Возмездие по-украински

Я сделал последнюю глубокую затяжку и с усилием раздавил окурок в мутной стеклянной пепельнице, стоявшей передо мной на столе. Таким же раздавленным выглядело и существо в гражданской одежде, сидевшее на железном табурете прямо напротив меня. Нет, оно выглядело даже хуже того жалкого окурка, а вы ведь знаете, как они смотрятся в братской могиле, именуемой пепельницей. Но если расплющенный кусочек бумаги с фильтром внутри ещё мог вызвать жалость, то это существо, не имеющее права называться человеком, магнитом притягивало целый ряд чувств, и все они имели ярко выраженный негативный окрас.
Странно, но я давно ненавижу темно-зелёный и оливковый цвета. Ведь именно они стали с недавних пор ассоциироваться у меня, как у большинства жителей Украины, с работниками частной рекрутинговой фирмы ТЦК и СП. Пусть слово «рекрутинг» вас не вводит в заблуждение: эта мерзкая конторка занималась похищением и торговлей людьми, прикрываясь законами, специально писанными под их деятельность. Прекрасно, что в Конституции написано черным по белому: всё в Украине должно быть согласно закону. Ведь именно так на свет появляются античеловеческие авторские сочинения группы неких людей, которые хотят заставить всех остальных играть по их правилам…
Вот и это существо передо мной выполняло спущенные сверху инструкции без малейших угрызений совести и моральных коллизий. Да, ему за это ещё и приплачивали… но вам интересно, что он запоёт в своё оправдание? Мне нет! Всегда одно и то же: «Я выполнял приказ! Угрожали расправой мне и моей семье! Военком приказал: или 20 голов в день, или завтра на нуле!» Старая заезженная пластинка, причём у 98% «пострадавших» от беспредела власти.
Я нарочито медленно взял с угла стола бумажную папку, открыл и перелистал, не читая несколько страниц. Неважно, что там написано, какие собраны материалы и доказательства. Руки каждого из надевших зелёную форму слуг Сатаны по локоть в крови, а некоторые из них виновны в гибели целых семей. И никакие листки бумаги формата А4 неспособны вместить всего того ужаса, что сотворили за эти годы сущности из ТЦК и СП.
— Андрей Иванович Голубцов. Числишься работником ТЦК и СП Соломенского района города Киева с января 2023 года, в звании капитана… без малого пять лет прошло, — сказал я, присвистнув. — Это сколько же ты душ невинных загубил, Андрюша?
— Я реестров не вёл и зарубок на автомат не делал, — существо пыталось держаться уверенно, но зеркало его жалкой душонки с потрохами выдавали: там был бесконечный животный страх. Оно отдавало себе отчёт в том, что натворило, и понимало, что придётся держать ответ. Но с усмешкой на растрескавшихся губах продолжило: — Я лишь выполнял приказы командования. Почему бы тебе с ними не поговорить, чтобы задавать меньше глупых вопросов?
Честно сказать, наглость этого Голубцова даже подзадорила меня и вызвала чувство азарта. Обычно допрос сводился к соплям и слезам да клятвенным заверениям «простите, я больше так не буду!» и заканчивался тем, что конвой уносил под белы рученьки очередное полуобезумевшее тело в камеру, где ему предстояло провести последние часы своей жалкой жизни. Но сей экземпляр внёс приятное разнообразие в рутину однотипных диалогов последних двух месяцев.
— Твой командир… — я вновь открыл папку и пробежал глазами по бумагам. — Полковник Никита Васильевич Сергиенко сдал всех вас ради того, чтобы ему заменили Народную казнь на быструю смерть от пули в затылок. Иначе откуда бы мы узнали и о твоих запасных счетах, и коридоре, который тебе готовили на территорию ДНР?
Я закурил новую сигарету и сквозь облако дыма смотрел, как кривая усмешка медленно сползала с болотного лица капитана Голубцова. Худощавые, острые, ехидные черты его вызывали у меня стойкую ассоциацию со сказочными гоблинами. Я не был психологом, но, судя по всему, характер капитана чётко соответствовал его облику. Видно было, что сначала он хотел сказать что-то весьма эпистолярное, но затем взял себя в руки и сухо заметил:
— От этой крысы конторской другого и не ожидал. Он всегда был труслив словно мышь в кошачьем борделе, а перед тем, как нас повязали, постоянно вздрагивал от каждого звонка телефона, — Голубцов нарочито громко хмыкнул. — А ведь перед нами он бахвалился, что если за ним придут, то он сам себе пустит пулю в голову, чтобы не дать поглумиться над собой группе Отважных. Я всегда знал, что у конторских руки годятся только для подписания бумажек, но не для курка…
Капитан вспомнил про бумажки, и это натолкнуло меня на мысль.
— Ты знаешь, откуда спускали приказы на отлов мужчин? Кто устанавливал количество голов и ареал охоты? Не поверю, что вы сами решали на местах… да и вряд ли сам главнокомандующий Боневтик определял такие мелкие вопросы.
Голубцов на секунду задумался и впервые, как мне показалось, искренне улыбнулся, без всего того напускного ехидства и притворного спокойствия.
— Ты не поверишь, командир, — сказал он со значением. — Но большинство из тех, кто носит форму, так же, как и гражданские, ненавидели этого зелёного клоуна. Когда вся движуха только начиналась и потом с каждым месяцем набирала обороты, большинству из нас нравилась эта игра в «казаков-разбойников»! Азарт, жажда победы («жажда наживы», — подумал я про себя) только росли. Черт возьми, да просто великолепным было чувство плеча, когда в нашем коллективе словно из ниоткуда родилось ощущение братства и причастности к чему-то по-настоящему крутому! — Голубцов словно своей поганой шкурой почувствовал молнии, стреляющие у меня из глаз, и попытался оправдаться: — Командир, да ты же и сам участвовал в боевых операциях, выслеживал врага и ликвидировал врага…
Тут я уже не выдержал, резко вскочил, что стул из-под моей задницы отлетел на добрый метр, и навис над задрожавшим мелкой дрожью капитаном.
— Ты такой идиот, что так и не понял разницы между врагом и гражданским человеком, которого обязан был защищать?! На передке солдат выслеживает и ликвидирует вражескую единицу, ты же со своими дружками в глубоком тылу проделывал то же самое, но только с обычным мужиком с улицы! Хороши же охотники на беспомощную дичь (тут у меня перед глазами мелькнули кадры прямиком с канала Discovery, где львы охотились на зебр. Только эта ассоциация никуда не годилась: львы убивали ради пропитания, но не ради наживы или чтобы прикрыть свои задницы, наловив зебр вместо себя и отправив их на сафари). Или ты, капитан, никогда не слышал, что выполнение заведомо преступных приказов является криминалом?!
Я смотрел в его стеклянные бараньи глаза и понимал, что моя пламенная тирада просто отрикошетила от его гладких как бисер мозгов, не подвинув бывшего тцкашного палача к пониманию сути его преступления против всего украинского народа.
Внезапно раздался резкий голос из динамика:
— Снято!
В комнате повисла пауза. Голубцов в мгновение ока сменил выражение лица, встал и снял с себя несуществующие наручники. Вошли люди в чёрных футболках с логотипом киностудии, начали разбирать декорации: массивный стол оказался лёгким пластиковым муляжом, стены — картонным каркасом. Режиссёр кричал что-то о том, что надо поправить свет в следующей сцене. Осветители покидали прожектора и выходили на перекур. Ассистенты расселись за ближайшим столом, жуя бутерброды. Софиты тухли один за другим, погружая площадку в мрак.
— Слушай, Игорь, а ты как думаешь, я не переиграл с эмоциями? Может, надо было меньше кричать? — это была моя первая серьезная роль после ТЮЗа, и я был искренне обеспокоен.
— Да нормально ты выложился, — отмахнулся мой коллега, поправляя шляпу. — Твой негодующий гражданин был просто на высоте. Думаю, режиссёр в восторге. А пипл налепит мемчиков с твоей физиономией сразу после премьерного показа.
— Ну, посмотрим, - я даже немного был смущен такой похвалой. Перспектива стать мемом интернетов была весьма воодушевляющей. Настолько воодушевляющей, что мне резко захотелось промочить горло. - Кстати, как насчёт пива? — я хлопнул коллегу по плечу и усмехнулся. — Бар «Светлый путь» недалеко.
— О, давай. Ты в роли «плохого полицейского» был так горяч, что, кажется, тебе не помешает немного остудиться «Пшеничным ляхом», — засмеялся второй и кивнул в сторону ассистентов, которые, не отрываясь от бутербродов с интересом наблюдали за разговором товарищей.
Тем временем сценарист, всё это время находившийся в тени, вздохнул и закрыл кожаную папку с надписью "ТЦК: Возмездие". Все его коллеги давно перешли на планшеты и цифру, но он продолжал оставаться верен старой матушке бумаге, владычице целых миров и надежной их хранительнице. Его лицо, худощавое и желчное, выражало смесь усталости и удовлетворения. Рядом с ним, задумчиво постукивая пальцами по столу, стоял заказчик представления. Если бы за ними в этот момент кто-нибудь наблюдал, то непременно решил бы, что заказчика тень окутывает даже гуще нежели желтушного писателя.
— Ну что, как вам? — сухо спросил сценарист, скрестив руки на груди.
— Неплохо, — протянул заказчик, бросив взгляд на монитор с отснятым материалом. — Только концовку потом в монтаже подрежьте. А в целом — люди проглотят, как и всегда. Эмоции продаются лучше всего, а в нашей истории их столько, что на несколько сезонов хватит. Хлеб и зрелища – что еще нужно законопослушному гражданину?
Сценарист хмыкнул, глядя в спину уходящих актёров:
— Уж что-что, а играть словами я умею. Но порой реальность — лучший сценарист.
Из динамика раздался резкий голос режиссёра:
— Все по местам! Готовимся к следующей сцене!
Шум и суета вновь наполнили павильон. Где-то за кадром кто-то рассмеялся, а через мгновение весь зал заполнили голоса, смех и хлопки. Съёмочный день продолжался, и история, созданная из обрывков реальности и вымысла, обретала жизнь.