалостная хватка на мгновение ослабла. Воздух обжег горло.

– Где?

– Я отдам его тебе. Тебе. Пожалуйста.

– Скажи, где оно.

– Пожалуйста.

– Скажи или умрешь.

– В…

Остальную часть фразы она замаскировала кашлем, от которого из глаз полились слезы.

Маддок дала ей пощечину.

– Где. Яйцо, – потребовала она, награждая Лайлу пощечинами.

Та считала, что кричит, но измученное горло издавало нечто вроде свистящего хрипа. Но она справилась и вонзила нож в щеку Джей. На секунду тяжесть покинула ее грудь. Она билась, брыкалась, снова ударила ножом. Боль пронзила руку – Джей Маддок выкрутила ей запястье и отняла нож.

– Мое лицо! Мое лицо! Я изрежу тебя в клочья.

Обессиленная, потерпевшая поражение, Лайла приготовилась умереть.


Аш нес домой еду из китайского ресторанчика, маленькую коробочку из пекарни и букет герберов, ярких, как леденцы.

Они наверняка заставят ее улыбнуться.

Он представил себе, как открывает бутылку вина, как они делят обед, делят постель. Отвлекают друг друга, пока наконец Файн не позвонит и они не узнают, что все кончено. Все завершилось.

А потом они начнут жить заново.

Он подумал о ее реакции на его предложение на обочине дороги. Он не собирался просить ее стать своей женой именно там, но представился нужный момент. Она выглядела именно так, была именно такой, и они читали в глазах друг друга каждую мысль во время всего разговора с Вазиным.

То, что между ними, случается очень редко. Он знал это. Оставалось заставить поверить ее.

Они могут путешествовать, куда она захочет, и так долго, как она захочет. Куда? Это не имеет значения. Они могут использовать его дом как базу, пока они не будут готовы пустить корни.

А она обязательно соберется пустить корни. Как только действительно поверит, как только доверится тому, что у них есть.

Если это зависит от него, у них есть все время на свете.

Он переложил свертки в другую руку, чтобы вынуть ключи, и стал подниматься по лестнице.

Заметил, что индикаторы сигнализации и камеры, которую он установил, погасли. А ведь они горели, когда он уходил! Проверил ли он их?

Волоски на затылке встали дыбом – он увидел царапины на замках. И дверь не прилегала плотно!

Он уронил свертки. И услышал вопль.

И атаковал дверь. Та скрипела, стонала, но держалась. Отбежав, он вложил в удар всем телом всю силу, всю ярость.

Дверь распахнулась, открывая жуткий кошмар.

Он не знал, жива ли Лайла. Все, что он видел, – кровь, ее кровь, обмякшее тело и остекленевшие глаза. И Маддок, оседлавшую ее и замахнувшуюся ножом для удара.

Ярость с новой силой охватила его, удар молнии, от которого закипела кровь, горели кости. Он набросился на азиатку с такой злобой, что не почувствовал укуса ножа, которым она его порезала. Просто поднял ее, оторвал от Лайлы. Отбросил в сторону. Он стоял между ней и Лайлой, боясь опустить глаза, готовясь к новой атаке.

Она не вскочила. На этот раз она скорчилась в щепках того, что когда-то было столиком-пембрук его бабушки. Кровь текла рекой по ее щеке, сочилась из носа. Краем сознания он спросил себя: уж не потому ли она плачет? Глаза были красными, распухшими.

Он снова ринулся на нее и врезался бы, как бык, в стену, но она умудрилась откатиться, встать на неверных ногах и снова ударить ножом, от которого он едва успел уклониться.

Схватил руку, в которой она держала нож, вывернул запястье, представил, как кость ломается, словно сухая ветка. В панике и боли она выбросила ногу, едва не сбила его на пол, но он держался. И использовал инерцию, чтобы развернуть ее.

И увидел Лайлу, пьяно пошатывавшуюся, со свирепым лицом и лампой в руках, которую она держала, как меч или бейсбольную биту. Облегчение разом смешалось с яростью.

– Беги! – приказал он, но она продолжала наступать.

Джей пыталась вырваться, и скользкая от крови кожа едва не позволила ей освободиться. Он оторвал взгляд от Лайлы, взглянул в глаза Маддок.

И впервые в жизни сжал кулак и ударил в лицо женщину. Не один раз, а дважды.

Нож со звоном свалился на пол. Колени Джей подогнулись, и он позволил ей упасть. Поднял окровавленный набор инструментов и успел обнять Лайлу за талию как раз в тот момент, когда она стала падать лицом вниз.

– Она мертва? Мертва?

– Нет. Ты сильно ранена? Дай я посмотрю.

– Не знаю. У тебя кровь. Рука кровоточит.

– Все в порядке. Я позвоню в полицию. Ты можешь сбегать на кухню в чулан? Там должен быть шнур.

– Шнур. Нужно ее связать.

– Я не могу оставить тебя тут с ней. Сможешь сама принести?

– Да.

Она отдала ему лампу.

– Я сломала вилку, когда вытаскивала ее из розетки. Я починю. Но сначала схожу за шнуром. И аптечкой. Ты истекаешь кровью.

Он знал, что не должен тратить время, но не смог удержаться.

Отставил лампу и притянул ее к себе, нежно-нежно.

– Я думал, ты мертва.

– Я тоже так думала. Но мы живы.

Она провела руками по его лицу, словно запоминая каждую черточку.

– Мы живы. Не позволяй ей очнуться. Тебе придется снова ударить ее, если она шевельнется. Я сейчас вернусь.

Он вынул телефон и дрожащей рукой набрал номер полиции.


Прошли часы, а ей казалось – дни. Полицейские в мундирах, «Скорая», Файн и Уотерстон. ФБР. Люди входили и выходили. Входили и выходили. Потом доктор светил фонариком ей в глаза, щупал, тыкал пальцем, спрашивал ее, кто президент США. Даже сквозь дымку шока она допрашивала доктора, который пришел на вызов:

– Что вы за доктор?

– Хороший доктор.

– Я имею в виду, что это за доктор, который приходит на вызовы.

– Действительно хороший. И я друг Аша.

– Она ударила его ножом, а скорее, порезала. Я как раз упала с лестницы.

– Вам повезло. Несколько сильных ушибов, но ничего не сломано. Горло, полагаю, сильно болит.

– Ощущение такое, словно я пила воду со стеклянными крошками. Ашу нужно ехать в больницу с этой рукой. Так много крови…

– Я могу его зашить.

– Здесь?

– Это то, чем я занимаюсь. Помните мое имя?

– Джад.

– Прекрасно. У вас небольшое сотрясение. Несколько героических синяков – это медицинский термин, – добавил он, что заставило ее улыбнуться. – Вам не повредит провести ночь в больнице. Под наблюдением.

– Я бы лучше приняла душ. Нельзя ли мне принять душ? От меня несет этой женщиной.

– Самой нельзя.

– Вряд ли я смогу сейчас заняться сексом в душе.

Он рассмеялся, сжал ее руку.

– Ваша подруга здесь. Джули? Как насчет того, чтобы она вам помогла?

– Было бы неплохо.

– Пойду за ней. Вы подождите, ладно? Ванные – это минные поля.

– Вы хороший друг… я… о, вспомнила! Я видела вас на похоронах Оливера. Доктор Джадсон Доннелли – консьерж-медицина. Как тот парень на телевидении.

– Хороший признак того, что мозги у вас не слишком свихнулись, – еще один модный медицинский термин. Я собираюсь оставить письменные инструкции относительно лечения. И забегу завтра, чтобы посмотреть вас обоих. А пока отдыхайте, прикладывайте лед к синякам и избегайте секса в душе последующие двадцать четыре часа.

– На это я способна.

Он сложил свою сумку и, помедлив у двери, оглянулся.

– Аш сказал, что вы изумительная женщина. Он не ошибся.

Ее глаза наполнились слезами. Но она сдержалась. Она не сломается. Ни за что. Потому что если начнет плакать, больше не остановится.

Поэтому Лайла ответила тем, что отдаленно напоминало улыбку. В комнату ворвалась Джули.

– О, Лайла.

– Да, выгляжу не самым лучшим образом, но под тем, что осталось от платья, выгляжу еще хуже. Но у меня очень хорошие таблетки, спасибо Джаду, так что я чувствую себя приличнее, чем кажется с первого взгляда. Как Аш?

Джули, сев на кровать, взяла ее за руку.

– Он говорил с полицейскими. Но доктор его утащил, чтобы зашить рану. С ним Люк. Он останется на ночь.

– Прекрасно. Люк очень хорош в кризисах. Я его люблю.

– Ты смертельно нас перепугала.

– Добро пожаловать в команду. Как насчет того, чтобы постоять рядом? Пока я принимаю душ? Мне нужно… необходимо…

Грудь снова сдавило. Дыхание перехватило. Руки на ее горле. Сжимают, стискивают…

– Она испортила мне платье, – заплакала Лайла, не в силах остановиться. – «Прада».

– Знаю, милая.

Джули привлекла ее к себе и стала укачивать, как младенца. Лайла продолжала всхлипывать.

После душа, когда обезболивающее подействовало, Джули быстренько убедила ее лечь. Когда она проснулась, свет был приглушен, а ее голова лежала на плече Аша.

Лайла села. И боль мгновенно заставила окончательно проснуться.

– Аш.

– Здесь. Тебе нужна таблетка? Пора бы и принять.

– Да. Нет. Да. Который час? После полуночи. Твоя рука.

– Все в порядке.

Но несмотря на судороги боли, она потянулась, чтобы сделать свет поярче, посмотреть самой. Повязка шла от плеча до локтя.

– Все в порядке, – повторил он, когда она охнула.

– Не говори только, что это всего лишь царапина.

– Это не всего лишь царапина, но Джад клянется, что шьет не хуже бретонской монахини. Я принесу тебе таблетку, и поспи еще.

– Нет. Мне нужно вниз. Посмотреть… боже, ты так устал.

Она сжала его щеки. Глянула в измученные глаза.

– Мне нужно посмотреть самой. Осознать.

– О’кей.

Выбираясь из постели, она морщилась.

– Ох, выражение «переехал грузовик», похоже, чистая правда. Поверь, я не боюсь принимать болеутоляющее. Но мне нужны ясная голова и незатуманенные глаза. Потом мы оба примем по таблетке и отключимся.

– Договорились. Джули и Люк не уйдут, – сообщил он, когда они, поддерживая друг друга, плелись к двери. – Они в гостевой комнате.

– Хорошие друзья дороже бриллиантов. Я залила Джули слезами и признаюсь, что могу залить слезами и тебя, но пока что плакать не хочется.

Она помедлила на верхней площадке. Глянула вниз.

Все убрано. Части столика, на который приземлилась Джей, больше не валялись на полу. Они побили много керамики и стекла. И все было залито кровью. Его, ее, Джей. Ее по большей части успели вытереть.

– У нее был пистолет. Там был пистолет.

– Его забрали. Ты сказала им.

– Вот это я помню весьма смутно. Уотерстон держал меня за руку? Я вроде как помню, что он держал меня за руку.

– Верно.

– Но они забрали пистолет. Унесли?

– Да. Там не было патронов. Она истратила все пули.

Слушая его напряженный голос, она взяла его за руку, и они вместе стали спускаться.

– Охранники Вазина недооценили ее. Она убила двоих, забрала у одного пистолет и уехала на их машине.

– Она была вся в синяках, когда добралась сюда, и сильно ослабла, так что мне хоть в этом повезло. Я не позаботилась закрыть двери на засов, и это глупо с моей стороны.

– Мы оба потеряли всякую осторожность. Я даже не помню, включил ли сигнализацию, уходя. Она шутя проникла в дом. Добралась до тебя, а меня даже не было рядом.

– Больше этого не будет.

Она повернулась, снова сжала его лицо.

– Мы не будем мучить друг друга воспоминаниями.

Он прижался к ее лбу своим.

– Перечный спрей и «Лезермен».

– Я так и не сообразила, как включить еще и монтажную ленту. Я ослепила ее задницу… то есть попала спреем в глаза. Ей не следовало приходить сюда. Не следовало пытаться убить нас. Она могла бы ускользнуть.

– Гордость, полагаю. И это ей дорого обошлось. Пока ты спала, снова приезжали Файн и Уотерстон. Она до конца жизни будет смотреть на мир через прутья решетки и, кроме того, выкладывает о Вазине все, что знает. Его уже арестовали.

– Значит, все действительно закончилось.

Она перевела дыхание и поняла, что сейчас снова заплачет.

Только не сейчас, сказала она себе.

– Помнишь, ты просил меня кое о чем подумать? Я подумала.

Она отстранилась, подошла к лампе со сломанной вилкой, стала ее изучать. Да, это можно починить.

– Сегодня ты спас мне жизнь.

– Если это убедит тебя стать моей женой… я рад.

Она покачала головой.

– Мы упали с лестницы. После этого все как в тумане. Она душила меня, и сил почти не оставалось. Моя жизнь не прошла перед глазами. Не привиделось прошлое, о чем столько говорится в романах. Я думала о тебе и нашем образе, который ты создал. Я думала, что больше никогда не буду иметь это, не увижу жизни в хрустальном шаре и всего, что эта жизнь несет с собой. Я хотела сдаться и умереть, но она пообещала убить тебя, когда вернешься. И я нашла в себе силы. Дело не в одном надежном «Лезермене», на который я полагалась, но в чем-то большем. Потому что я люблю тебя. Ох, дай мне минуту.

Лайла подняла руки, чтобы не дать ему обнять себя, пока она не выскажется.

– Я не смогла бы вынести жизни без тебя в этом мире. Мысли о том, что она может убить тебя. Отнять у нас будущее. Поэтому я нашла больше сил… недостаточно, но больше. Как раз перед тем, как ты ворвался в дом, я думала, что все кончено, и жалела только о том, что так и не сказала, что люблю тебя. Какая идиотка. Потом мой рыцарь в не слишком блестящих доспехах спас мне жизнь. Конечно, я приоткрыла крышку.

– Крышку?

– Как у банки с пикулями. Я измотала ее так, что тебе пришлось не слишком туго, сознайся.

– Она проклинала тебя, когда ее уводили.

– В самом деле? – свирепо улыбнулась Лайла. – Это просто озаряет мой день.

– Озари мой. Ты выйдешь за меня?

Все в ее руках. Главное – доверие и выбор.

– У меня несколько условий. Я действительно хочу путешествовать, но думаю, пора перестать жить на чемоданах. Я хочу того, чего боялась хотеть, пока перед глазами не прошло мое возможное будущее. Хочу дом, Аш, Хочу дом с тобой. Хочу ездить повсюду, увидеть все – с тобой, но хочу, чтобы у нас был дом. Думаю, я смогу сделать этот дом теплым. Хочу отработать все, что у меня по графику, а потом только писать книги. У меня сложилась новая история, которую я хочу рассказать.

Новая история, которую она хочет прожить.

– Может быть, иногда я буду следить за чужими домами, для особенных клиентов или в качестве одолжения. Но не желаю провести свое будущее в скитаниях по чужим домам. Хочу провести его в своем собственном. В нашем.

Она снова перевела дыхание.

– И я хочу, чтобы ты поехал со мной на Аляску, познакомиться с моими родителями. Что, конечно, немного пугает, потому что я раньше никогда никого не знакомила с родителями. И я хочу…

Она вытерла щеки. Сейчас не время рыдать.

– Я хочу собаку.

– Какую?

– Не знаю, но хочу. Я всегда хотела собаку, но мы не могли ее завести, потому что вечно переезжали. Я больше не желаю быть цыганкой. Хочу дом, и собаку, и детей, и тебя. Я так хочу тебя. Ты женишься на мне со всеми моими условиями?

– Я должен подумать.

Он рассмеялся и забылся настолько, чтобы схватить ее, притянуть к себе, но тут же отпустить, когда она ойкнула.

– Прости. Прости меня.

Он стал осыпать легкими поцелуями ее лицо.

– Я принимаю твои условия. Безоговорочно.

– Слава богу. Я люблю тебя. И теперь, когда знаю, как прекрасно говорить эти слова, буду все время повторять.

Она пригладила его волосы.

– Но нужно подождать до весны. Первыми на очереди Джули и Люк.

– Следующей весной. Договорились.

– Мы пройдем через все. Вместе.

Она положила голову на его плечо.

– Мы там, где и должны быть. Как золотое яйцо.

Повернув голову, она прижала губы к его горлу.

– Как это получается? У тебя все болит, и в то же время чувствуешь себя великолепно?

– Давай выпьем болеутоляющее и действительно почувствуем себя великолепно.

– Ты читаешь мои мысли.

Обняв друг друга за талию, они стали подниматься наверх.

– О, знаешь, что еще я хочу? Покрасить хозяйскую ванную. Нужно попробовать воплотить одну идею.

– Мы поговорим об этом.

И они поговорят. Они поговорят о чем угодно. Времени у них полно.