Дом на Рабочей

      В середине 50-60-х годов прошлого, ХХ века, дедушка, бабушка, тетя Настя и я жили в саманном домике под тесовой крышей на улице Рабочей, что шла параллельно главной улице, недалеко от центра Богдановки. Этот дом  дедушка купил у своего родного племянника Александра Ивановича Е., который вместе с семьёй переехал в г. Джамбул. 

    Дом состоял из двух комнат. В передней комнате было четыре маленьких окошка со ставнями. У стены, где не было окон, посередине стояла голландка, а от неё по обе стороны стояли две  железные кровати с панцирными сетками. На передней кровати спали мы с тётей Настей. Помню, что она была очень высокой. На другой кровати спали дедушка и бабушка. Над их кроватью висела люлька для младенцев, она редко пустовала, кто-нибудь из внуков обязательно спал там.
               
     Посередине комнаты стоял круглый стол, покрытый скатертью, под которую бабушка частенько прятала письма, фотографии. Над столом висела обычная электрическая лампочка  - «лампочка Ильича», как говорили в то время.  У стола стояли обычные табуретки. Большой роскошью была у нас тумбочка из прутьев, стоявшая между передних окон. Сверху на тумбочке стоял небольшой красный патефон, оббитый красным дермантином, а на полке  стояло несколько книг, лежали грампластинки.

     В комнате ещё находился большой кованый сундук, он стоял у стены, напротив кроватей, бабушка называла его «скрыня». Там она  хранила бельё, а на внутренней крышке были наклеены фотографии родных, детей, внуков. На стене, противоположной передней стене, была прибита доска, на которой были набиты гвозди для того, чтобы можно было вешать верхнюю одежду, платья на плечиках. Всё это закрывалось цветной длинной занавеской (на красном или голубом фоне были яркие крупные розы или георгины).

    В доме были деревянные полы, крашенные светло-жёлтой краской в передней комнате и светло-коричневой – в задней. Тогда такие полы были не в каждом доме, у тех, кто жил в глиняных мазанках, не было ни деревянных потолков, ни полов. Например, у бабы Марьи К., родной сестры моей бабушки по отцу Анны Сергеевны К., нашей соседки. У неё были глиняные полы, и она часто поновляла их жидкой глиной, чтобы было чисто.

     В задней комнате этого дома, а она была очень маленькая, третью часть всей площади занимала русская печь. Напротив печи, у единственного окна, стоял небольшой стол, за которым мы кушали. В  углу в бордовой раме висело большое, испорченное временем, старинное зеркало. В противоположном углу висел деревянный шкаф, где хранилась посуда. А рядом с печью, где оставалось место по обе стороны от печи, находилась с одной стороны, как бы, раздевалка, где на стене было прибито несколько крючков для верхней одежды, а с другой стороны печи за занавеской стоял дедушкин деревянный сундучок. С печкой много воспоминаний сохранилось в моей памяти. В холодное время года она обогревала дом и была местом приготовления пищи. А какой была вкусной еда из печи! Ароматные щи, томленая  пшённая каша, печёная тыква, тушёная с мясом картошка. По субботам бабушка пекла хлеб. И пока разделанное тесто подходило на листах, бабушка успевала испечь пампушки на завтрак. Мы ели их со сметаной, посыпая сахаром. Когда не было сметаны, бабушка смазывала их «олией» - пахучим подсолнечным маслом. Было очень вкусно и в то же время всё просто.

     По вечерам в задней комнате дедушка разделывал тыкву. Самую лучшую нарезал кусочками для домочадцев, её запекали в большом чугунке. Остальную резал для коровы крупными кусочками, а для гусей — мелкими. Вся тыква хранилась в доме под кроватями. Выбранные тыквенные семечки сушили на листах в печке, но в самую последнюю очередь, когда не было большого жара, чтобы они не сгорели. Топили печку кизяком, он не сразу хорошо разгорался, частенько печка дымила, между задней и передней комнатой дверь в это время закрывали. И перед глазами частенько всплывает образ моей любимой бабушки с ухватом или рогачом, колдующей у печки в облаке сизого дыма. А длинными зимними вечерами, после ужина,  все домочадцы собирались в передней хате за круглым столом, играли в карты и лузгали тыквенные семечки, частенько дедушка читал мне сказки, а они были такие интересные, что слушали даже и взрослые.

     Впереди нашего дома был небольшой палисадник, в котором цвела по весне сирень, а летом – неприхотливые мальвы, так любимые в селе. У дома был  довольно просторный двор, в котором ничего не было, он всегда был чисто подметён.  Рядом с палисадником находилась  лавочка, на которой по вечерам сидели мы с соседями в ожидании стада. А рядом с воротами была небольшая завалинка, недалеко от неё была кухня бабы Марьи, впереди которой была тоже завалинка. Когда мои двоюродные братья Андрей Павлюк и Славик Ефремов были маленькими, я катала их в фанерном посылочном ящике. Это совсем не просто, колёс-то не было. Я изо всех сил тащила ящик по земле, а ребятишкам это нравилось. Коляски тогда в деревнях не продавали, да и стоили они не дёшево, не то что санки.

     По праздникам, особенно на Пасху, собирались ближайшие соседи, мужчины с женщинами играли в карты на яйца, а женщины успевали ещё лузгать семечки и обсуждать деревенские новости. А мы, ребятишки, играли пасхальными яйцами, проверяя их скорлупу на прочность. Каждый стремился разбить яйцо противника своим яйцом. И сколько было радости, если яйцо моё не смогли разбить мои противники. А ещё с горки катали по очереди яичко, стремясь выбить из строя чье-нибудь яйцо, находящееся под горкой.

     В день, когда я пошла в 1 класс, меня, сидящую на нашей завалинке, сфотографировала Сюряева Галина Александровна, завуч школы, учитель русского языка, с ней я впоследствии работала в Богдановской средней школе. На фото хорошо виден тесовый забор и часть ворот, сбитых из узких дощечек.

     Передний двор переходил в крытый навес, где летом стоял керогаз, на котором готовили еду, иногда он вспыхивал, и мы опасались, чтобы не случился пожар. Под навесом был и погреб. Дальше навес переходил в сараи и кормовик, где содержались животные и хранилось сено.   

      Из сарая был выход на зады, где стоял туалет из тёса и была навозная куча, которая к лету становилась огромной. В начале лета  кучу раскидывали, заливали водой, и лошади, управляемые конюхом, мяли её содержимое. Это было очень трудоёмкое дело, поэтому объединялось несколько семей, и по очереди мяли всем навоз. Потом начинали делать кизяк. Работали в основном женщины, но и мужчины принимали в этом участие, они помогали наполнять станки (формы). Носить кизяк станками было довольно сложно, так как если неправильно их загрузить, содержимое станка могло вывалиться. Поэтому часто вместо станков использовали круглые старые жестяные тазики с ручками. К ним привязывали верёвку и тащили к нужному месту, переворачивали, и кизяк был готов. 

     Дети, что постарше, с удовольствием помогали взрослым тазиками делать кизяки. Некоторые подростки даже зарабатывали таким образом, хотя платили за это очень мало. Когда кизяк подсыхал - его переворачивали, когда становился ещё легче - складывали в кучи для дальнейшей просушки. Осенью это народное топливо убирали в сарай, где он хранился. Топить кизяком было сложно, он плохо разгорался, мало грел, да и золы было от него много. Углём тогда мало кто топил, он стоил довольно дорого для сельчан, а навоз был бесплатным. Я тоже помогала бабушке с дедушкой делать кизяк, когда жила у них, и очень гордилась, что участвую в такой взрослой и серьёзной работе.

     На задах дедушкиного подворья находилась баня, сделанная из самана, которая топилась по-чёрному.  Баня состояла из холодного предбанника, где раздевались, там же во флягах находилась часть холодной воды, а во второй части был котёл на 100 литров, вмурованный в печь, снизу которой разжигали дрова, чтобы согреть воду. Над котлом в потолке была круглая дыра, в которую уходил дым.  Для тех, кто любил париться, был полок. У входа была и холодная вода в огромной ванне. Истопить баню было совсем непросто. Нужно было наносить воду для купания из колодца, который находился от бани метров за пятьсот. А туда и обратно — километр. Воду носили на коромыслах. И принести нужно было, самое мало, на семью вёдер двадцать. А это значит пройти километров десять. Да ещё, чтобы набрать воду в ведро, нужно опустить тяжёлую бадью, которая крепилась к железной цепи, в глубокий колодец, а потом крутить железную ручку барабана, наматывая на него железную цепь, на которой на конце была полная бадья воды. Затем, удерживая ручку барабана, чтобы невзначай не сорвалась, иначе и ведро улетит в колодец, да ещё и по голове может ударить, притянуть к себе бадью, поставить на деревянную перемычку, а потом уже осторожно перелить воду в своё ведро. Мне не один раз пришлось носить воду в баню одной, обычно это я делала в пятницу после уроков. А в субботу дедушка топил с утра баню, а к обеду она была готова. Я приходила из школы, и можно было идти купаться. До вечера все старались успеть искупаться, так как в бане не было электричества. И если кто не успевал искупаться до темноты, приходилось брать с собой керосиновую лампу.

     Я очень любила  старый дом на Рабочей и была против покупки деревянного дома Свиридовых в центре села. Но бабушка, всю жизнь мечтавшая жить в деревянном доме, убедила дедушку совершить покупку, мотивируя тем, что воздух в деревянном доме легче, чище,  не такой тяжёлый, как в саманном. В то время она часто болела. И весной, 1966 года, когда я заканчивала седьмой класс, мы переехали в центр села, в то же место, где раньше жили дедушка и бабушка, только в дом по соседству, сделанный из лиственницы.
     Дом на Рабочей остался добрым и светлым воспоминанием в моей памяти.               
                1999 г.
   
     P.S. Этому времени я посвятила своё стихотворение "Дом деда под крышей тесовой".