Качели вам Альманах Миражистов

 
КАЧЕЛИ ВАМ
 
Виртуальный Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ,
Николай ЕРЁМИН, Александр БУГА,
Леонид ГУБАНОВ
КрасноярсК
2025

  КАЧЕЛИ ВАМ
Виртуальный Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ,
Николай ЕРЁМИН, Александр БУГА,
Леонид ГУБАНОВ
2025
 
КАЧЕЛИ ВАМ
Виртуальный Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ,
Николай ЕРЁМИН, Александр БУГА,
Леонид ГУБАНОВ

Автор бренда МИРАЖИСТЫ, составитель и издатель Николай Ерёмин
адрес
nikolaier@mal.ru
телефон 8 950 401 301 7
Кошек нарисовала  Кристина Зейтунян-Белоус
© Коллектив авторов 2025г


 


 


 
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ
Виртуальный Альманах Миражистов
 
 
 
 
Константин Кедров и Елена Кацюба
 
Константин Кедров

Поэзия нематериальна

Я не пророк не эрудит
Но знаю  правда победит

И вынырнет из Бесконечности
Всё что написано для Вечности

Пишу смиренно у подножия
Вселенная творенье Божие

Вселенье Божие творение
Вот и всё стихотворение

Я говорю моё почтение
Возможны всякие прочтения

Не мерою даёт Бог духа
Но в сердце духа голодуха

Я призираем я гоним
Духовным голодом томим

Не вдохновенье голодуха
Как благодать святого Духа

Пусть я давно уже не молод
Не насыщаем этот голод

Стою у Божьего чертога
Стих это милостыня Бога

Молюсь смиренно в алтаре
Душа горе; и мысль горе;

В Англии, в Индии и в Замбезии
Неисповедимы пути поэзии
Вот забрел ко мне Маяковский :
«Здрасьте, я Кедров, поэт московский!»

Всё воспеваете Русь Святую
Я не пишу уже, только диктую

– Я ведь тебя каждый день зову
Что? Не узнал меня?
Я здесь живу…
– Леночка, как я тебя не узнал?!
Где ты, любимая?
…Грустный финал
Не уходи, оставайся, постой!
Грустно поэту в квартире пустой
Как ты исчезла не понимаю
Я не живу здесь – тебя вспоминаю
Помнишь как вместе повсюду мы ездили
Неисповедимы пути поэзии

Маяковский поэт московский
Да к тому же ещё казак
Плакал Горький на Маяковском
Просолил ему весь пиджак

Над планетою Мунка крик
Слёзы это такая такса
По свидетельству Лили Брик
Маяковский был страшный плакса

Столь обильны поэтов слёзы
Что порой по коже мороз
Вознесенский рыдал на розы
Миллион миллион алых роз

Ну а я заглушив рыданья
Еду к Леночке на свиданье

Где на кладбище на Донском
Вечно тающий в горле ком

Я в зеркале себя теряю
На самом деле я невидим

Я только чувствам доверяю
В них я любим и ненавидим

Зато душа вполне реальна
Сплошное облако из чувств
Она совсем не матерьяльна
И мелет всяческую чушь

Она доверчива беззлобна
Она пинаема обидима
О ней могу сказать подробно
А в зеркале она невидима

Я в зеркале себя теряю
Поверхность зеркала  предел
Я только чувствам доверяю
Таков мой трепетный удел

Там в зазеркалье пантомимка
И целый рой галлюцинаций
А для себя я невидимка
Из всех проекций и абстракций


Я знаю только мысль реальна
Все ощущения обманчивы
Поэзия не матерьяльна
Поэтому весьма заманчива

Нет я не всматриваюсь в бездну
Всего лишь мельком иногда
Поэтому когда исчезну
Останусь с вами навсегда

16 октября 2024 г
 
 
Константин Кедров
Зеркальный оркестр


Утром античность была похожа на задник передвижного театра
К вечеру ее свернули в рулон

Там в рулоне Древняя Греция с Древним Римом

Ночью развернули рулон для Шекспира
Ночью Ромео стоял под балконом Джульетты
Впрочем, не было говорят балкона
Но на заднике есть балкон
К утру и этот задник свернули в рулон

Для русской классики был развернут «Вишневый сад»
Его развернули да так и не свернули
Так и висит до сегодняшнего времени
Садов нет а задник «Вишневого сада» есть

У Юрия Любимова никаких задников
Чёрный театр

Но однажды свершилось чудо
Ставили мою мистерию «Посвящение Сократа»
В Афинах у Парфенона в театре среди колонн
Потом вернулись в Москву и задник свернули

Хотя мистерия под названием
К.Кедров Ю. Любимов «Сократ/Оракул»
Шла с 2002 по 2006 в Москве

В чёрном театре Высоцкий кричал «Быть или не быть»
Что-то еще кричали что именно я не помню

Впрочем однажды появился занавес
Перпендикулярный по отношению к зрителю
За ним ходил Высоцкий туда и обратно
Иногда даже произносил внятно «To be or not to be»
Один раз шепотом другой раз по правилам внятно
И наконец по-высоцки кричал хрипел

А потом из-за вращающегося занавеса вышли
Юрий Любимов, Андрей Вознесенский
Я, Елена Кацюба,
Алина Витухновская, Михаил Бузник,
Юрий Золотухин
И создали впервые в России и впервые в мире
Первый Всемирный День поэзии на Таганке
Это было 21 марта 2000 года в день весеннего равноденствия

Кружевной занавес Боровского
По слухам продали немцам

Так что вместо задника кружевной занавес
Сплетенный из веревок
Его не свернешь в рулон скорее в клубок
Чем-то он похож на нашу Вселенную
Которая то расширяется то сжимается
То вовсе исчезает из вида

Мой театр умещается в одну строку
Гениального Ивана Жданова
Ты сцена и актер в пустующем театре
Иван Жданов долгое время работал рабочим сцены
Что-то там крутил под сценой

Впрочем это больше похоже
На фильм Феллини «И корабль плывет»
Где там великолепно поют «Силу судьбы»
Кочегары и машинисты в трюмах

Чуть не забыл про театр Кокто
Где Орфея допрашивали в подвале
Не то эсэсовцы не то какие-то другие агенты тайных спецслужб

Диван Обломова существует сам по себе
Без театра без декораций
Как космический объект
Иногда с Обломовым иногда без него

Любимов ненавидел театральную бутафорию
И запах столярного клея

Могила Мейерхольда находится на Донском кладбище
Он называется Могила невостребованных прахов
Где среди невостребованных прахов
И Мейерхольд и расстрелявший его Ежов
И очень много других фамилий

Как же я упустил драматургию Сталина
Где главный конфликт
Противодействие хорошего с лучшим

Он разыгрывался лет семьдесят
На площадях на улицах
В дни всенародных праздников
И до сих пор продолжается
Его же царству не будет конца

Крики «ура, да здравствует товарищ Сталин!»
Сливаются с криками «Саддам, жизнь за тебя отдам!»

Чуть не забыл про театр Петра Первого
Где вместо задника передник
Петр в переднике по утрам сначала стоит у станка
Чего-то строгает
Потом спускается в пыточную
И кого-то пытает

С утра накатило на Чикатило

Отлегло к вечеру
Когда пилотам скажем прямо
Делать нечего

У Гитлера не театр а кино Рифеншталь

Конечно, говорю не о Гитлере
А о театре Гитлера

Театр Островского 
- Выходила на берег Катюша
На высокий берег на крутой

Декорация Мольера 
- Кой черт занес его
На эту галеру

Театры сегодня это ночные клубы

Никто ни во что не играет все ревут и пляшут

Все театры исчезли кроме театра военных действий

Любите ли вы театр?
Идите и умрите в нем

Есть еще театр без режиссера
Есть еще режиссер без театра

Есть театр оного актера
Есть актер одного театра

Зеркальный оркестр отражался в двух литаврах
Зеркальный оркестр отражался в трубах
Зеркальный оркестр отражался во всех инструментах, которые отражают
Зеркальный оркестр отражался в лаковой крышке рояля
Зеркальный оркестр, но музыка была не слышна
Музыки не было
Только все во всем отражались
Отражались, отражались, пока не закончилась игра
А когда игра закончилась, все продолжали отражаться во всём
Прятали футляры инструменты которые отражали
Прятали чехол в зеркальную крышку рояля
Многое прятали что отражалось
Но продолжалась игра оркестра
Немая игра оркестра
И отражалось всё во всём отражаясь
О этот мир зеркального отраженья
Тихого абсолютно тихого
Неразличимого слухом
А иногда и спрятанного от зрения

Возможно я ошибаюсь
Что я в тебе отражаюсь
Конечно тебя не видно
Но я в тебе отражаюсь
Скрытое отражение
К музыке приближение

В неотраженный мир ушло твоё отражение

Луна и солнце литавры света

Дирижер отражается в двух литаврах
Дирижер отражается в крышке рояля
Дирижер отражается во всем что сверкает и отражает
Умолк оркестр и нет дирижера
Отражения спрятались в темноту оркестровой ямы

Оркестранты переругиваясь несут в футлярных гробах
Множество отражений

Я понимаю почему они в черном

Когда открываются футляры
И свет выходит из заточения
Еще не понятно кто в чем отразится
Еще непонятно какая музыка будет звучать
Впрочем музыка и отражение это два параллельных мира
Вряд ли музыка знает об отражении
Вряд ли отражение слушает музыку
Но я каждый день слышу музыку отражения
Каждый день я слышу музыку отражения невидимого оркестра
Каждый день я погружаюсь в сладкую мелодию
В хаотический мир лучей отражающихся друг в друге

Кто-нибудь запечатлел игру отражений во время оркестра?
Кто-нибудь увидел, как отражения прячутся в чехлы и футляры
Кто-нибудь?
Может быть, только я однажды

Когда мои глаза отразились в твоих глазах

Все помнят музыку а дирижер помнит отражение в отражении

Иногда композитор ночью вдруг видит вспышку оркестра
Вспышку всех отражений
Это звездное небо
Это взрывающиеся галактики
Это разбегающиеся миры
Это вспышки сверхновых звезд
Нет нет нет
Это встреча композитора с музыкой
Которую он не слышит
Но которую он увидел в глазах любимой

Когда Гайдн в «Прощальной симфонии» погасил оркестр
Он хотел избавиться от сияния
Которое осталось в нем навсегда

Когда арфу погребали в гробу рояля
Она еще не знала что это новый инструмент
Которым она звучит

Зеркало разбитое на осколки
Это уже оркестр

Скрипка отражает лик Паганини

Виолончель Ростроповича отражает его лицо

Так их не снимал ни один фотограф
Так не изображал ни один художник

Сколько ликов Чайковского отражено в оркестрах
Сколько ликов Бетховена отражено в девяти симфониях

Так и вижу очки Шостаковича переполненные слезами

Бах ослеп от музыки

Свечи отражались в орга;ны

Дослужились коммунисты до победного итога
Бог не верит в человека человек не верит в Бога

Табу, табу, табу, табу
Царевна спящая в гробу

Мой Бог нарушь свое табу
И оживи ее в гробу

Вы слышите играет Бах
И нету мертвых во гробах

Поверю Моцарту и Баху
И с ними выпорхну из праха

Прах это тайна бытия
Где снова вместе ты и я
9 января 2025 г.
 
Николай ЕРЁМИН
Виртуальный Альманах Миражистов 
 
 
В ЦЕНТРЕ ГЛУБИНЫ И ВЫСОТЫ   
СОНЕТ-ШАНСОН  ПРО МИЛЛИОН

Нужда со всех сторон –
А я пою, влюблён:
- Пусть знает весь район,
Мне нужен миллион!

Инфляция – змея.
О, мания моя:
Хочу, хотенью рад,
Купить змеиный яд…

Который, говорят,
Целебней всех наград.

И снова - Ай лав Ю! -
По радио  пою
Про  милую мою
Очковую змею…
2025

«Николай Рубцов:
- Я умру в крещенские морозы,
Я умру, когда трещат берёзы…»

***
Я не умру в крещенские морозы!
Я не умру,
Когда трещат берёзы!
И не умру, увы, в конце концов,
Как, Господи прости,
Поэт Рубцов…
И, думаю, что буду жить, пока
Мне  солнце  светит вновь сквозь облака…
 Чтоб я, лучами солнца восхищён,
Купался в них,
хотя и не крещён…

ДОРОЖНОЕ РАДИО

Говорит дорожное радио.
Уважаемые пассажиры!
Не выбрасывайтесь из электрички
На ходу поезда!
Не совершайте половых
И террористических актов!
Не курите табак, анашу, марихуану!
Не употребляйте ненормативную лексику
По отношению друг к другу,
Иными словами – не материтесь!
Не пейте в вагонах вино, водку и другие спиртосодержащие напитки!
Не пытайтесь проехать от пункта посадки до пункта назначения без билета.
Наш поезд сопровождается бригадой контролёров и нарядом полиции.
Не сопротивляйтесь полицейским, когда они будут надевать на вас наручники.
Не пытайтесь убежать от них и выброситься из электрички, если вы уже совершили хоть одно из вышеперечисленных деяний.
Помните: наказание неизбежно!
А выходя из вагона, не забывайте прихватить только свои вещи, потому что в чужих может оказаться взрывное устройство.
Счастливого вам пути!
И ДОРОЖНАЯ ПЕСЕНКА в исполнении народного артиста России Якова Розенблюма

- О, взятки,
Вы гладки –
До новой попытки
От пункта посадки
До пункта отсидки…
Во взятках –
По пояс,
И весел, и пьян -
Вновь мчится наш поезд
«Москва – Магадан»…
…Не хочу печалиться!
Господи, спаси…
Пусть Земля вращается
На своей оси!
Пусть, мечты нетленные
В памяти храня,
Кружится Вселенная -
Вновь – вокруг меня!

ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ

ВОЛЯ ГОСПОДНЯ

Из всех Господних воль
Страшней всего одна,
Увы, зубная боль:
Знамение она…

***
Ах, всё тише зов
Тайных снов и слов…
Вот и вышел срок
Сокровенных строк.
***
Я понял слово: – Никогда,
В котором  Горе и Беда -
Брат и Сестра…И удивился...
И взбунтовался… И смирился...
***
Сколько их, умерших от любви,
Сколько их, живущих без любви,
Но опять поющих поэтесс:
- Слава Богу, что Христос воскрес!
***
Муза, милый друг, пока  живу,
Хочется держаться на плаву,
В центре глубины и высоты...
Чтоб всегда была со мною - ты...
***
Ах, Муза, где ты? Снова при Луне
Звук флейты раздирает душу мне…
…Верна мечтам и музыке Луны,
Ты где-то там, с обратной стороны…
Январь 2025 г
 
ЗОЛОТОЙ  ЛЕВ      
ПРЕМИЯ
Поэтесса
Ника Турбина
Ради интереса -
Вот те на! -
Распилила Золотого Льва
Там, на берегу Святого Стикса…
И застыла вдруг, едва жива…
Оказалось, ах, что он – из гипса.
А снаружи – грешная,  простая,
Будничная краска золотая…
2025
КРЕЩЕНСКИЕ МОРОЗЫ
Поэт глядит в морозное окно...
Он знает, сколько жить ему дано:
Стеклянные заиндевели розы...
В душе трещат крещенские морозы...
А за окном – Метелица...Пурга...
Буран... Непроходимые снега...

ПОСВЯЩЕНИЕ КОНСТАНТИНУ КОНДРАТЬЕВУ

- Я ушёл на заслуженный отдых,
Алкоголем себя веселя…
Ах, как пахнет ворованный воздух!
И  Воронежская земля…
Где читают стихи по утрам
Гумилёв, Пастернак,
Мандельштам…
Там, где слушают стаи ворон
Их – на крышах безлюдных хором
После  праздничных похорон…
2025
ПЕСЕНКА

За Чёрною речкой, за Белою речкой
Красавица ходит с горящею свечкой...

С горящею свечкой средь белого дня
Красавица ходит – и ищет меня...

В любую погоду  – глаза лишь закрою –
За Белой горою, за Чёрной горою

Красавица ходит,  бледна,  влюблена...
В трёх соснах давно заблудилась она...

За Чёрною степью, за Белою степью
Опутана ходит - любовью, как сетью...

И светит луна,  и сгущается ночь...
Глаза открываю, не  в силах  помочь...

Травою, снегами покрылась земля...
Красавица ходит, сама не своя...

Уносят ветра наше общее горе
За Белое море, за Чёрное море...

СОНЕТ ПРО  ГОД ЗМЕИ
Над головой – багров,  огромен
Диск солнца в 1000 киловатт…
И я, поэт  Ник-Ник Ерёмин,
Я чувствую, что я виновен,
Хотя ни в чём не виноват…

Иду к нему по январю
И чувствую: сейчас сгорю,

Увы, не в шутку, а всерьёз
В сорокаградусный мороз…
В объятьях ледяной зари…
Змея  снаружи и внутри!
Сжигают градусы меня…
А над вулканом бытия  -
И гром… И  молния… И  я…
Январь 2025

***
Сегодня мне сказал издатель,
Что друг – не друг мне, а предатель…
Что он, присвоив капитал,
Себя вместо меня издал…

И я издателю признался,
Что знал об этом – и старался
Сей факт прискорбный позабыть…
Но, видно, так тому и быть…

СОНЕТ ПРО ИГРОВЫЕ АВТОМАТЫ

И я пытался кнопки нажимать,
Чтобы, играя, вдруг богатым стать…

И я хранил до некоторых пор
В душе своей тональность – «до-мажор»…

Покуда камуфляжные солдаты
Не увезли куда-то автоматы…

И я теперь - (Тональность «до-минор»)  –
Играю возле дома в домино…

О, До-ми-но – хорошая игра!
Играют старики и детвора

До полночи…Под сводки новостей
У дома раздаётся стук костей…

И каждый, кто не так, как я, устал,
Уже давным-давно богатым стал…
2016-2025

ВРЕМЯ
1.
Кто сказал, что время лечит?
Говорю: -  Оно калечит!
И нещадно убивает
Всех, кто жив и выживает
По годам и по часам -
А зачем, не знает сам…
А кто это знает, тот
Раньше времени помрёт…
Потому что смысла нет
Жить калекой до ста лет…
2.
Кто сказал, что нас время калечит?
Утверждаю, что время нас лечит,
Назначая постельный режим…
Да, мы времени принадлежим!
И, конечно, кусочку пространства,
Чтоб стремиться к нему – и расстаться,
Отсчитав километры-года…
Так, чтоб тот, кто за нами пришёл,
Излечился – и нас не нашёл…

ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ

МУЛЯЖИ
Псевдонародные частушки
1.
Ты звала: - Приди на пляж
И со мною рядом ляжь! –
Я пришёл  и - вот пассаж! –
Понял вдруг, что ты – муляж…
2.
Проявляя гордый нрав,
Думал я, что ты – муляж…
Доказал, что я неправ,
Немуляж - сыночек наш…
3.
Милке слова не скажи:
Оскорбления свежи…
Я столовые ножи
Заменил на муляжи…

ИОСИФ и МУЗА
    «Человеческая свинина»
                Иосиф Бродский
Изгнал он бесов Музою своей
Из всех, кто рядом…Превратив - в свиней…
И свиньи в океане утопились…
А люди в человеков превратились…
Январь 2025 г
 
РИМ и МИР
СОНЕТ В ПОЭТИЧЕСКИЙ КОСМОС
                Иосифу Бродскому
День переполнен мёртвыми поэтами,
А ночь, увы, стихами недопетыми
Из Питера – в Сибирь…Где я за всех
Ещё пою, надеясь на успех…

Который век, который  год и час
Ржёт за окном крылатый мой Пегас
И  - чудом – пролетает сквозь стекло,
Хоть перебито правое крыло…

Последствия инфаркта и инсульта
Под вечер ощутимей и под утро.

И Муза мне – Тук-тук! – приносит шприц,
Иглу втыкает, лучше медсестриц,
И в Космосе Поэзии – светла –
Дрожит Адмиралтейская игла…
2025

ПОЛЁТ

На самом деле Само-лёт
Не сам летает…В нём – пилот!

Но и пилот летит не сам
Вперёд,
Навстречу небесам…

И мы – не сами – но  летим,
Хотим того иль не хотим…

И правит нами каждый час
Тот, кто внутри, но – выше нас…

И направляет наш полёт
Всегда вперёд,
Из года в год…

СОНЕТ - О, ЖИЗНЬ!

О, жизнь, прими - лишь ты одна права -
Моих стихов предвечные слова…
Я слышу хор летящих на Парнас:
«Забыть про всё! Чтоб помнили про нас…»
И этот хор, звучащий между гор,
Всё громче, громче с некоторых пор…
             
И скачет, всем на удивление,
Артериальное давление
О, Боже мой! О, мама мия…
То – гипо, то – гипертония…

И дождь, и снег тебе несут
Увы, инфаркт или инсульт…
Не зря, пока они в пути,
Ты шепчешь: - Господи, прости!

ОКТАВА ПРО БОЖИЙ  ПРОМЫСЛ

Мне законы России знакомы…
И медведи её, и тайга…
Где твердят, помолясь на иконы:
- Шкура зверя теперь дорога! –

И идут - тушу зверя добыть
Или душу свою загубить…
Или разом – и это, и то…
Просто так, ни за что, ни про что…

***
О, поэтическая братия!
Всех нас – и завтра, и всегда –
Ждут нежно-снежные объятия,
Космические холода…
И вечный зов прелестных дев –
Влюблённых снежных королев…

ОКТАВА ПРО  БЛАГОДАТЬ

Я взгляда оторвать
Не мог от глаз твоих…
Морская благодать
И стих светились в них…
И волн девятый вал…
Насилу оторвал…
Доселе не пойму –
Зачем и почему?

***
Пред небесной высью –
Недовольство жизнью…
Пред земною твердью –
Недовольство смертью…
И своей судьбой -
Пред самим собой…

ИЗ ШКОЛЬНОГО СОЧИНЕНИЯ
времён соцреализма

«Некоторые жёны  декабристов
поехали за своими мужьями в Сибирь,
чтобы там стать декабристками,
пить шампанское
и писать по-французски
белые свободные стихи…»

ЗЛОБА ДНЯ. ПЕТУХИ и КУРЫ

Вновь Ивану дураку
Куры: - Куд – куда? –
Петухи: - Ку-ка-ре-ку! –
Голосят: - Беда! –
А Иван, неумолим,
Снова шеи рубит им…

ЗЛОБА ДНЯ, РЕЦЕПТЫ ОТ ВСЕГО

Эти времена мы не забыли:
Тем, кто «Против», головы рубили…
Их лечил среди тюремных стен
Гильотиной  доктор Гильотен…

Впрочем, изменились времена…
Тем кто «Против», нынче – Вот те на! –
Назначают те, кому не лень, -
Бомбы… По одной три раза в день…

РИМ И МИР

Рим двигался к расцвету и упадку…
Мир двигался к рассвету и закату…

Я  ж, как  любому суждено поэту,
В душе и вне – к рассвету и расцвету…

И радуюсь, что на моём пути
И Рим, и Мир всё время впереди…

ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ

ЭПИГРАММА

Поэтесса, жующая жвачку,
Вызывала у зрителей ржачку…
Мне напомнив наш общий изъян:
Обезьянку среди обезьян…

Январь 2025 г Красноярск
 
У РУЛЯ КОРАБЛЯ 

СОНЕТ ПРО ОГНЕННЫЙ ПОГОСТ
               
За край земли бежали грешники,
В слезах, гонимы злобным словом…
- Мы не хотим сгореть в орешнике –
Ни в фундуковом,  ни в кедровом! -

И всё ж от молний в самом деле
Воспламенялись – и горели…
И становились,  кто  - святыми,
Кто – головешками  простыми…

В пустыне… Где до самых звёзд
Царил пылающий погост,

Поросший вечной, неземной
Неопалимой купиной…
Где я – в огне – меж слов и дел –
Каким-то чудом не сгорел.
2025

АЛЬМАНАХ

В альманахе «Братская могила»
Есть, бесспорно, жизненная сила…
Потому что, классикам под стать,
Всяк поэт хотел бессмертным стать…

Я перебираю имена…
Все со мной дружили! Вот те на…


ПАЛАТА №6

В психбольнице две персоны
Выясняли отношения:
- Я – министр обороны!
Я – министр нападения!

А главврач твердил, что он –
Бонапарт Наполеон…


ПИИТ В ЗАКОНЕ

Поэты загибались от чахотки,
От нищеты, от клеветы и водки…
Увы, от пули друга и врага…
Поскольку жизнь была не дорога…
Об этом он в учебнике прочёл
И опыт всех загнувшихся учёл…
И стал богат – всё золото на нём…
А он ещё богаче с каждым днём:
Банкир, миллиардер,  боксёр, пилот –
Ни пуля, ни чахотка не берёт…
Он – в теме и по чувству, и уму –
Стихов не пишет, некогда ему…
А коль захочет, баловень судьбы,
Всё за него напишут литрабы…
Которых не случайно там и тут
Спичрайтерами  знатоки  зовут…
Рабу лишь заплати,  он «was ist das? »
За вас напишет и для вас издаст…
 Огромный стихотворный Фолиант…
И ни при чём тут гений и талант.

***
- Там у смерти начало,
Где у жизни конец! –
Так, ни много ни мало,
Пояснил мне Творец…
- А у жизни начало
Там, где смерти конец…


ОКТАВА ПРО  - АУ!

Ау! – любовь… Ау! – искусство…
Зовут к слиянью двух сердец
Нагая мысль, нагое чувство…
Бог-дух… Бог-сын… И  Бог-отец…

О, этот зов непобедимый:
- Ау! – И хочется опять
Обняться с морем… Ах…С любимой…
И – необъятное объять…

***
Безумие охватывает нас…
И я подруге в Новогодний час
Зачем-то признаюсь: -  You is my women! –
Ещё не понимая,  что безумен…

И вдруг однажды, трезвая вполне:
- Возьмись за ум! – Она глаголет мне…
И понимаю я, прозрев в душе,
Что браться, в общем, не за что уже…

ОКТАВА ПРО  М+М

В подвале Мастер жил и Маргарита...
Недаром эта книга знаменита...
И этот романтический подвал,
Где я во сне намедни побывал...

Где на полу – полуистлевший хлам...
Да пыль...Да паутина по углам...
А в небесах, под крышей, –Как же так?
Такой же  - позаброшенный  чердак...

***
О, как прекрасна ты, Зима!
Зимы... Зиме... Зимой...Зимою... –
Весёлая игра ума
Творца, не ведомого мною...
И ты – у моего порога
Снежинка, Муза, недотрога...

***
- Курс – на жизнь! Так держать!
Впереди – благодать!
Что мне шторм?  Спору нет -
Курс – на жизнь! О-ля-ля! –

Пел наивный поэт,
У руля корабля...
Содрогаясь в ответ,
Приближалась Земля...
Январь 2025 КрасноАдск-КрасноРайск-КрасноЯрск
 
Александр БУГА
Виртуальный Альманах Миражистов
 
 
Три дня весны в третьей декаде января
Александр Буга
Весна пришла нежданно в январе!
Всего три дня? Лиха беда начало:
Растаяли дорожки во дворе
И радостно сердечко застучало:
    - Ура, ура! Жизнь движется вперёд:
    И даже солнышко уже пригрело,
    И птичка удивлённая поёт
    (Хотя не рано ль пташечка запела?)!

Пенсионеры выбрались дышать
В ближайший сквер, и на скамейки сели,
Как голуби… Весну не удержать:
Ей нипочём грядущие метели
    Крадущегося сзади февраля -
    Она сегодня торжествует ярко!
    Пока досталось ей всего три дня
    (От февраля же!) в качестве подарка.

Зима ей снисходительно даёт
Возможность нас порадовать немного,
Приободрить: вот птичка нам поёт,
Ещё чуть-чуть, январь совсем уйдёт,
    Закружится над нами февралёт -
    Жизнь по спирали движется вперёд:
    Три дня весны - они ж совсем не в счёт?
    Пока всего три дня? И слава Богу!..© Copyright: Александр Буга, 2025
Свидетельство о публикации №125012102801
 
Светлане в день рождения
Александр Буга
      Мы пишем поздравления
      друзьям в их день рождения,
      желаем им того,
             сего и всех…
      Имею убеждение,
      что эти поздравления
      должны нести улыбку,
             радость, смех!
      Зарифмовать не сложно же?
      А пожелать ведь можем мы
      всего того,
             чего они хотят?
      Но нужно осторожно бы,
      Ведь то, чего положено,
      случится - так
             нам звёзды говорят!

Светлане:
     - в день рождения
сбежать за ограждения*
и с нами тут отметить
       праздник свой!
Во всём благополучия,
жить не по воле случая,
но так, чтоб быть
       всегда самой собой!

Писать стихи и прозу нам,
не быть слишком серьёзною,
но с мужем быть
       конечно же в ладах!
Во всём искать гармонию
и помнить, что не кони** мы,
но понимать, что
       правда есть в ногах***…

А остальное может всё
само собою сложится -
так, как оно должно
       по жизни быть:
работа, творчество, друзья,
мечты - без них никак нельзя…
И успевать саму
       себя любить!

*    - из закрытого города Железногорск
     в открытый город Красноярск!

**   в том смысле, что кто везёт,
     на того больше грузят!

***  - ходить, ходить и ещё раз:
     ходить! Каждый день!


© Copyright: Александр Буга, 2025
Свидетельство о публикации №125011801837
 
Леонид ГУБАНОВ
Виртуальный Альманах Миражистов
20 июля 1946, Москва – 8 сентября 1983, Москва

 

 
Бандероль священно любимому
            
Александру Галичу
 
Молись, гусар, пока крылечко алое,
сверкай и пой на кляче вороной,
пока тебя седые девки балуют
и пьяный нож обходит стороной.
 
Молись, гусар, отныне… или присно,
на табакерке сердце выводи,
и пусть тебя похлопает отчизна
святым прикладом по святой груди.
 
Молись, гусар, за бочками, бачками
на веер карт намечены дуэли,
да облака давно на вас начхали,
пока вы там дымили и дурели.
 
Молись, гусар! Уже кареты поданы.
Молись, гусар! Уже устали чваниться.
Гарцуют кони, и на бабах проданных
любовь твоя загубленная кается.
 
Молись, гусар! Во имя прошлых девок,
во имя Слова, что тобой оставлено,
и может быть твоё шальное тело
в каких-нибудь губерниях состарится.
 
Молись, гусар, пока сады не поняли.
Молись, гусар, пока стрельцы не лаются,
ведь где-нибудь подкрасит губы молния,
чтобы тебе при случае понравиться.
 
И только тень, и только пепел, пепел,
палёный конь, и лишь грачи судачат.
И только вздрогнет грязно-медный гребень...
А снявши голову по волосам не плачут!
 
Фрагмент страницы журнала «Юность» (1964, № 6) с «Художником» Губанова (двенадцать строк из поэмы «Полина»). источник: https://news.myseldon.com/ru/news/index/2616008202;
Вальс на собственных костях
 
...И когда голова моя ляжет,
и когда моя слава закружит
в знаменитые царские кражи,
я займу знаменитые души.
 
Сигареты мои не теряй,
а лови в голубые отели
золотые грехи бытия
и бумажные деньги метели.
 
Пусть забудется шрам на губе,
пусть зелёные девки смеются,
пусть на нашей свободной судьбе
и свободные песни ведутся.
 
И когда черновик у воды
не захочет признаньем напиться,
никакие на свете сады
не закажут нам свежие лица.
 
Я пажом опояшу печаль
и в жаргоны с народом полезу,
и за мною заходит свеча,
и за мною шныряют повесы
 
В табакерке последней возьми
вензель чёрного дыма и дамы.
И краснеют князья, лишь коснись
их колец, улыбавшихся даром.
 
Этот замок за мной недалёк.
Прихлебатели пики поднимут.
Словно гном пробежит уголёк,
рассмеётся усадьба под ливнем.
 
Не попросят глоточка беды
горбуны, головастики знати,
и синяк у могильной плиты
афоризм тишины не захватит.
 
А когда голова моя ляжет,
и когда моя слава закружит,
лебединые мысли запляшут,
лебединые руки закружат!
 
 
* * *
 
Ворота – это ворковать, возвратиться.
Арка – алкать славы.
А калитка – это – пойдём, коли так.
Вишня! Моя последняя баба
знает, что такое нож, и верит в Бога,
но брови поднимаются в девять баллов,
а слёзы на бал пробивают дорогу.
Переодеться в лёгкий скандал,
не обещая петли и свидетелей,
ярким пером я от шляпы катал
все сочиненья, которые метили
шумной ватагой на полках стоять
или с кудрявым потомком смеяться,
словно за шиворот, за душу брать,
маски посмертной своей не бояться.
Господи! Веришь ли в наше пиратство
там, в океане великой лжи,
где для бессмертия надо стреляться
или пчелою на мачте жить.

 
* * *
 
Всё переплыл, всё переплавил
и с красной нитью переплёл,
от непонятных слов избавил,
а все понятные – извёл,
истосковал, забыл, измерил,
и йод заката наутёк
пустился, перепутав берег,
где я тебя всю жизнь берёг.
 
Но после всех волхвов и порок
от ржавых ножниц горьких губ
ты убежала с книжных полок
понюхать порох там, где люб
твой властелин и властилитель
в кольчуге всех скандальных лет.
О, муза милая, простите,
ведь там, где кровь, лучился свет.
 
Истосковал, забыл, измерил...
ты по стеклу босой пришла,
с улыбкой открывались двери
вплоть до небесного посла.
А после, сиротою, разве
испытывала гнев и боль,
ведь останавливали казни,
чтобы услышать голос твой.
И выше был костёр и ветер
трепался с Сатаной в ночи.
И шёпот был в народе – ведьма!
Святая – пели палачи!..
 
* * *
 
Господи! Пореши
слёзы с души нашей,
мягкие карандаши
в беленькой спят рубашке.
Голову им снесу
острою бритвой завтра.
Скажут мне: нарисуй
тот на траве завтрак.
Станет мой золотой
больше других по росту,
солнцу за упокой
зелень бежит к погосту.
Мальчики вы мои,
вы у зари оброчны,
белые журавли
красным ножом отточены!
 
* * *
 
Дай нам Бог с тобой поссориться,
Как цветам в одном кувшине.
Если ландышам позволится,
Значит, лилию ушибли.
Нажимают на басы
Наши гордые столетья.
С воскресением босым
В сапогах эпоху встретил.
Горько тянутся кресты
Поцелуйного Арбата.
Мостовые да бинты –
Вот чем родина богата.
Милый мой, уйди от гроба
Той надежды... или дара.
Лучше ты пощупай рёбра
Стыдно брошенной гитары.
Ах, зачем в кануны волка,
Чёлки вдовам поджигая,
Наши астры пахнут водкой
И чужими кошельками.
Если мы тут ни при чём,
То кого винить осталось –
Чудный чарам чёрный чёлн
Или одинокий парус?
 
1965
 
Ещё немного подождать
 
Где ясли ясных глаз закроют,
где все морщины эмигрируют,
где дети выбегут за кровью
с посудою, наверно, глиняной,
где вдруг становится так жарко
от тени собственной на дереве,
где на поэмах спят ушанки,
как стая голубей на тереме,
где ходят мальчики раздетые,
где бредят голосом Господним
потусторонние газеты,
журнальчики в одном исподнем,
где мне в тебя не промахнуть бы,
где мне дай Бог и не подохнуть –
лишь потому, что наши судьбы
охранною покрыты охрой
и ясных глаз уже не надо,
я трогаю старинный меч,
чтоб порубить всю нечисть сада
или костями в гости лечь.
 
 
* * *
 
Ждите палых колен,
ждите копоть солдат
и крамольных карет,
и опять баррикад.
 
Ждите скорых цепей
по острогам шута,
ждите новых царей,
словно мясо со льда,
 
возвращение вспять,
ждите свой аллилуй,
ждите жёлтую знать
и задумчивых пуль.
 
Ждите струн или стыд
на подземном пиру,
потому, что просты
и охаять придут.
 
Потому, что налив
в ваши глотки вина,
я – стеклянный нарыв
на ливрее лгуна.
 
И меня не возьмёт
ни серебряный рубль,
ни нашествие нот,
ни развалины рук.
 
Я и сам музыкант.
Ждите просто меня
так, как ждёт мужика
лоск и ржанье коня.
 
Не со мною – так раб.
Не с женою – так ладь.
Ждите троицу баб,
смех, берёзы лежать.
 
Никуда не сбежать,
если губы кричат.
Ты навеки свежа,
как колдунья-свеча.
 
О, откуда мне знать
чудо, чарочка рек?
Если волосы взять,
то светло на дворе!
 
* * *
 
Живём в печали и веселье,
Живём у Бога на виду:
В петле качается Есенин,
И Мандельштам лежит на льду.
А мы рассказываем сказки,
И, замаскировав слезу,
Опять сосновые салазки
Куда-то Пушкина везут.
Не пахнет мясом ли палёным
От наших ветреных романов?
И я за кровью Гумилёва
Иду с потресканным стаканом.
В моём лице записки пленника
И старый яд слепой тоски.
В гробу рифмуют кости Хлебникова
Лукавых строчек колоски.
Но от Москвы и до Аляски,
Когда поэты погибают,
Ещё слышнее ваши пляски,
Ещё сытнее стол с грибами.
 
* * *
 
Жизнь – это наслаждение погоста,
грубый дом дыма,
где ласточка поседевшей головою бьётся
в преисподней твоего мундира.
 
Жизнь – это потный лоб Микеланджело.
Жизнь – это перевод с немецкого.
Сколько хрусталя серебряные глаза нажили?
Сколько пощёчин накопили щёчки прелестные?
 
Я буду стреляться вторым за наместником
сего монастыря, то есть тела,
когда твоя душа слезою занавесится,
а руки побелеют белее мела.
 
Из всего прошлого века выбрали лишь меня.
Из других – Разина струги, чифирь Пугачёва.
Небо желает дать ремня.
Небо – мой тулуп, дородный, парчовый.
 
Раскалённый кусок золота, молодая поэтесса – тоска,
Четыре мужика за ведром водки...
Жизнь – это красная прорубь у виска
каретою раздавленной кокотки.
 
Я не плачу, что наводнение в Венеции,
и на венских стульях моих ушей
лежит грандиозная библия моего величия
и тёплые карандаши. Тёмные карандаши всегда Богу по душе.
 
Богу по душе с каким-нибудь малым
по голубым распятиям моих вен,
где, словно Пушкин, кровь ругается матом
сквозь белое мясо всех моих белых поэм!
 
* * *
 
Задыхаюсь рыдающим небом,
Бью поклоны на облаке лобном,
Пахнет чёрным с кислинкою хлебом,
Пахнет белым с искринкою гробом.
 
По садам ли гуляют по вишенным
Палачи мои с острым топориком?
По сердцам ли шныряют по выжженным
Две невесты мои как две горлинки?!
 
Молодятся молитвы на паперти,
Согрешившей души и отверженной,
Ах, с ума вы сегодня не спятите,
Спите, будете крепко утешены.
 
Я не верю ни чёрту, ни дьяволу,
И в крапиве за древней избушкою,
Как невеста, зацветшая яблоня
Кое-что мне шепнула на ушко.
 
Я поднялся к ней, пьяно-оборванный,
Как ромашка, от ветра покачиваясь,
И как будто держали за горло,
Я прослушал всё то, что назначено.
 
И сказала она удивительно
Кротко, просто, а значит искусно:
То, что стал я писать – ослепительно,
То, что стал я так пить – это грустно.
 
То, что стал я хулой тёмных всадников,
То, что стал я хвалой падших ангелов,
Что пьют водку и в свете, и затемно,
И шабят «Беломор» в мокрых валенках.
 
И на плечи дала мне огромного
Ослепительно-вещего ворона,
Он в глаза посмотрел мне холодные,
А потом отвернулся в ту сторону,
 
Где стояла босая и белая,
Майским градом ещё не убитая,
И весна, и любовь моя первая
Со своими немыми молитвами.
 
Вся в слезах и как будто в наручниках,
Кисти рук у неё перевязаны,
Со своими подругами лучшими,
Со своими лучистыми сказками.
 
Нет, они от меня не шарахались,
А стояли в молчании скорбном,
Как невесты царя, что с шалавами,
С шалопаями встретятся скоро.
 
На плечах моих ворон не каркнет,
На устах моих слово не вздрогнет,
И летит голова моя камнем
К их стопам, где слезами намокнет.
 
Сохрани и помилуй мя, Боже!
Сокруши сатану в моём сердце,
Неужели удел мне положен,
Там у печки с антихристом греться?
 
Сохрани и помилуй мя, Дева
И Пречистая Богоматерь,
Пока губится бренное тело,
Пусть души моей смерть не захватит.
 
Сохрани и помилуй в восторгах
Меня, грешного нынче и грязного,
Под холодной звездою востока,
И с глазами ещё не завязаными.
 
Мы повержены, но не повешены,
Мы придушены, но не потушены,
И словами мы светимся теми же,
Что на белых хоругвях разбужены.
 
Помяни нас в своё воскресение,
Где разбитой звездой восклицания,
Где и пьяный-то замер Есенин,
Все свиданья со мной отрицая.
 
Пусть хоть был он и мотом, и вором,
Всё равно, мы покрепче той свары,
Всё равно мы повыше той своры,
Всё равно мы позвонче той славы.
 
Соловьёв на знамёнах не надо
Вышивать, выживать нам придётся,
Как обрубленным яблоням сада,
Как загубленным ядом колодцам.
 
И пока не погасло светило
Наших дней, обагрённых скандалом,
Ничего нас с тобой не смутило,
Ничего нас с тобой не судило,
Да и Слово сиять не устало.
 
Разлучить нас с тобою – нелепо,
Муза! Муза в малиновом платье,
Ты – Мария Стюарт, и на этом
Всё же вышьем мы царскою гладью.
 
Что концы наши в наших истоках
И что нет отреченья и страха.
Каждый стих наш – преступной листовкой,
За который костёр или плаха!
 
Пусть бывает нам больно и плохо,
Не впервой нам такие браслеты,
И зимой собирает по крохам
Нашей юности знойное лето.
 
Что же скажет угрюмый мой ворон?!
Ничего... просто гость и не больше,
Ничего, просто дикая фора
Слова, жившего дальше и дольше.
 
Вот и всё, да и тайн больше нету,
Музы, музы, покатим на дачу.
Задыхаясь рыдающим небом,
О себе я уже не заплачу!...
 
 
* * *
 
И вечности изменчивый поклон,
и вежливая ложь – не пить ни грамма,
и сорок тысяч сгорбленных икон,
что в очереди по подвалам храма,
волнуясь, встали в трещинках, в пыли,
перебирая ризы как платочек.
Ах, чтобы написать вам смысл земли,
мне не хватает лишь двенадцать точек
тех звёзд блаженных, где душа моя
студит виски и с неподдельной грустью
к последней церкви шлёт, боготворя,
слёз неземных земное захолустье.
Цепочкою юродивых мой почерк –
в железах буквы и в крови колена,
а на губах фиалковых пророчеств –
надменно угрожающая пена.
И вечности изменчивый поклон,
и то ли крышка, то ли просто фляжка
через плечо... и колокольный звон,
что одевает в белую рубашку.
 
* * *
 
Ищите самых умных по пивным,
а самых гениальных по подвалам,
и не ропщите — вся земля есть дым,
а смерть как пропасть около обвала.
И в мире не завидуйте красе
и власти не завидуйте — что проку?
Я умер на нейтральной полосе,
где Сатана играет в карты с Богом!
 
* * *
 
Как поминали меня –
Я уж не помню и рад ли?
Пили три ночи и дня
Эти беспутные капли.
Как хоронили меня –
Помню, что солнце – как льдинка...
Осень, шуршанье кляня,
Шла в не подбитых ботинках,
За подбородок взяла
Тихо и благословенно,
Лоб мой лучом обвила
Алым, как вскрытая вена,
Слёзы сбежали с осин
На синяки под глазами –
Я никого не спросил,
Ангелы всё рассказали...
 
Луч уходящего дня
Скрыла морошка сырая,
Как вспоминают меня –
Этого я не узнаю!
 
1977
 
* * *
 
Кем там кашляют ступени, старина?
Это ноги не успели до вина,
Это губы вспоминают сеновал
Или купол, что вдове нарисовал.
Сероглазый, словно Ива-Калита,
Я худею, как наивный календарь.
Помогите мне сорваться с креста
Христа ради или ради листа.
 
Молитва
 
Моя звезда, не тай, не тай,
Моя звезда – мы веселимся.
Моя звезда, не дай, не дай
Напиться или застрелиться.
 
Как хорошо, что мы вдвоём,
Как хорошо, что мы горбаты
Пред Богом, а перед царём
Как хорошо, что мы крылаты.
 
Нас скосят, но не за царя –
За чьи-то старые молебны,
Когда, ресницы опаля,
За пазуху летит комета.
 
Моя звезда, не тай, не тай,
Не будь кометой той задета
Лишь потому, что сотню тайн
Хранят закаты и рассветы.
 
Мы под одною кофтой ждём
Нерукотворного причастья
И задыхаемся копьём,
Когда дожди идут нечасто.
 
Моя звезда – моя глава,
Любовница, когда на плахе,
Я знаю смертные рубахи,
Крахмаленные рукава.
 
И всё равно, и всё равно,
Ад пережив тугими нервами,
Да здравствует твоё вино,
Что льётся в половине первого.
 
Да здравствуют твои глаза,
Твои цветы полупечальные,
Да здравствует слепой азарт
Смеяться счастью за плечами.
 
Моя звезда, не тай, не тай,
Мы нашумели, как гостинцы,
И если не напишем – Рай,
Нам это Богом не простится.

 
Монолог Сергея Есенина
 
И мир мной покинут,
и пики козыри,
и когда надо мной проституток, бродяг и уродов полки –
не пикнут кости
 
И Цветаева материлась, дура,
и губной помадой шваль меня питала...
Ах, какая же мура – цитаты МУРа,
и моя петля на шее у гитары.
 
И мурашки ползут,
ад чечётки...
Я не барс, а барсук,
очи чёрные.
 
Глубже, глаже стая лис.
Шлёпал галстук...
Галя...Галя...Галя, брысь!
Очи гаснут.
 
Снег на зло и на золу
мыслей ваших.
Что-то выпить не зовут,
****и крашеные.
 
Дай мне тонких сигарет,
Бениславская,
на тот свет, да на совет,
хоть без ласки он.
 
Маринованной шпаной
в мясе листьев
принимаю ваш большой
шальной выстрел.
 
Речей и свечей нечто...
Неплохо бы помириться,
О, разве нужна вечность,
чтобы опохмелиться?!

 
* * *
 
Моя свеча, ну как тебе горится?
Вязанья пса на исповедь костей.
Пусть кровь покажет, где моя граница.
Пусть кровь подскажет, где моя постель.
 
Моя свеча, ну как тебе теряется?
Не слезы это – вишни карие.
И я словоохотлив, как терраса,
в цветные стёкла жду цветные камни.
 
В саду прохладно, как в библиотеке.
В библиотеке сладко, как в саду...
И кодеин расплачется в аптеке,
как Троцкий в восемнадцатом году.
 
Написано в Петербурге
 
А если лошадь, то подковы,
что брюзжат сырью и сиренью,
что рубят тишину под корень
неисправимо и серебряно.
 
Как будто Царское Село,
как будто снег промотан мартом,
ещё лицо не рассвело,
но пахнет музыкой и матом.
 
Целуюсь с проходным двором,
справляю именины вора,
сшибаю мысли, как ворон,
у губ багрового забора.
 
Мой день страданьем убелён
и под чужую грусть разделан.
Я умилён, как Гумилёв,
за три минуты до расстрела.
 
О, как напрасно я прождал
пасхальный почерк телеграммы.
Мой мозг струится, как Кронштадт,
а крови мало... слышишь, мама?
 
Откуда начинает грусть?
орут стрелки с какого бока?
когда вовсю пылает Русь,
и Бог гостит в усадьбе Блока?
 
Когда с дороги перед вишнями
Ушедших лет, ослепших лет
совсем сгорают передвижники
и есть они, как будто нет!
 
Не попрошайка я, не нищенка,
прибитая злосчастной верой,
а Петербург, в котором сыщики
и под подушкой револьверы.
 
Мой первый выстрел не угадан,
и смерть напрасно ждет свиданья.
Я заколдован, я укатан
санями золотой Цветаевой.
 
Марина! Ты меня морила,
но я остался жив и цел.
А где твой белый офицер
с морошкой молодой молитвы?
 
Марина! Слышишь, звёзды спят,
и не поцеловать досадно,
и марту храп до самых пят,
и ты, как храм, до слёз до самых.
 
Марина! Ты опять не роздана.
Ах, у эпох, как растерях,
поэзия – всегда Морозова
до плахи и монастыря!
 
Её преследуют собаки,
её в тюрьме гноит тоска.
Гори, как протопоп Аввакум,
бурли – бурлючая Москва.
 
А рядом, тихим звоном шаркая,
как будто бы из-за кулис,
снимают колокольни шапки,
приветствуя социализм!
 
* * *
 
Неужели опять опрокинет Иуда,
Как бокалы с кагором, чужие слова,
Неужели опять между светом и блудом
Забинтованных женщин пойду целовать?!
 
Неужели опять одиночества ради
На рубашки порву я свою простыню?
Обрасту, как монах, и умру в Ленинграде
И на мраморной туче всю ночь простою?!
 
Нет, нет, нет,
Невдомёк окаянному принцу,
Что не олово – грустную голову лью
И пою, как поют все небесные птицы,
Наизусть затвердившие Биб-ли-ю.
 
Ноктюрн на необъезженной лошади
 
Это приступ,
это крепость, как забытая дама на бале...
Приглашу повальсировать.
Это – приступ,
это сердце, как нищий в морозные ставни,
это при вступлении бoсиком по фамилиям – тайны.
Это Кристи,
это щёки её пламенеть начинают.
Это в свисте
озорных каторжан я припомнил чертоги фиалки...
Это барышня,
мы целовались когда-то, и по блату
тот серебряный пруд продавал нас морозу.
Это крестик,
что отдельно висел на берёзе,
ну а рядом Иуда и удаль Сергея...
Это фея
кипятком обожгла себе тело –
не хотела!... – и губы подёрнулись мелом.
Это приступ,
разметалась она, словно рыжие листья,
и, как жирная роза, осыпался выстрел.
Это приступ,
это кремень зачах, как царевна-лягушка,
и в напудренный Кремль забегают убийцы.
Это клеят
голубых потаскух на атласных подушках,
и стрельцами царица не может напиться.
Это клевер
всех ужасных икон и клиенты на склоне...
Это кони,
и на масть козырную болезненный хохот погони.
Это тени,
я клянусь, это тени, спугнувшие милость.
Это малость...
Это деньги, это нехристь и вырез
не верящей Господу мамы.
Это приступ,
ну, и полно... и полно для сладенькой панны.
Это кисти,
это волны как жёны, отмывшие фавна.
Это рана
городьбы, это розовый колокол-ябедник,
Это рано
для судьбы перемятые ягоды.
Это приступ –
и в бинтах голова, и на сердце примочки.
Это лист мой...
И безумны слова в отражении точки!..
 
 
Открытка вам на память
 
Знаю, я банален, как смертельно-раненый,
в вашем балагане для меня нет места,
души разворованы, все сердца украдены,
в сатанинских масках все мои невесты.
Неужели нужен мне лишь кусочек мяса,
чтобы согревал, называл по имени?
Ненавижу вас я, словно нищих касса,
теребят на свет только глазки синие.
Да, я выпил всё – и вас, извините,
пропустил тройным одеколоном с ваточкой...
Не хотите ли купить тот вытрезвитель,
чтобы завладеть моей фотокарточкой?!
 
Палитра скорби
 
Я провёл свою юность по сумасшедшим домам,
где меня не смогли удавить, разрубить пополам,
где меня не смогли удивить... ну, а значит, мадам,
я на мёртвой бумаге живые слова не продам.
 
И не вылечит тень на горе и не высветлит храм,
на пергамент старушечьих щёк оплывает свеча...
Я не верю цветам, продающим себя, ни на грамм,
как не верят в пощаду холодные губы меча.

 
Памяти Александра Полежаева
 
Погибну ли юнцом и фатом на фанты?
Юсуповым кольцом на Гришкины следы?
Не верю ни жене, ни мачехе, ни другу
В чахоточной стране, где казни пахнут югом.
Где были номера, и Англии, и ангела,
тень моего пера, что грабила и лапала.
Сходились на погост, и в день рожденья сыщика
мы поднимали тост за лучшего могильщика.
И шебуршала знать, когда нас запрещали
в такие годы брать. Мороз по завещанью,
стеклянная пора, где глух топор и сторож,
где в белый лоб дыра, где двух дорог не стоишь.
Где вам жандармы шлют гнилой позор допросов.
Где всем поэтам шьют дела косым откосом.
Где узнают карниз по луже с кровью медленной
полуслепых кулис... Там скрылся всадник медный.
Где девки, купола, где чокнутое облако...
Россия, как спала? С утра, наверно, робко вам?!
И щами не щемит во рту народовольца,
и брезжит динамит, и револьвер готовится.
Горбатая Москва Россия зубы скалит.
Копеечной свечой чадят её секреты.
Печорин горячо напишет с того света.
Ворую чью-то грусть, встречаю чью-то лесть.
Белеющая Русь, я твой порожний рейс!
Толпа, толпа, толпа, среди бровей поройся.
Не дура та губа на бронзовом морозе!
О, если б был пароль для тех ночей начальных,
то тот пароль – мозоль. Храни меня, отчаянный!
Как снятие с креста, судьба моя печальная,
Храни меня, звезда, счастливая, случайная!
 
Памятник
 
В. Высоцкому
 
Стихами обессмертив Русь
И телом землю обогрев,
Я в пурпур чёрный завернусь,
В последней неге заалев.
Меня хоронят всей Москвой
С великой болью и тоской,
Не будет у меня Ланской,
Звони в колокола, Донской.
Торжественно, как на духу,
Я прочитал вам по стиху,
По строчке каждому крещёному,
Всё мне простившему – прощённому.
 
Первая клятва
 
И буду я работать, пока гроб
не наживу да и не почернею.
И буду я работать, пока горд,
что ничего на свете не имею.
Ни пухлой той подушки мерзкой лжи,
ни жадности плясать у вас на теле,
ни доброты – похваливать режим,
где хорошо лишь одному злодею.
Ни подлости – друзей оклеветать,
ни трусости – лишь одному разбиться,
ни сладости — по-бабьи лопотать,
когда приказ стреляться и молиться.
 
И буду я работать, словно вол,
чтоб всё сложить и сжечь, что не имею.
И как сто тысяч всех Савонарол
кричу – огня, огня сюда немедля!
В плаще, подбитом пылью и золой,
пойду лохматый, нищий, неумытый
по пепелищам родины другой,
как тот весёлый одинокий мытарь.
 
И буду я работать, пока гор
не сдвину этих трупов, что зловонят,
и буду я в заботах, как собор,
пока всё человечество зло водит
за ручку, как ребёнка, и шутя
знакомую даёт ему конфету –
ах, Бога нет, прелестное дитя,
и Бога нам придумали поэты.
 
Но есть, есть Страшный Суд, и он не ждёт,
не тот, который у Буонарроти,
а тот, что и при жизни кровь с вас пьёт,
по щёчкам узнаёт вас при народе.
Ах, что вам стыд, немного покраснел,
но кровоизлияние – не праздник.
Да, на врачей вам хватит при казне,
как вам хватило дров при нашей казни.
 
Но буду я работать, пока гол,
чтоб с царского плеча сорвать мне шубу,
когда уже зачитан приговор
и улыбается топор не в шутку.
Но буду я работать до тех пор,
пока с сердец не сброшу зло и плесень.
Ах, скоро, скоро вас разбудит горн
моих зловещих, беспощадных песен!..
 
 
Перистый перстень
 
Этой осенью голою,
где хотите, в лесу ли, в подвале,
разменяйте мне голову,
чтобы дорого не давали.
 
И пробейте в спине мне,
как в копилке, глухое отверстие,
чтоб туда зазвенели
ваши взгляды и взгляды ответственные.
 
За глаза покупаю
книжки самые длинные.
Баба будет любая,
пару чёрных подкину ей.
 
За таки очень ласковое
шефу с рожею каменной
я с презреньем выбрасываю
голубые да карие.
 
Ах, копилушка-спинушка,
самобранная скатерть,
мне с серебряной выдержкой
лет пяти ещё хватит.
 
За глаза ли зелёные
бью зелёные рюмки,
а на сердце влюбленные
все в слезах от разлуки.
 
Чтоб не сдохнуть мне с голоду,
ещё раз повторяю,
разменяйте мне голову,
или зря потеряю!
 
 
* * *
 
Природа плачет по тебе,
как может плакать лишь природа.
Я потерял тебя теперь,
когда лечу по небосводу.
 
Своей поэзии, где врать
уже нельзя, как солнце выкупать,
где звёзды камнем не сорвать
и почерк топором не вырубить.
 
Природа плачет по тебе,
а я-то плачу по народу,
который режет лебедей
и в казнях не находит брода.
 
Который ходит не дыша,
как бы дышать не запретили,
которым ни к чему душа,
как мне мои же запятые.
 
Природа плачет по тебе,
дай мне забыть тебя, иначе –
о, сколько б смеха ни терпел,
и я с природою поплачу.
 
* * *
 
Разорвали меня пополам
Проходимцы и купола,
И, растраченный догола,
Я уже ничего не сыграю
На гитаре своей – Бордо,
Где натянуты волосы Музы,
И ныряют с моих бортов,
Словно с башни с тяжёлым грузом,
Обнажённые, без порток,
Мысли – светлые карапузы...
Я иду поперёк волны,
И от груза трещит спина,
Нет ни берега, ни жены,
Только тень того пацана,
Что нырнул с меня глубоко
И не выплыл, совсем пропал...
А писал стихи так легко,
Словно в речке коня купал!..
 
1982
 
Русская керамика
 
Есть где-то земля, и я не боюсь её имени,
Есть где-то тюльпаны с моей головой и фамилией,
Есть где-то земля, пропитанная одышкой,
сестра киселя, а душа – голубеющей льдышкой.
 
Есть где-то земля, пропитанная слезами,
где избы горят, где чёрные мысли слезают
напиться воды, а им подают лишь печали,
есть где-то земля, пропитанная молчаньем.
 
Есть где-то земля, которую любят удары
и ржавые оспы, и грустные песни-удавы...
Есть где-то земля, которую любят пожары
и старые ритмы, и новые пьяные шмары.
 
Есть где-то земля, пропахшая игом и потом,
всегда в синяках, царапинах и анекдотах.
На пьяную юбку она нашивает обиды,
и только на юге её украшенья разбиты.
 
Есть где-то земля, как швея, как голодная прачка
День каждый её – это камень во рту или взбучка.
Над нею смеются, когда поднимается качка,
цари не целуют её потемневшую ручку.
 
Есть где-то земля, как Цветаева ранняя, в мочках,
Горят пастухи, да разводят костёр кавалеры.
Есть где-то земля, как вино в замерзающих бочках, –
стучится вино головою, оно заболело!
 
Есть где-то земля, что любые предательства сносит,
любые грехи в самом сердце безумно прощает,
любые обиды и боли она переносит
и смерти великих, как просеки – лес, её навещают.
 
Есть где-то земля, и она одичала, привыкла
чтоб лучших сынов застрелили, как будто бы в игры
играли, уволив лишь жалость, плохую актрису,
и передушили поклонников всех за кулисами.
 
Есть где-то земля, что ушла в кулачок даже кашлем,
и плачет она, и смеётся в кустах можжевельника.
Есть где-то земля с такою печалью – нет краше.
Нельзя так сказать, помилуйте, может, не верите?
 
Есть где-то земля, и я не боюсь её имени,
есть где-то земля, и я не боюсь её знамени,
последней любовницей в жизни моей, без фамилии,
она проскользнёт, и кому-то настанет так завидно.
 
Есть где-то земля, и я не боюсь её грусти,
от соли и перца бывает, однако, и сладко,
есть где-то земля, где меня рекламируют гуси,
летящие к богу на бледно-любую лампадку.
 
И я сохраню её почерк волшебно-хрустящий,
и я сохраню её руки молочно-печальные,
на всех языках, с угольком посекундно гостящий,
я знаю, я знаю – одна ты меня напечатаешь.
 
Ах, всё-тки люблю я церковный рисунок на ситце,
ах, всё-тки люблю я грачей за седым кабаком,
приказано мне без тебя куковать и носиться
и лишь для тебя притворяться слепым дураком.
 
Ах, всё-тки люблю я утюг твой и вечные драки,
и вирши погладить давно бы пора бы, пора...
И с прелестью злой и вовсю нелюдимой собаки
лизнуть твои руки как будто лицо топора.
 
* * *
 
Сиреневый кафтан моих обид...
Мой финиш сломан, мой пароль убит.
И сам я на себя немного лгу,
скрипач, транжир у поседевших губ.
 
Но буду я у родины в гостях
до гробовой, как говорится, крышки,
и самые любимые простят
мой псевдоним, который стоит вышки.
 
Я женщину любимую любил,
но ничего и небосвод не понял,
и сердца заколдованный рубин
последнюю мою молитву отнял.
 
Гори, костёр, гори, моя звезда.
И пусть, как падший ангел, я расстрелян,
Но будут юность в МВД листать,
когда стихи любовницы разделят.
 
А мне не страшно, мне совсем светло,
земного шара полюбил я шутки...
В гробу увижу красное стекло
и голубую подпись незабудки!
 
Четыре почерка из-под чёрной руки
 
Страшный зуд.
Страшный Суд
на меня наточит зуб –
на носилочках несут,
розы алые колдуют,
я на кладбище в лесу...
(я в чистилище, в Аду ли?)
Я подстрижен наголо,
ну, а ты, родная ива,
как всегда, наоборот –
косы падают красиво.
 
Сколько зим и сколько лет
целовал твои я руки,
как взаправдашний поэт,
от тоски и от разлуки.
Бился лбом по площадям,
вился словно плющ к любимой,
знал – любовь не пощадят,
как не пощадят рябины.
 
Страшный сон...
Страшный звон,
в тёмных батьках небосклон.
Я тебе не брат, а сын,
грозно трогают весы,
точат горькую косу,
я на кладбище в лесу.
Слышишь, на борзых шумят?
Видишь, на коленях Бах?
Страшный Суд,
как страшный взгляд,
поднимает даже прах
праведников и святых,
проституток и поэтов –
мимо всяких запятых
к белым, словно соль, ответам!..
 
Шалаш настроения
 
Всё будет у меня – и хлеб, и дом,
И дождик, что стучит уже отчаянно.
Как будто некрещёных миллион
К крещёным возвращаются печально.
 
Заплаканных не будет глаз одних,
Проклятья миру этому не будет.
Благословляю вечный свой родник
И голову свою на чёрном блюде.
 
И плащ, познавший ангела крыло,
И смерть, что в нищете со мною мается,
Простое и железное перо,
Которое над всеми улыбается.
 
А славе, беззащитной как свеча,
Зажжённой на границе тьмы и тленья,
Оставлю, умирая невзначай, –
Бессмертные свои стихотворенья.
 
Всё будет у меня – и хлеб, и дом,
И Божий страх, и ангельские числа,
Но только, умоляю, будь потом –
Душа, отцеловавшая отчизну.
 
* * *
 
Я в непонятном буду племени,
я в непонятном буду пламени,
мои поэмы – это пленные
безумной памяти.
Я в непонятных буду справочниках,
я в непонятных буду наволочках,
и только на груди испаночки
меня поймут её служаночки.
Когда иду в ленивых валенках
и улыбаюсь как пастух,
когда друзья, как свечи, валятся,
я в непонятности расту.
 
О вы, знакомые заката,
о вы, закованные в жён,
благословляю всех, кто падал,
благословляю всех, кто шёл!
Кто в тишине и сумасбродстве
бранил бумаги на столе,
а у него в родстве акростих
и в ухажёрах пистолет.
Кто принимался петь и падать,
кому встречались на пути
серебряные мысли ада
и медные слова кутил.
Не выбирать, а выбираться
из грязи в князи, но князья
решили вовремя стреляться,
и не стреляться им нельзя.
И он сумел бы повернуть
к их зацелованной армаде,
но тянет к бабам и к вину,
пока он Библию лохматит.
И буря треплет голоса,
и мачта траурно потрескивает,
и смерть глядит на образа
неокольцованной невестою.
 
* * *
Я выковал себя как меч,
И в ножны ты меня не прячь.
Пока кровава наша речь,
Я не могу в могилу лечь,
Я сам – и Ангел, и палач!
 
И мне пора с могучих плеч
Срубить все головы дракону.
Огнём вселенную зажечь,
На плуг Медведицы налечь
И с Музы – написать икону!..
 
* * *
 
Я подожду и твой октябрь, я подожду.
Когда оранжевой ладьёю лес отчаливает
И улепётывают мысли по дождю
По замкам замкнутости, очанам отчаянья.
Я выслан в ваше тихое «люблю»,
Я откомандирован к слову осени,
Где журавлями льнут душе на юг
Слова-повесы о волшебном озере.
Стал кабинетом не твой рыжий лифт,
Я был там как соломинка в стакане.
Сентябрь тянул меня через твой лик
И баловался белыми стихами.
А я давал названья площадям,
Твоих ступенек дни рожденья праздновал,
А ты меня лупила по щекам,
В субботу белая, а в понедельник красная.
За все победы и за все грехи,
Как красный всадник, поцелуй подарен,
Я рвал над головой свои стихи,
И лишь обрывки ласточки хватали.
А ты смеялась, а потом в ладонь
Клала мне тихо медь и сигареты.
Прощались. Поцелуй как красный конь,
Кусал мундштук и торопил поэта.
Уже воды немало утекло,
Как пишут нам старинные поэмы.
Твоё лицо я спрятал под стекло,
А ты стеклом свои открыла вены.
 
1963
* * *
 
Я появился, удивился –
пришло поветрие молчать,
пока за рюмкой яд укрылся
весёлых королев качать.
Не мне спешить и шухариться,
а мне влюбляться, тормошить,
с бубновой яблоней мириться,
а с чёрной вишней вместе жить.
На мой ремень ложатся сплетни –
кого до боли затянул,
двойник моей красивой смерти,
ты снова тянешься к вину.
Но я из той седьмой породы,
которая поверх замков –
звонарь отпущен на свободу,
и, проклиная непогоду,
гудят все сорок сороков.
 
Я – подмосковный сизый день,
я открываю ваши церкви,
я разрываю ваши цепи
и целоваться мне не лень.
Целую облако и лес,
цветок в бокале, потаскуху.
Шепну жене: «Христос воскрес!»
и «Я с тобой!» – Святому Духу!..

* * *
Я слишком знаменит для того,
чтоб не быть дураком.
И не слишком дурак для того,
чтобы быть знаменитым.
И волосы скоро польют молоком
Ужасные годы и злые молитвы.
 
Ленивый альбом запросил на хребет
Легенды хозяина с барскою спесью,
Где лепет любовниц играет в крокет
И старой солдаткой шакалит поэзия.
 
Ношу я пока молодое лицо,
Двадцатого века порог обиваю,
Кривые морщины друзьям прибиваю
Как обручи, чтоб не пропало винцо.
 
И кажется мне, постарел небосвод –
Хрустальная эта ночная копилка.
Залапан луны золотой наперёд
И голубизну берегут на опилках.
 
Я тоже залапан, но нет – зацелован,
Залапан, залускан...
заласкан, заласкан,
Но всё же, клянусь языком Цицерона,
Я – маска, я – маска, я – маска, я – маска!
 
Что лучше – иметь завещанье заложницы?
Корявые буквы? Красивые ногти?
Когда за меня и рябина тревожится
И с кровью из носу скандалит в блокноте.
 
Сегодня у грусти моей – выходной,
И слёзы с улыбкой на дачу покатят
На перекладных со щеки голубой,
И вам по пути ничего не захватят.
В надежде ли порох, что будет висок?
В надежде висок ли, что будут седины?!
Когда я глазами-листовками сох,
 
Пока соберутся на паперти лба
Морщины и мысли, я буду с знакомой,
Великою тенью царя и раба,
С гусиною кожей любого закона.
 
Любимая женщина – родина глаз,
И только поэтому с каждой разлукой
Всё ярче портрет и доверчивей пласт,
Где вмяты следы потерявших рассудок.
 
Дай Бог пережить наводненье души,
Дай бог из любимой не сделать ковчега,
Держись на ногах, не спеши, не спеши
Удариться в плотское чьё-то кочевье.
 
Не сердцем, а жалобной книгой прошу
Избавить меня от проклятого беса,
Когда небеса подают парашют
На старое имя младого повесы.
 
Златое кольцо – не спасительный круг,
И слава, увы, это лето, не осень...
Пусть десять церквей оскандаленных рук
По-прежнему звон колокольный разносят.
 
* * *
 
Я – Дар Божий, я дай Боже нацарапаю,
Улыбнутся вётлы: на царя, поди?
И заплачут: берег наш любимый,
И за плечи белые обнимут.
Скоро тёплый ливень красных губ –
Подставляй лицо, гори под струями
И твори, лепи себя, как в студии –
Скоро-скоро тёплый ливень губ.
Скоро, одиночеством запятнанный,
Я уйду от мерок и морок
Слушaть зарифмованными пятками
Тихие трагедии дорог,
Замирать и бить в ладоши с гусем,
Ждать, когда же, наконец, от горя
Пастухи, беременные Русью,
Стадо слов к моим устам погонят.
 
1963
.
 
(20 июля 1946, Москва – 8 сентября 1983, Москва)
***
Здравствуй, осень, – нотный грот,
Жёлтый дом моей печали!
Умер я – иди свечами.
Здравствуй, осень, новый гроб.
Если гвозди есть у баб,
Пусть забьют, авось осилят.
Перестать ронять губам
То, что в вербах износили.
Этот вечер мне не брат,
Если даже в дом не принял.
Этот вечер мне не брать
За узду седого ливня.
Переставшие пленять
Перестраивают горе...
Дайте синего коня
На оранжевое поле!
Дайте небо головы
В изразцовые коленца.
Дайте капельку повыть
Молодой осине сердца!
Умер я. Сентябрь мой,
Ты возьми меня в обложку.
Под восторженной землёй
Пусть горит моё окошко.

***
В этом мире пахнет крышами,
Мертвецами, гарью с тополя.
И стоят деревья – бывшие,
И царят – лицом истоптанным.
В этом мире камень горбится,
Распрямляются в гробу.
В этом мире мне приходится
Пять шагов несчастных губ!
В этом мире, грубом, временном,
Всё сгорит, как в Божьих срубах.
Покрестясь на лик приклеенный,
Нас, как вербу, к небу срубят.
В этом мире кто-то кается –
И в сентябрь глаза роняя,
Злым настройщиком купается
В недорезанном рояле.
Что он хочет – лебедь красная,
Белый колокол истомы?
Или маску? Или Пacxy?
Воскресение Христово!
Я хожу к промокшим девам
С грудью траурной резьбы,
Я кричу им – мажьте телом
Чёрный хлеб моей избы!
В этом мире жрать мне нечего,
Кроме собственных затей,
В этом мире участь певчего –
Только в сумерках локтей.
Всё светлее... всё щекотнее
Из разбитых ртов корят.
Где вы, баба прошлогодняя,
Муза русая моя?
В этом мире вам не латано
Платье – вечер, платье – путь...
Ваши пальцы пахнут ладаном, –
Как одеть вас, как обуть?!

 



 Я – СКИТ

Когда сентябрь в узлах тоски
Дымит лицом прококаиненным,
Я вам волшебен, словно скит
Над неожиданным малинником.

О лес, лес, лес, замшелый мальчик,
Зачем ты лесть, как листья, нянчил,
Зачем не нёс ко мне тропинки,
А ночью, когда снег пушил,

Восторженным сынком Тропинина
Глазел на живопись души?

О, ропот первого «люблю»!

О, робот первого «люблю»!
Я скит, который во хмелю,
Я девок лапаю и бью.

О, как скрипит моя монашка:
Ты нечестивец, замарашка!
Я – инок, я – иконостас,
Но мне до лампочки лампады.

Целуй меня, целуй и падай
В святую прорубь серых глаз.

Я знаю, ты ещё не убрана,
Но всё равно, сметая хаос,
Твоё лицо, как белый парус
Над головой моей поруганной.

Знобит великой старой тайной –
Эпоха дёргает кольцо,
Чтоб приземлиться на крыльцо
Ещё непризнанной Цветаевой.

Я руки белые кляну,
Когда они, теряя речь,
Горят в малиновом плену
Твоих недоумённых плеч.

Когда они, от глаз мошенничая,
Смыкаются с другими вместе,
Моё лицо бредёт отшельничать,
Вынашивая план возмездия.

О, чем измерить мне измену,
Когда, срываясь в мысли лисьи,
Я золотой души размениваю
На мелочь почерневших листьев?

Я знаю, скоро линька душ.
А в ночь мне разбивают голову.
Играйте туш... играйте туш
За упокой такого колокола.

 НОЧЬ

 
У меня волосы – бас.
До прихода святых вёрст.
И за пазухой вербных глаз –
Серебро, серебро слёз.

По ночам, по ночам – Бах
Над котомками и кроватями,
Золотым табуном – пах,
Богоматерью, Богоматерью.

Бога, мама, привёл опять
Наш скелетик-невпропатолог.
Из ненайденного портного
Вышел Бог – журавли спят.

Спрячу голову в два крыла,
Лебединую песнь докашляю.
Ты поэзия, довела,
Донесла на руках до Кащенко!

 
БОЛЕЗНЬ
 
Живу в потрёпанной Калуге,
Меняю лето к алтарю.
Меня цитируют хоругви,
Когда с монашенкою сплю.

За красной изгородью рук
Болею я совсем по-чёрному.
Меня укутывает слух
И пеленает смех парчовый.

Я в желтых сенях от простуд
Развёл костёр, и твой ушиб,
Подглядывая, как пастух,
За табуном ночной души.

Смеркается, все тучи в сборе.
О, я сегодня тот, кто трусит
С огромной свечки тихой боли
Снимать нагар горячей грусти.

И с робостью ученика
Я – тот, который чает Веком
Растерянность черновика
Над захолустьем человека.

Я снова с вербой в первом классе,
Раскрашен репкой мой пенал,
Он первый, кто на лень пенял.
О, мне поклоны парте класть бы!

Урок не сорван – так сорвут,
Соврут, что кровь в больных ушах.
О, как тебя теперь зовут,
Моя сбежавшая душа?

Садись ко мне на подоконник,
Не бойся, я тебя не трону.
Я сам твой первый второгодник,
Чьи дневники никак не тонут.

Я жгу себя, как жгут версту
С малинником и бабьим лепетом,
К ногам сдирая бересту
Смертельно раненного лебедя.

Привет тебе, кончина чувств
О, мне дышать уже немного.
Я смерти, милая, учусь.
Всё остальное есть у Бога!

Источник: poems@45parallel.net

 
ССЫЛКИ НА АЛЬМАНАХИ ДООСОВ И МИРАЖИСТОВ
Читайте в цвете на старом ЛИТСОВЕТЕ!
Пощёчина Общественной Безвкусице 182 Kb Сборник Быль ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ ЛИТЕРАТУРНАЯ СЕНСАЦИЯ из Красноярска! Вышла в свет «ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ» Сто лет спустя после «Пощёчины общественному вкусу»! Группа «ДООС» и «МИРАЖИСТЫ» под одной обложкой. Константин КЕДРОВ, Николай ЕРЁМИН, Марина САВВИНЫХ, Евгений МАМОНТОВ,Елена КАЦЮБА, Маргарита АЛЬ, Ольга ГУЛЯЕВА. Читайте в библиотеках Москвы, Санкт-Петербурга, Красноярска! Спрашивайте у авторов!
06.09.15 07:07

45-тка ВАМ new
КАЙФ new
КАЙФ в русском ПЕН центре https://penrus.ru/2020/01/17/literaturnoe-sobytie/
СОЛО на РОЯЛЕ
СОЛО НА РЕИНКАРНАЦИЯ
Форма: КОЛОБОК-ВАМ
Внуки Ра
Любящие Ерёмина, ВАМ
Форма: Очерк ТАЙМ-АУТ

КРУТНЯК
СЕМЕРИНКА -ВАМ
АВЕРС и РЕВЕРС

ТОЧКИ над Ё
ЗЕЛО
РОГ ИЗОБИЛИЯ  БОМОНД

ВНЕ КОНКУРСОВ И КОНКУРЕНЦИЙ


КаТаВаСиЯ

КАСТРЮЛЯ и ЗВЕЗДА, или АМФОРА НОВОГО СМЫСЛА  ЛАУРЕАТЫ ЕРЁМИНСКОЙ ПРЕМИИ


СИБИРСКАЯ

СЧАСТЛИВАЯ


АЛЬМАНАХ ЕБЖ "Если Буду Жив"

5-й УГОЛ 4-го


Альманах ЭФИР В ШОКО-ЛАДЕ на ЛИТ-РЕ
на СТИХИ.ру  http://stihi.ru/2024/10/03/301

ВО БЛАГО Альманах на ЛИТ-РЕ
https://litra.online/poems/vo-blago-almanah-mirazhistov/
на СТИХИ.ру 
http://stihi.ru/2024/11/28/190
Альманах на ЛИТ-РЕ Поднять якоря!
на СТИХИ.ру 

http://stihi.ru/2024/12/11/700
Альманах на ЛИТ-РЕ
https://litra.online/poems/din-din-den-almanah-mirazhistov/
на СТИХИ.ру 
http://stihi.ru/2025/01/05/8015

Альманах на ЛИТ-РЕ
https://litra.online/poems/din-din-den-almanah-mirazhistov/
на СТИХИ.ру 
http://stihi.ru/2025/01/05/8015
       
Альманах на ЛИТ-РЕ
https://litra.online/poems/kgorizontu-almanah-mirazhistov/

на СТИХИ.ру 
http://stihi.ru/2025/01/09/8073


 
               
 
КАЧЕЛИ НАД
Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ,
Николай ЕРЁМИН, Александр БУГА,
Леонид ГУБАНОВ
 2025
               

 
КАЧЕЛИ ВАМ
               
               
Виртуальный Альманах Миражистов
СОДЕРЖАНИЕ
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ,
Николай ЕРЁМИН, Александр БУГА,
Леонид ГУБАНОВ,
                КрасноярсК
2025
 
       
Альманах на ЛИТ-РЕ
на СТИХИ.ру