Своих не бросаем

Правая рука уже не слушалась — видимо сказывалась кровопотеря. Тогда, немного сменив положение тела, он левой рукой нащупал под броником гранату. Надо только отогнуть усики и выдернуть чеку. А граната лежит так, что скоба сама отскочит...

Периодически он проваливался в небытие: сладкое и приятное. Там не было боли и ему улыбались мамины глаза. Но, всякий раз, когда он снова возвращался в реальность, то боялся только одного — боялся не успеть. Не успеть взорвать гранату и оказаться в плену.

Последнее что он помнил — это максимальное усилие, с которым он пытался разогнуть эти гребаные усики на чеке. Они не поддавались, и он стал нервничать. Но потом, в какой-то момент, металл сдался и всё получилось. И тогда он вновь провалился в липкую темноту.

Вдруг, где-то на границе подсознания, его разум уловил:
— Тише-тише, браток, всё хорошо...
И чья-то рука плотно обняла его руку, перехватывая скобу гранаты. Он пытался сопротивляться, но рука была настойчивая, а голос убаюкивающим. И говорил на родном языке...

Когда он пришёл в себя, то понял, лежит на полу пассажирского отсека вертолёта МИ-8. В левой руке у него стояла капельница, правая была туго перебинтована очень хорошим перевязочным пакетом. Бронежилета на нём уже не было. Рядом сидел штатный медик отряда ССО.

Парень слегка опешил, и не думая выпалил:
— Ребята, я же я же простой пехотинец. У вас же других задач навалом. Зачем?
Лицо офицера, до сих пор скрытое балаклавой, слегка преобразилось. В глазах появилась улыбка. Только не обычная, а скорее отеческая:
— Мы летели с задания на вертушке мимо. Увидели ваш замес, да даванули сверху с двух пулемётов. Какое-то количество противника задвухсотили, остальные убежали.
Потом офицер, немного помолчав, добавил:
— И запомни, дружок, мы, русские, своих не бросаем. Спасать надо всех, кого можешь. Всех. Ты же в детстве читал? Герда спасла Кая, Симба спас свой прайд. Ну, и так далее. Ты же читал? Помнишь? Чем мы хуже?!