Мы праздновали, как Богоявленье

Свиданий наших каждое мгновенье
Мы праздновали, как Богоявленье,
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.
...
И, просыпаясь: «Будь благословенна!» —
Я говорил и знал, что дерзновенно
Мое благословенье: ты спала,
И тронуть веки синевой вселенной
К тебе сирень тянулась со стола,
И синевою тронутые веки
Спокойны были, и рука тепла.
...
Ты пробудилась и преобразила
Вседневный человеческий словарь,
И речь по горло полнозвучной силой
Наполнилась, и слово Ты раскрыло
Свой новый смысл и означало Царь.

На свете все преобразилось, даже
Простые вещи — таз, кувшин, — когда
Стояла между нами, как на страже,
Слоистая и твердая вода.

Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы подымались по реке,
И небо развернулось пред глазами…

Когда судьба по следу шла за нами...


Арсений Тарковский
«Первые свидания»
1962


*
          Шесть лет назад с Рождества до Крещения я жила и трудилась в Топлах. Трёхлетнего Велю на пару недель взяла к себе бабушка. Там у меня была первая ночная Рождественская служба. Долгая, монастырская. Посчастливилось: кроме труда по украшению и уходу за храмом («Всех скорбящих Радосте»), мне дали клиросное «послушание», которого я крайне чаяла. Помню, пела, читала с сёстрами, а сама не пойму: на земле я или на Небе... И они, и игумения — все были для меня богами, таинственными звёздами, спрятанными где-то высоко. Я сознавала, дивилась тому, насколько Милостив ко мне Бог, что впустил меня туда, к ним.
          И монастырь, и клирос тогда, весь тот святочный период, были для меня Царством, открывшимся посреди моего ада.
          На Рождественской только после трёх ночи запели Херувимскую, и на ней я уже засыпала, с непривычки к долгому ночному бдению. Игумения потом меня спросила, почему не пела... Всё видела со своей сторонки) Сказала: «Оставайся с нами. Останешься?» А я молчу, страшно почему-то, и не знаю, что ответить. А позже попросила благословения привезти сына на Богоявление. Тогда она сказала: «Так вот как Господь отвечает на мои молитвы... А муж где?» — «Далеко. Мы в разводе». — «А, ну, тогда всё будет хорошо». Много раз я ещё вспоминала эти её последние слова и думала, что же они могут значить. Но главное — «хорошо», конечно... Сердце поверило, не сомневаясь.
         
          В Крещенский сочельник был большой наплыв людей, и Велины ручки тоже пригодились. Мы вдвоём с ним стояли на двух подсвечниках, только и успевая выпрямлять никнущие от жара свечи, извлекать огарки, счищать воск и ставить новые свечи. Маленький Веля трудился усердно.

          Я ждала маму. Она приехала в Крым ненадолго и, неожиданно для меня, позвонила и сказала, что собирается навестить меня в монастыре. Сердце горело и ликовало. Я Очень ждала Её. Вернулось давнее ощущение себя дочерью. Но второй её звонок вкорень разрушил мою Радость. Мама сообщила, что из-за большого количества машин её подруга уже на подъезде к обители решила развернуть машину, и они поехали обратно. Мама выразила пожелание увидеться как-нибуль в другой её приезд. Трудно передать, но в тот миг на меня навалилось чувство Вселенского Сиротства. Я мела крыльцо у храма и не понимала, как вообще сейчас живу...

          Вечером, уложив Велю спать, я ненадолго отлучилась в храм, где начиналась ночная. В тот вечер у меня было очень сильное предчувствие, которое ни с чем не перепутать. Это было предчувствие Встречи. Встречи с моей Любовью. Настолько сильное, как будто она произошла тогда или должна была произойти... Но это было именно Предчувствие.

          Я Увидела Тебя спустя два месяца...

          В тот год из монастыря я «привезла» колядку «Пречистая Дива», в которую насмерть влюбилась. Мы потом пели её вдвоём с Велей у Тебя на Рождество. (Ты помнишь. Ты плакал тогда, сидя напротив, и снимал нас.) Позже мы разучили её на два голоса.


22.01.25
14:51