Гнездятся

По снеговею

Осенним рады мы причудам
и удивляемся мы им.
В трёх соснах снова ветер блудит,
итог – на месте мы стоим.

Вокруг печалятся деревья,
присыпанные серебром.
Снега засыпали деревню,
не доберёшься и верхом.

Иду пешком по снеговею,
а солнце прячется опять,
глядеть я на него не смею,
да не пойти мне чтобы вспять,

иду упрямо строго прямо,
ровняя справа бугорки,
остановился я у Храма
всечеловеческой тоски.


По тоннелю

         Куда мне от памяти деться…
                Михаил Дудин

В далёком прошёл по тоннелю
своей всем понятной судьбы,
где пурги мели и метели –
моё воплощенье гульбы
по острову светлых сомнений
под свист непонятных теней,
где ветер гуляет осенний.
Седлал где я серых коней
и мчался по краю свободы
я в степь нежилую с утра.
Шумели как ель небосводы,
гуляли в болотах ветра.

Врывались в озёрные дали,
взрывали осеннюю гладь.
И волны беспечно гуляли,
смывали болотную гать.
И снова синело пространство,
алел посеревший восток,
смешило моё хулиганство,
вскрывая увядший исток.
Серебряный лучик в оконце
стучался, стремясь поиграть.
Всходило весеннее солнце,
строкою ложилось в тетрадь.


Гнездятся

Твои комиссары сегодня –
захватчики стран тишины.
Шумит вон из прошлого Сходня,
апостолы новой войны.

Её развязали как Гитлер
и Сталин усильем двоих.
По крови скользит словно глиссер
к страданью и горю глухих.

Входил в облака я, в итоге
смеялись в лицо соловьи.
Я все одолевший пороги,
препятствием стали ручьи.

В осеннем просторе событий
под ветрено-светлой тоской
гнездятся с печалью натитий
за бурно-ребристой рекой.

Мои лучезарные годы,
цветущие дни тишины,
твои комиссары свободы
скидали все в топку войны.