Оттепель

Что-то время сегодня торопится
сосчитать бесконечность за час;
и под рёбрами сильно колотится
грубоватый взволнованный бас.

Он колотит, колотит — и оттепель
за окном в середине зимы
с крыш ребристых бросает на противень
капли тёплой и светлой весны.

От сутулых атлантов ухмылочки;
из открытых дверей быстрый шаг
по полуденной солнечной улочке,
по потерянным душам в овраг,

где свернулась открыткой измятою
неожиданность питерских встреч
с достоевщиной, с призраком, с датою;
с невозможностью что-то сберечь

для себя, для кого-то кто дорого
оценил отраженье всего
на зеркальной поверхности города,
и воскликнув: "Вокруг никого!" —

полетел на чердак чёрным вороном,
глупо сверху на землю взирать,
по утрам закрывая мир шторами,
по ночам — открывая опять.

Не стереть у атлантов ухмылочки,
не воскреснуть без боли и зла,
пока время торопит на улочке
бесконечную версию дня,

пока падают капли глубокого,
потемневшего неба зимы
на открытое сердце убогого,
на закрытые вороты тьмы.

Оживают, живут, продолжаются
одинокие взгляды людей
на друг друга, на то, что рождается
из сезона унылых дождей.

И уходят минуты порожние
в бесконечную млечную стынь
на холсте, полотне от художника,
от создателя питерских льдин.

Над Невой, над гранитной щербатостью
с резким криком и взмахом крыла
чёрный ворон закрыл мир от радости
шторой, тряпкой ночного стекла.

Я его разобью, и из комнаты
все осколки наивной мечты
переброшу в контейнер никчёмностей —
для надёжности, без суеты.

Уходя, уходи с тихим шорохом,
забирая с собою часы,
проведённые в оттепель с городом,
где разводятся на ночь мосты.

Что-то время сегодня ломается,
словно старый больной механизм.
И, наверное, Бог улыбается;
и, возможно, вокруг реализм.